Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия

И парижский парламент, выделившийся из королевского совета в XIII в., представлялся обычно как совет, с помощью которого король блюдет справедливость. Как писал Ж. Жювенель дез Юрсен, «парламент в действительности состоит из тех, кого в римские времена именовали сенаторами и которых насчитывалось сто человек». Уподобив парламент римскому сенату, он, со ссылкой на одного из римских авторов, продолжает: «Первым Ромул выбрал из старших сто человек и стал по их совету управлять». ^{365} Любой так называемый коллегиальный орган управления при государе, независимо от своих функций, представал прежде всего как совет. Дез Юрсен прекрасно знал, что парламент по преимуществу ведает судопроизводством, но и в этой функции он был для него прежде всего советом, помогающим королю отправлять правосудие своими советами.

Не удивительно, что и Генеральные штаты или любые другие сословно-представительные собрания также представлялись как совет с соответствующей функцией при короле. Их нередко и называли «большим советом». ^{366}

Однако, касаясь парламента и сословного представительства, которые, как и совет, представлялись средствами справедливого управления, необходимо посмотреть, как соотносились мораль и право в этической концепции королевской власти.

А. МОРАЛЬ И ПРАВО В ЭТИКО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Справедливость в политическом смысле (справедливость короля, справедливое управление) была понятием двойственным, включавшим в себя как нравственный, так и правовой элемент. По существу между социальной и политической справедливостью нет и различий. Подобно всякому рыцарю, король, побуждаемый добродетелью, должен поддерживать и охранять право каждого своего подданного и право различных общественных корпораций. Однако различать их необходимо, особенно потому, что справедливость в политическом аспекте подразумевает и права самого короля.

Но прежде чем вести разговор о правах королевской власти, следует обратить внимание на то, что по отношению к чужому праву, правам подданных, король в этико-политической концепции выступает именно как охранитель, но не источник, не творец его. «Garder la justice» — вот характернейшее выражение для определения долга короля. «И тот, кто не желает охранять справедливость, не достоин королевского сана». ^{367} 

Государь, который не охраняет право, но попирает его, «управляет народом не по праву», ^{368} становится тираном. Тиран — это антипод справедливого короля. Он представлялся прежде всего порочным человеком, который именно по этой причине презирает справедливость, притесняя и всячески угнетая подданных. Заметим, что понятие «тиран» не было чисто политическим и могло прилагаться к любому человеку, который проявляет несправедливость: «Тираном называется в королевстве или провинции, в городе или в собственном доме тот, кто, будучи тираном в душе и сердце, руководствуется всяческой неправедностью и тяготит, угнетает своих ближних» ^{369}.

Охранять справедливость, права подданных значило не только предупреждать и восстанавливать их нарушение, но и осуществлять функции распределения и вознаграждения, каковые не были чисто королевскими, однако на короля возлагавшимися в первую очередь. В соответствии с упоминавшейся уже функциональной классификацией права, или справедливости, это были два из четырех его видов с наиболее явно выраженным этическим содержанием.

Распределительная (дистрибутивная) справедливость предполагала «раздачу даров, ибо справедливость требует, чтобы те, кто владеет большими мирскими благами, своей щедростью и дарами возмещали недостатки других, из чего следует, что государь должен щедро давать, а не брать, проявляя куртуазность, щедрость и великодушие» ^{370}.

Вознаградительная же справедливость означала «платить каждому по его службе и заслугам, ибо справедливость требует, чтобы те, кто служит государям и королям и верно трудится ради поддержания общественного блага, получали бы справедливое вознаграждение мирскими благами в соответствии со своими заслугами». ^{371}

Если в каких-то случаях справедливость короля проявлялась в охранении прав, то в последних двух — в удовлетворении прав бедных, могущих, так сказать, законно рассчитывать на дары от щедрости королевской, и прав служащих кролю на вознаграждение. В любом случае очевидна нравственная подоплека королевской справедливости, но любопытно, как в распределительной справедливости всплывают нормы рыцарской морали — щедрость и куртуазность, хотя и переплетающиеся с понятиями христианской нравственности. В нравственном сознании все нормы морали, как религиозной, так и светской, подводились под понятие справедливости.

Щедрость была особенно ценимой добродетелью короля, и ради ее проявления ему нужно было богатство. Королю «необходимо иметь богатство и копить сокровища, чтобы при необходимости он мог щедро оделять честных людей, дабы они помогли ему защитить и себя, и страну от врагов, ибо в соответствии с ходом мирских дел, чем он богаче, тем он могущественнее». ^{372} Однако, «если государи проявляют расточительность и в тщеславии бесполезно тратят деньги, а затем как грабители и тираны недостаток средств возмещают за счет подданных, то случись большая беда — и их разрозненные подданные окажутся бессильными им помочь и равнодушными к их нужде». ^{373}

Вопрос о богатстве короля, т. е. вопрос об источниках денежных средств, финансов, был наиболее существенным при определении его властных прерогатив. В рамках этической концепции королевской власти эти прерогативы в точности соответствовали правам любого сеньора по отношению к своим вассалам и подданным. Таким образом, речь шла о традиционных феодальных правах, из всей совокупности которых важнейшим было право «совета и помощи». Именно проблемы, связанные с определением более точных границ этого права, занимали общественно-политическую мысль той эпохи в первую очередь. Основное идейное направление, сформировавшееся при этом, можно характеризовать как традиционное этико-политическое, поскольку его представители в значительной мере стремились отстоять и укрепить принципы феодального права в отношении королевской власти.

Проблема королевских финансов была злободневной, болезненной по той причине, что с XIII в. монархия постоянно выходила за пределы своих финансовых полномочий, установленных феодальным правом, тем самым вызывая сильное социально-политическое противодействие. Первым постулатом этого права было то, что «истинный король — это тот, который сам себя обеспечивает, не пользуясь имуществом подданных для поддержания своего достоинства». ^{374} Поэтому «в отношении своих доходов и расходов государю следует все так соразмерить и наладить, чтобы жить своим и за счет своего домена, благо у него, как всем известно, достаточно прекрасных земель и сеньорий, чтобы не отягощать своих подданных без разумных и веских причин». ^{375}

Как всякий человек, король обязан жить «своим», за счет своего имущества. Как выразительно говорил Жан Жювенель дез Юрсен, обращаясь к Карлу VII, «что принадлежит мне, то не ваше… вы владеете своим доменом, а всякий другой — своим». ^{376}

Но за королем было право на получение «помощи» в виде различного вида налогов с населения, которые в литературе обычно не дифференцируются. Иногда же фигурируют понятия «талья», «эд», «габель» (tailles, aides, gabelles), из которых только последний налог, габель, был определенным — соляным, тогда как талья и эд в ту эпоху могли обозначать весьма различные поборы.