Константинополь. Последняя осада. 1453

Ближе к концу апреля мощный обстрел уничтожил верхнюю часть стены высотой около тридцати футов. Однажды после наступления темноты люди Джустиниани в очередной раз принялись за работу, заделывая брешь земляной насыпью. На следующее утро пушки возобновили атаку. Однако к полудню пороховая камера одной из них треснула (вероятно, причиной послужила трещина в стволе, хотя русский хронист Нестор Искандер заявляет — орудие разрушил выстрел из пушки защитников Города). Мехмед пришел в ярость и тут же отдал приказ идти на приступ. Начавшееся нападение застало защитников врасплох. Завязалась отчаянная схватка. В Городе зазвонили колокола, и люди кинулись на бастионы. «От стука оружия и сверкания его казалось, будто весь Город содрогается до основания». Атакующие османские войска были сброшены вниз; их затоптали те, кто следовал за ними, в неистовстве спеша достичь стен. Отвратительное зрелище, по словам Нестора Искандера: «И наполнились рвы доверху трупами человеческими, так что через них карабкались турки, как по ступеням, и сражались, мертвецы же были для них как бы мост и лестница к стенам городским». В конце концов атаку с громадным трудом удалось отразить, хотя продолжалась она до наступления ночи. Трупы грудами лежали в канавах, «наполнившихся кровью». Обессиленные солдаты и горожане отправились спать, оставив раненых стонать за стенами. На следующий день монахи вновь взялись за свой скорбный труд: они хоронили погибших христиан и подсчитывали число павших врагов. Константина, переутомленного изнурительной борьбой, конечно же, удручали серьезные потери.

Действительно, усталость, голод и отчаяние начали оказывать пагубное действие на защитников Города. К началу мая поставки стали стремительно сокращаться. Теперь торговать с генуэзцами в Галате сделалось труднее, а отправляться в Золотой Рог на рыбную ловлю — опаснее. Во время затишья солдаты на стенах начали покидать свои посты в поисках пропитания для своих семей. Османы узнали об этом и стали предпринимать неожиданные набеги. Крючьями на палках они стаскивали с бастионов бочки, наполненные землей; случалось, что турки открыто приближались к стенам и доставали сетями пушечные ядра. Вновь зазвучали взаимные обвинения. Генуэзский архиепископ Леонард упрекнул греков, покидавших свои посты, в трусости. Те отвечали: «Что нам до обороны, если наши семьи пребывают в нужде?» Другие, полагал он, «были объяты ненавистью к латинянам». Раздавались обвинения в сокрытии продовольствия, трусости, спекуляции и обструкциях. Национальность, язык и вера дали поводы для разногласий. Джустиниани и Нотарас ссорились из-за людских резервов и материалов, необходимых для ведения войны. Леонард порицал поведение «иных людей, которые — о кровопийцы! — прятали запасы пищи или поднимали цену на нее». В тяжелых условиях осады хрупкий союз между христианами начал распадаться. Леонард проклинал Константина за неспособность контролировать ситуацию: «Императору не хватает строгости, и те, кто не подчинится ему, не будут наказаны ни словом, ни мечом». Вести о размолвках, вероятно, просачивались за крепостные стены и доходили до Мехмеда. «Начался раздор между силами, оборонявшими город», — писал о тех днях османский хронист Турсун-бей.

Стремясь сделать так, чтобы люди не пренебрегали охраной стен, отправляясь на поиски пищи, Константин приказал ежевечерне выдавать продовольствие семьям солдат. Положение было столь серьезным, что, посоветовавшись с министрами, император начал реквизировать церковную утварь, дабы переплавить ее в монеты и платить солдатам, а те смогли купить любую имевшуюся в наличии пищу. Ход, пожалуй, сомнительный, вряд ли снискавший ему симпатии благочестивых сторонников православия, воспринимавших страдания, которые выпали на долю горожан, как следствие грехов и заблуждений.

Дискуссии между командующими продолжались. Присутствие неприятельского флота в бухте Золотой Рог весьма затрудняло ведение обороны. Защитникам пришлось провести соответствующую перегруппировку войск. Наблюдатели не сводили с моря глаз буквально двадцать четыре часа в сутки, однако ничто не двигалось на западном горизонте. Вероятно, 3 мая был созван большой совет, включавший командующих, высших чиновников и иерархов, для обсуждения ситуации. Орудия все так же били по стенам, боевой дух слабел. Все понимали — приближается решающая атака. В атмосфере [дурных] предчувствий участники собрания попытались убедить Константина покинуть Город и отправиться на Пелопоннес, где он смог бы провести перегруппировку, собрать свежие силы и нанести новый удар. Джустиниани предложил свои галеры для бегства императора.

Хронисты приводят эмоциональное описание того, как ответил Константин. Он «долго молчал, обливаясь слезами, и так им ответил: «Хвалю и ценю совет ваш и знаю, что дан он мне на мое же благо, ибо может все так и случиться. Но как я могу совершить подобное и покинуть священство, и церкви Божии, и империю и всех людей? И что обо мне скажет весь мир, молю нас — ответьте мне? Нет, господа мои, нет, но да умру здесь с вами». И, пав, поклонился, горько плача. Патриарх же и все находившиеся тут люди умолкли и заплакали».

Придя в себя, Константин внес практическое предложение: венецианцы должны сейчас же отправить корабль в восточную Эгеиду на поиски идущего на выручку флота. Двенадцать человек вызвалось исполнить труднейшую задачу — прорвать османскую блокаду. Для осуществления плана подготовили бригантину. Ближе к полуночи в ночь на 3 мая матросы, одетые турками, взошли на борт маленького судна, привязанного к заграждению. Подняв османский флаг, они распустили парус. Судно незаметно проскользнуло между вражескими патрулями и устремилось на восток по Мраморному морю под покровом темноты.

Мехмед продолжал вести обстрел стен, невзирая на технические неполадки с большими пушками. 6 мая он решил, что момент для решающего удара наступил: «он отдал приказ всей своей армии еще раз двинуться маршем на Город и сражаться целый день». Новости, пришедшие из Города, вероятно, убедили его, что дух обороняющихся сломлен; возможно, он также получил предупреждение, что итальянцы понемногу собирают силы для освобождения Города. Мехмед почувствовал — ненадежность центрального участка стены в настоящий момент может сыграть в происходящем решающую роль и решил предпринять еще одну мощную атаку.

Большие орудия начали стрельбу 6 мая. Их поддержали пушки меньшего размера (подобный способ используется и в наши дни). Все это сопровождалось «криками и стуком кастаньет, дабы напугать население Города». Вскоре обрушился еще один кусок стены. Защитники дождались ночи, чтобы провести ремонт, но на этот раз одна из пушек не прекратила стрелять и в темноте. Починить брешь оказалось невозможно. На следующее утро орудие, находившееся недалеко от подножия стены, продолжило усиленную стрельбу и вновь уничтожило значительный ее участок. Османы не прекращали огня весь день. Примерно в семь часов вечера начался мощный штурм: нападающие ринулись в брешь, как всегда, производя ужасный шум. Вдали, в гавани, христиане услышали дикие крики и схватились за оружие, опасаясь атаки османского флота. Тысячи воинов пересекли ров и бросились к пролому. Однако численное превосходство не сыграло на руку атакующим в условиях ограниченного пространства. Нападающие опрокидывали друг друга, изо всех сил стараясь проложить путь в Город. Джустиниани устремился навстречу незваным гостям, и в проломе завязался отчаянный рукопашный бой.

Во время первой волны атаки штурм возглавил янычар по имени Мурад. Он устремился к Джустиниани, желая зарубить его. Генуэзца спасло от смерти только то, что со стены спрыгнул грек и отрубил нападающему ноги топором. Вторую волну возглавил некий Омар Бей, знаменосец Европейской армии. Его встретил значительный отряд греков под командованием офицера по имени Рангави. В суматохе боя, где люди рубили и кромсали друг друга, предводители приготовились сразиться один на один на глазах у своих солдат. Омар «обнажил меч и напал на него [на Рангави], и оба ожесточенно рубились. Ракхавей [23][Рангави] же, встав на камень и взяв меч обеими руками, ударил противника по плечу и рассек его надвое, ибо имел в руках великую силу». Придя в ярость при виде гибели своего командира, османские войска окружили Рангави и поразили его насмерть. Обе стороны продолжали сражаться за его тело, что напоминало сцену из «Илиады». Греки отчаянно дрались, стремясь заполучить павшего; они выбежали из ворот толпой, «но не смогли [отбить тело], и многие из них пали». Османы изрубили на куски изувеченный труп и оттеснили греческих солдат назад, в Город. Битва свирепствовала три часа, однако защитники успешно держались. Когда бой утих, османы вновь начали стрелять из пушки, не давая защитникам заделать брешь, и предприняли второй диверсионный рейд — они хотели поджечь ворота близ дворца. Их попытка также провалилась. В темноте Джустиниани и измотанные защитники трудились, восстанавливая временные укрепления. Так как по стене велась стрельба, им пришлось построить защитный барьер из земли и древесины немного ближе, чем прежде. Стена держалась — но едва-едва. А в Городе «зарыдали греки и пришли в отчаяние от гибели Ракхавея, ибо был он доблестный и мужественный воин и любим цесарем».