Король Георг V

Его опасения подтвердились не сразу. Парламентский билль был снова внесен в палату общин 21 февраля и к 15 мая прошел все необходимые стадии. Две недели спустя он прошел второе чтение уже в палате лордов. Однако это еще не означало капитуляции со стороны пэров-юнионистов. Они все еще могли на стадии обсуждения в комитетах своими поправками переделать билль до неузнаваемости или же полностью отвергнуть его в третьем чтении.

В этот момент, однако, было заключено своего рода перемирие — на период коронации и связанных с ней торжеств. Но даже тогда политические споры до конца не утихли. Когда Асквит передал королю представление на присвоение званий по случаю коронации, король проинструктировал Бигге ответить так:

Выразив свой протест, король тем не менее утвердил подготовленный премьер-министром список, как и в прошлом году. Титул барона жаловался зятю Асквита, Эдварду Теннанту, виконта — отцу владельца Элибанка, маркиза — графу Крюэ. Король также даровал титул барона Бигге, ставшему лордом Стамфордхэмом, а Кноллису — титул виконта.

Через восемь дней после коронации король и королева ужинали с господином и госпожой Асквит на Даунинг-стрит, 10. Вечер включал в себя и театральные постановки: третий акт пьесы Джорджа Бернарда Шоу «Второй остров Джона Буля» и «Двенадцатифунтовый взгляд» Джеймса Барри. Однако ничто не могло отвлечь королевскую чету от повседневных забот. Пьеса Шоу была посвящена больной теме ирландских волнений, а в пьесе Барри героем являлся новоявленный рыцарь, самоуверенный и амбициозный, который настаивал на том, чтобы его жена играла роль суверена в салонных пьесах и посвящала в рыцарское звание во время репетиций в гостиной.

Битва между палатой лордов и палатой общин возобновилась в конце июня. За шесть дней пэры-юнионисты своими поправками так изменили законопроект, что полностью выхолостили его первоначальный смысл. Они даже реанимировали положение, на котором споткнулась прошлогодняя конференция: о том, что такие важные конституционные изменения, как введение гомруля, следует выносить на общенациональный референдум. Столкнувшись с таким вызовом, кабинет решил сообщить оппозиции о достигнутом с королем тайном соглашении. Если и эта мера не заставит юнионистов прекратить сопротивление, тогда следует просить короля назначить столько пэров-либералов, сколько необходимо для утверждения парламентского билля в его оригинальной форме.

Как ни странно, в течение этих восьми месяцев королевское обещание от 16 ноября 1910 г. действительно сохранялось в тайне. А ведь сэр Алджернон Уэст, личный секретарь господина Гладстона, любил говорить, что тайна перестает быть тайной, если ее знают больше трех человек. В одном только правительстве по меньшей мере двадцать человек знали о существовании договоренности между сувереном и премьер-министром. Более того, министры-либералы были печально известны своей болтливостью. Через несколько лет, когда лорда Китченера спросили, почему он так неохотно обсуждает в правительстве военные операции, тот ответил: «Потому что они всё рассказывают своим женам, за исключением Асквита, который рассказывает это чужим женам». Убеждая короля принять предложение правительства, Кноллис прекрасно знал о болтливости министров и счел необходимым добавить, что «весь кабинет (включая Ллойд Джорджа и Уинстона Черчилля) будет хранить конфиденциальное соглашение в нерушимой тайне». То, что он выделил эти две фамилии, уже не внушало особого доверия. Тем не менее Бальфур, большой любитель компаний, узнал о королевском обещании лишь в начале июля 1911 г., всего за несколько дней до того, как правительство сообщило о нем официально. Из секретов периода царствования Георга V этот сохранялся едва ли не лучше всех.

С того момента, когда обещание короля стало известно оппозиции, борьба за билль о парламенте велась уже не столько между либералами и юнионистами, сколько между фракциями в самой юнионистской партии. Правительство фактически гарантировало себе благополучный исход. Или пэры-юнионисты не станут препятствовать окончательному прохождению закона через палату лордов, или массовое назначение пэров-либералов лишит их большинства в коридорах для голосования. [58] Единственное, что оставалось неясным, — какое направление возьмет верх в юнионистской партии. Большинство, в которое теперь входил лорд Лэнсдаун, вторило словам Бальфура, будто дальнейшее сопротивление биллю о парламенте будет «всего лишь позой». Меньшинство, готовность которого умереть в последней траншее, закрепила за теми, кто в него входил, прозвище «несгибаемые», или «землекопы», [59] оставалось непреклонным, не заботясь о тех унизительных последствиях, которые такое поведение могло навлечь на короля, парламент и всю страну.

Хотя король был готов выполнить свое обещание, его все же страшило предстоящее назначение нескольких сотен новых и в основном никому не известных пэров. Какой уважающий себя суверен будет наслаждаться подобной пантомимой? Поэтому король поставил своей задачей, оставаясь в рамках конституционной монархии, отговорить «несгибаемых» от их опрометчивого курса. В этом деле он добился важного тактического успеха. 22 июля на губительные поправки юнионистов правительство отреагировало требованием к королю в двухдневный срок назначить всех новых пэров. Король попросил об отсрочке, передав через Кноллиса, что не сможет принять совет кабинета до тех пор, пока палате лордов не будет дан еще один шанс одуматься. Для этого он предложил, чтобы поправки лордов сначала прошли обсуждение в палате общин и только потом направлялись для дальнейшего рассмотрения в верхнюю палату. Только если лорды и дальше будут цепляться за свои провокационные поправки, он назначит новых пэров. Он также выразил надежду, что палата общин не будет отклонять поправки лордов en bloc, [60] а, наоборот, пойдет на максимально возможные уступки. Письмо Кноллиса к Асквиту включало в себя следующий примечательный пассаж: «Он совершенно убежден, что пэров нужно в максимальной степени успокоить, демонстрируя по отношению к ним как можно больше внимания и корректности; для них была бы невыносима мысль, что с ними могут обращаться мстительно или же грубо и бесцеремонно. Более того, такое обращение может, вероятно, только увеличить число тех, кто собирается голосовать».

Премьер-министр тут же согласился удовлетворить желание своего монарха. С его стороны это был весьма щедрый жест. Если бы он проигнорировал просьбу короля и настоял на немедленном назначении пэров-либералов, правительство обеспечило бы принятие Парламентского акта уже через несколько дней, а ирландского гомруля — на следующей сессии. Любой другой вариант означал бы отсрочку выполнения его законодательной программы. Если бы лорды в конце концов сдались, то Парламентский акт удалось бы принять, но, согласно его положениям, ирландский гомруль был бы заблокирован более чем на два года. Если бы лорды продолжали демонстрировать непокорность, то даже при условии назначения новых пэров Парламентский акт пришлось бы отложить до следующей сессии.

«Твердолобых» юнионистов не удалось ни умиротворить уступками, ни запугать угрозами. До самого конца они сомневались в том, что правительство сумеет назначить достаточно пэров, чтобы обеспечить в палате лордов устойчивое либеральное большинство. В худшем случае, считали они, король назначит столько пэров, сколько нужно для прохождения Парламентского акта; поскольку большинство пэров-юнионистов собирались при голосовании воздержаться, это число составляло меньше сотни.