Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

С этим сигналом прибежали в штаб полка взволнованные товарищи. Не прошло и получаса, как патруль, посланный к Троицкому мосту со стороны Марсова поля, донес, что «пришли разводить». Пришлось дать приказ одной из рот о занятии моста. Полуроты расположились на обоих концах моста. Вскоре одну из них, на Петроградской стороне, заметили самокатчики, стоявшие тогда во дворце Кшесинской.

Настроение было тревожное, и тревога росла с каждым часом. Весь полк был на ногах и дежурил, несмотря на то, что одной части было разрешено отдыхать. Часам к девяти вечера я выслал патруль по ближайшим, прилегающим к Дворцовой площади улицам со стороны Марсова поля с задачей войсковой разведки — доносить о всех замечающихся приготовлениях противника. К часам одиннадцати патрули, стоявшие на Миллионной улице, обратили особенное внимание на большое количество выезжающих с Дворцовой площади от Зимнего дворца автомобилей. Выставили заставы, и было отдано распоряжение впредь задерживать и опрашивать все проезжающие автомобили и — проходящих людей в целях проверки документов и задержания подозрительных.

Не прошло и пяти минут после отдачи этого распоряжения, как вводят в клуб полка, где мы с полковым комитетом расположили оперативный штаб полка, среднего роста, с небольшой сединой, человека в штатском. Оказывается, он задержан вместе с своим автомобилем при выезде с площади на Миллионную. Спрашиваю документы. Оказывается, подполковник Сурнин, начальник контрразведки штаба Петроградского военного округа. Немедленно на его же автомобиле отправляю его в Смольный в распоряжение Ревкома.

Только что успели его отправить, вводят одного за другим двух новых — министра вероисповеданий Карташева и товарища министра финансов. Арестовывать или нет? Военно-революционный комитет до сих пор на наши настойчивые запросы упорно отмалчивается: видимо, ему некогда. Решаю — раз уже начали, нужно продолжать. И эти также отправляются в Смольный под надзором председателя полкового комитета тов. Летунова. Но дальше уже редко кого из задержанных пришлось отправлять в Смольный, больно уж много стали задерживать. Менее важных отпускали, высшее офицерство штаба округа и главного штаба заключали в «общую камеру» — буфет клуба полка.

Ждем ответа от Ревкома. Наконец привозят два, один за другим, две записки, написанные тов. Подвойским. Первая: арестом начальника контрразведки Сурнина Ревком весьма доволен; его, оказывается, уже посадили куда следует. А вторая записка — сюрприз: Ревком оказался, по его мнению, слишком рано поставленным перед фактом начала столкновения; он пока еще не знает, когда именно начнутся действия, но как бы то ни было — не ранее другого дня, т. е. 25 октября. Аресты, и притом таких крупных фигур, как министров Временного правительства, он считает слишком преждевременными действиями, вызывающими в противнике тревогу и внимание. Предлагают аресты прекратить и заставы снять. Однако то обстоятельство, что нашими разведчиками (хоть слабую, но все же некоторую разведывательную службу нам удалось организовать) было замечено оживление среди войск Временного правительства, также весьма серьезно подготовлявшихся к столкновению, заставляет нас на этот раз ослушаться Ревкома и провести его указания лишь частично. Задерживание лиц, выходящих из дворца и прилегающих к нему правительственных зданий, продолжается: Арестованные помещаются в клуб полка: там их к двенадцати часам дня 25 октября набралось человек до двухсот. Но товарищи не хотят ограничиться одним задержанием проходящих и просят разрешения снимать посты юнкеров. Оказывается, Временное правительство уже выставило посты и со своей стороны. Пришлось разрешить, только без права начинать стрельбу. Результаты тут же сказались.

Вот картина на Миллионной. Недалеко от нашей заставы, шагах в 25–30, стоит часовой с подчаском. Трое павловцев ухитрились обойти их с тыла и внезапно подходят сзади. Раздается крик: «Руки вверх, бросай винтовки!», — и юнкера захватываются оба живьем, без шума. Так в нескольких местах (между прочим, у певческой капеллы на Мойке) в течение ночи удалось снять целый ряд постов. Часов около трех утра был снят таким же образом часовой с подчаском и вдобавок, вместе с ними, караульный начальник.

Часам к двум я получил от Военно-революционного комитета записку, что нужно заставу усилить и организовать фактический контроль проходящих и проезжающих. Но было уже поздно: во дворце спохватились, и никто из более влиятельных лиц уже не решался оттуда выходить.

Так прошла вся ночь с 24 на 25 октября. Лишь утром, когда я направился в Ревком для участия в выработке плана предстоящих действий и для получения дальнейших директив, мы узнали, что начало столкновения было положено не только нами, но и у телефонной станции, которую пришлось отбить у юнкеров с боем, ибо, заняв ее, они немедленно выключили все телефоны, за исключением нужных правительству, и лишили Ревком всякой связи. Это событие и заставило Ревком отдать ночью же распоряжение со своей стороны о выставлении застав, контроле проходящих и т. д.

Утром 25 октября, часов в одиннадцать, в комнате Ревкома в Смольном намечался в грубых чертах «оперативный план». Было решено оцепить Зимний дворец и Дворцовую площадь плотным кольцом и повести наступление, понемногу сжимая его. Мы, приехавшие из частей, немедленно же отбыли на свои места для практического проведения задачи.

Задача оцепления Зимнего дворца выпала на долю двух полков — Павловского и Кексгольмского. К Павловскому полку были приданы еще две роты Преображенского полка, стоявшие на Миллионной рядом с Эрмитажем, а вскоре Ревком прислал павловцам еще до 800 красногвардейцев Петроградской стороны с санитарным отрядом, два броневика и два 37-миллиметровых орудия на грузовиках. Павловскому полку был отведен участок от набережной Невы выше дворца по Мойке до Невского проспекта включительно. Дальше до набережной Невы, ниже дворца, тянулся такой же участок Кексгольмского полка.

Вскоре прибыли в полки члены Военно-революционного комитета тт. Подвойский и Еремеев и наблюдали за развертыванием частей, а в необходимых случаях сами оказывали помощь. Тов. Подвойский изложил окончательный план наступления: Временному правительству должен был быть предъявлен ультиматум о сдаче; во время вручения ультиматума над Петропавловской крепостью должно было быть поднято знамя; по истечении пятнадцати минут, даваемых Временному правительству на размышление, знамя должно было снова спуститься в знак начала боевых действий с открытием, в первую очередь, орудийной стрельбы по дворцу с крепости и с «Авроры». Однако сигнала мы так и не дождались до вечера.

На площади перед дворцом было оживление. Уже с утра юнкера строили перед главным подъездом и воротами дворца баррикады из дров. Работа заканчивалась.

Батарея Михайловского артиллерийского училища представляла единственную артиллерию, которая находилась в распоряжении Временного правительства и могла быть направлена против окружавших дворец солдат и рабочих. Но и она не могла принять участие в последующем бою. Комиссаром Временного правительства при училище состоял некий анархист, убеждений которого правительство не знало. После обеда 25 октября, часа в четыре, когда уже начало смеркаться и когда Дворцовая площадь и Зимний дворец были уже оцеплены Павловским и Кексгольмским полками, комиссар батареи, видя, что недалек момент, когда батарея может начать стрельбу по рабочим и солдатам, скомандовал, действуя именем Временного правительства: «На позицию!» — и нарочно в колонне поорудийно повел батарею через арку Главного штаба налево, в сторону Мойки, как будто для принятия боя. А здесь уже стояла цепь наших солдат. Батарея была без какого-либо прикрытия и, естественно, сопротивляться не была в состоянии, особенно стоя конями вперед. Она сдалась. Весь личный состав был тут же на Невском разоружен и отправлен на Выборгскую сторону в училище, где комиссаром уже состоял назначенный от Ревкома тов. Занько. Этот совершенно неожиданный случай воодушевил осаждающих: все знали, что у осажденного правительства нет ни одного орудия.