Русский флаг

- Никто вас и не гонит.

- Гонят! Гонят! Собственные думы гонят, сомнения... Западет вдруг в голову шальная мысль и сверлит мозг, донимает. Хочется еще раз побывать в столицах, порыться в новейших книгах, порастолкать присяжных крикунов и сказать свое слово. Громко сказать, не убоявшись скандала и немилости. Андронников протяжно вздохнул. - Да дерзости не хватает! Боюсь, не услышат. Сумасбродным стариком боюсь показаться. Так и пребываю в колебаниях. А как мечталось, дорогой Анатолий Иванович, как смело, высоко мечталось по утру моей жизни! Где не бывал я в мыслях своих, чего не содеял на благо человечества! И вот связали, ткнули рылом в корыто. И ничего, пью пойло, не бунтую... Смирение - вот древняя и вечно новая добродетель.

- Смирение - величайший грех против общества, - холодно сказал Зарудный.

- Молодо - зелено! - воскликнул Андронников. - И я в ваши годы был силен порассуждать. А где они, наши несмиренные? Где обретаются?

- Не далее нас с вами, - ответил Зарудный. - А в сердце народном им первейшее место. - Зарудный заговорил возбужденно, как бы освобождаясь от ленивой созерцательности. - На кого и надеяться нам в России, если не на народ! Простая истина, а постигается не скоро. Сколько жизней, без пути загубленных, сколько упований напрасных! А ведь одна надежда - народ. Нынче многие понимать стали...

Сильный шум, поднятый вошедшими в соседнюю комнату, прервал беседу. Было слышно, как староста уговаривал их, а они отвечали ему хохотом и отрывистыми фразами. Не прошло и двух минут, как за стеной раздалась все та же знакомая Зарудному песенка:

О Сусанна! Не плачь обо мне...

распевал во всю глотку Магуд.

Зарудный торопливо натянул сапоги. Андронников постучал в стенку и крикнул сердито:

- Эй, вы, homines silvatici!* Тут люди спят!

_______________

* Дикий народ! (Буквально - лесной народ.)

Магуд расхохотался и ответил через стенку:

- Русский начальник! Иди к нам ужин брать!

- Свой ужин взяли, - проворчал землемер, - а твоего нам не надо.

Магуд не понял его и повторил приглашение.

Зарудный решительно подхватил под руку Андронникова, взлохмаченного, в ситцевой рубахе, и пошел с ним в соседнюю комнату. В жилой комнате тойона, где находились печь и обеденный стол, кроме Магуда и старосты был рыжий матрос, непременный спутник штурмана. Тойон молча сидел в углу, хмуря суровый, языческий лик.

Матрос смотрел на Магуда преданными, восхищенными глазами и подавал ему пакеты из стоящего на скамье заплечного мешка. Тут было все, чем мог снабдить магазин мистера Чэзза: копченая ветчина, консервы, галеты, квадратная фляга виски. На столе стояла, поджидая гостей, тарелка со свежей рыбой и глиняная миска, полная клейкой икры.

- Садитесь, - пригласил их Магуд. - Или по-русски говорится: ешьте хлеб-соль...

Зарудный, как всегда в минуты возбуждения, теребил усы и потягивал носом воздух. Он стоял против Магуда и в колеблющемся свете плошки казался обиженным и злым. Магуд был крупнее Зарудного. Разливая водку в чашки, он посматривал на молодого чиновника с чувством превосходства.

Магуд протянул ему чашку, но Зарудный не взял.

- Благодарю. Употребляю редко и только зимой.

- А я - весь год, - пожал плечами Магуд и передал чашку Андронникову. - Кушайте, - пригласил он Зарудного.

Все сели. Староста придвинулся к столу и уставился в шершавые доски стола.

- Разрешите полюбопытствовать, - начал Зарудный небрежным тоном, какие дела привели вас сюда?

- Коммерция, - коротко ответил Магуд.

- А точнее?

- Коммерция и охота.

Зарудный сидел, тяжело положив руки на стол. Он спокойно заметил:

- Теперь неподходящее время для подобных вояжей.

- Почему?

- Камчатке угрожает война.

- Ну и что ж из этого? Вы воюйте, а мы будем торговать. Торговый человек всегда полезен.

- Торговец торговцу рознь, - усмехнулся Зарудный.

- Мое дело - деньги. А из кого я их выжму и каким образом, в это, молодой друг, лучше нос не совать...

- Я вовсе не признаю вас за своего друга, - сказал, с трудом сдерживаясь, Зарудный, - а более того, не признаю вашего права надувать камчадалов, грабить соотечественные нам племена...

Зарудный поднялся. Магуд рассмеялся и ткнул в бок рыжего:

- Слышишь, парень! Он этих грязных животных называет соотечественниками! Не собираетесь ли вы их выбирать в конгресс?

- Что с вами попусту толковать! - презрительно пожал плечами Зарудный. - Вы даже не умеете уважать хозяина дома, за столом которого сидите.

Тойон беспокойно заерзал на скамье. Низкорослый старик с удивительно коротким туловищем, когда садился, казался седым карликом. Андронников зло посмотрел на него, отодвинул чашку и буркнул:

- И поделом ему, по гостю и хозяину почтение...

- Хорошо, - сказал Магуд. - Вы хотите помешать мне?

Зарудный поднялся из-за стола.

- Непременно, если вы не подчинитесь закону.

- Я не знаю ваших законов. И не хочу знать. Пусть один английский корабль появится в Петропавловске - и вы разбежитесь, как зайцы! разошелся Магуд, не давая Зарудному слова сказать. - У вас нет пушек, нет штуцеров. Конечно, охотиться на медведей с русским ружьем прибыльный бизнес... Пока ружье начнет шипеть, - Магуд, сжав жирные губы, имитировал шипение пороха, - и раздастся выстрел, медведь успеет наесться ягод, пробежать пятнадцать миль до следующей провинции и преспокойно улечься в берлогу.

- Смею уверить, вам это не удастся, - сказал Зарудный.

- Что?

- Улечься в берлогу. Подымем.

Магуд вскочил, но Зарудный, не обращая на него внимания, повернулся и пошел в свою комнату. Андронников остановился в дверях.

- Мистер Магуд, - обратился он к американцу, - если стариковская память не обманывает меня, вы попали к нам с потерпевшего крушение брига "Мария"?

- С "Марии", - огрызнулся Магуд. - А что?

- Много всяких отбросов выкидывало море на нашу землю, но такой дрянью, как вы, оно нас еще не одаривало... Так-то! - Андронников с силой хлопнул дверью.

IV

Удалой с друзьями устроился в пустой избе. Лежа на полу, Семен с удовольствием слушал певучий, спокойный голос Ивана Афанасьева, рассказывавшего о Камчатке, о местных обычаях и достопримечательностях. Многое казалось странным. Взять хотя бы самого Ивана Афанасьева. Ладный парень, скуластый и загорелый. Определи такого на корабль - кто отличит его среди массы русских матросов? И говорит по-русски ровно, уверенно, только некоторые слова произносит необычно, по-здешнему немного шепелявя. А толкует все о чем-то незнакомом, далеком. Бог Кутха и его жена Какх, вероломный лесной карлик Пихлач, злые духи, горелые сопки - жилища богов, священный ворон...

- Ладно ты выучился русскому! - похвалил Удалой Афанасьева.

- Мало-мало, - ответил польщенный охотник. - Здеся-ка школа была. Я был совсем маленький, дома одно камчадальское слово слыхал. По-русски понимал не шибко, а учитель, видишь ты, казенной грамоте слабо знал, все по-церковному. Вот выучил я: "Распятого же за ны..." - Иван старательно произнес эту фразу, с усилием выговаривая буквы "с", "ж" и "з", - а учитель все поправляет меня: "Рашпята за жаны", "рашпята за жаны...". Так и запомнил я этот урок, а когда приехало начальство и спрашивали нас, я встал и громко ответил: "За жену распятого..." Смеху-то дивно было...

- Ишь, придумал! - удивился Семен. - Небось, секли?

- Не-е, - протяжно ответил Иван.

- На корабле за богохульство линьки полагаются.

- И ему, верно, досталось, - вмешался в разговор Никита Кочнев, только не помнит. Уж больно незлобивы, отходчивы они.

- Здесь сробеешь, - Семен взял Афанасьева под защиту. - Начальства у вас, я погляжу, больно много. На каждую живую душу, почитай, пять начальников да десять собак.

- Собак поболее будет, - подтвердил камчадал.

- Чудно живете, - проговорил Семен, ворочаясь на тонкой крапивной циновке. - Кругом богатство какое, река - что уха, соли да ешь, и погоды стоят подходящие, а вы ровно нищие или погорельцы.