Тверской гость

Афанасий усмехнулся:

- Кто до скотства пьет, тому скотиной стать не страшно...

Он просил перса рассказывать о стране.

- Зачем? - поддразнивал тот. - Скоро сам увидишь... - Но уступал, и тогда описывал жуткие ливни, смывающие деревни, ядовитых змей, после укуса которых человек умирает мгновенно, дерево бамбук, растущее так быстро, будто вечером можно посадить черенок, а утром проснуться рядом с высоченным стволом, лихорадки, уносящие в могилу целые края...

Как-то раз вспомнилась Мухаммеду воспетая Амиром Хусроу красавица Девала Деви.

- Да, - сказал он. - Надо воздать кафирам должное. Их женщины бывают удивительны. Из-за Девалы Деви кровь лилась реками. Ее, дочь раджи, захватил султан Ала-уд-Дин, чтобы выдать замуж за своего старшего сына Хизр-хана. К слову сказать, ее мать уже была в гареме султана. Хизр-хан был без ума от пленницы. Но красавица не принесла ему счастья. Его убил, чтоб завладеть Девалой, Куб-ут-дин-Мубарак. Потом убили и Мубарака... Понимаешь, как хороша была эта женщина, если за нее погибло столько достойных?.. Да, индуски самые красивые на свете.

- Есть вблизи Дели город Туглакабад, - поведал в другой раз Мухаммед. Построил его лет сто пятьдесят назад султан Гийяс-уд-дин, тот самый, который погиб от руки своего сына, Джауна-хана. Хранились в том городе все сокровища султана. Стоял в нем дворец из позолоченных кирпичей, и сиял он так, что человек не мог долго смотреть на покои повелителя. Гийяс-уд-дин много воевал, захватывал множество рабов, привозил в Туглакабад большую добычу. Жаден был султан. И надумал он вырыть огромный резервуар, начал сливать в него золото, которое плавили тайно от всех его рабы. Говорят, он налил резервуар доверху, а потом казнил рабов, чтоб никто не знал, где лежит золотая глыба...

- Ну? - поторопил Афанасий.

- Султан умер, город разрушен... А золота до сих пор не нашли.

Эти рассказы разжигали любопытство Афанасия. Что ни говори, а хоть доля правды должна в них быть: Мухаммед-то в Индии живет. А коли так - не зря весь свет пройден.

- Ты скажи, куда лучше плыть? - выпытывал Никитин. - Где товар искать, куда коня вести?

- Иди со мной в Бидар, - советовал перс. - Говорят там по-нашему, султан самый сильный, торг великий. Будешь богат и знатен. Малик-ат-туджар Махмуд Гаван любит иноземцев, верит им.

- А куда еще можно?

- Хм... Можно в Гуджерат, - мы его проплывем; можно в Пенджаб, в Мальву, в Джаунпур... Нет, там для купца хуже. У бахманиев страна самая большая и богатая. Только к индусам не ходи. Языка и обычаев не зная, можешь погибнуть.

- А с ними тоже торг есть?

- Есть... У них самый богатый город - Виджаянагар, "город побед", значит. Там правит махараджа-дхи-раджа, царь, царей, Вирупакша.

- Ты бывал там?

- Нет... Может быть, вместе побываем. Малик-ат-туджар* давно о походе на кафиров думает. Вот придут наши дабы, узнаем, не началось ли...

______________ * Малик-ат-туджар - "князь купцов" - высший титул сановника султанской Индии. Первый визирь назывался "князем купцов" потому, что контролировал все финансы страны.

- Пока в мире, выходит, жили?

- В мире? В Индии забыли про это слово. Хороший султан живет в походном шатре. Индия - это золото, а золото - это война!

Подумав над словами Мухаммеда, Афанасий пришел к решению, что ему, верно, один путь - в этот самый Бидар с персом. Человек знакомый, страна, по его уверениям, самая лучшая. В Бидар так в Бидар.

Пришли дабы - длинные, в пять сажен, и широкие, под квадратными парусами, с веслами, как у генуэзских галер. На берег сошел коренастый малый Сулейман, старший над десятью кораблями.

Он сказал Мухаммеду, что следом придут другие суда, а он спешил: войска малик-ат-туджара пошли на Санкара-раджу, воюют крепость Кельну, раджа призвал на помощь конканских князей, дело заваривается не на шутку. У него, Сулеймана, есть письмо для хазиначи...

Прочитав письмо, перс сделал озабоченное лицо, но видно было, что его распирает от радости и гордости.

- Плывите обратно немедленно! - важно сказал он. - Коней начнем грузить сегодня же. А я задержусь. Мне надо побывать у мелика Ормуза.

- Остаешься, значит? - спросил Афанасий.

- Если хочешь - подожди меня.

- А долго?

- Как примет мелик. Может - день, может - две недели.

Никитин свистнул:

- Вон сколько! Нет, я поплыву! Попутчики-то до Бидара будут?

- Будут...

Никитин тотчас отправился покупать коня. Еще раз пригодилась наука новгородца Харитоньева! Знать бы ему, когда учил, что Афанасий станет лазить в зубы арабским жеребцам посреди Индийского моря! Вот бы свинячьи глазки выкатил!

Осмотрев десятка три коней, Никитин остановился на белоснежном двухлетке, с подобранным туловищем на высоких сухих ногах. Под короткой блестящей шерстью коня вздрагивали длинные, тонкие мускулы, он чутко прядал ушами, перебирал копытами-стаканчиками, шумно вбирал воздух большими розовыми ноздрями, косил агатовым, в кровяных прожилках глазом.

Передавая повод новому владельцу, старик араб поцеловал коня в храп, поклонился ему. Видно, дорожил, да нужда заставила продать.

- Как звать? - спросил Никитин.

Араб замотал головой, приложил руки к груди.

- Я продал тебе коня, а не его имя. Не сердись. Оно будет напоминать ему о родине. Зачем мучить? Назови его, как хочешь.

И, повернувшись, старик пошел прочь.

Тоскливое ржанье жеребца, провожавшего взглядом хозяина, больно отозвалось в сердце Афанасия. Он вернулся в караван-сарай хмурый.

Хазиначи покупку одобрил.

- Кормить умеешь? - спросил он.

Афанасий повел плечами:

- Умею!

- Э! Ты ничего еще не умеешь. Хасан, Гафур! Приучите коня к нашему корму... Отдай им коня и присмотрись, что нужно делать, чем запастись в дорогу.

Оказалось, верно, с кормежкой просто беда. Коней в Индии кормили рисом, морковью и горохом, другой еды им не было, а привыкшие к траве и финикам скакуны отказывались от новой пищи.

Каждый раз, - а кормить коня приходилось три раза в день, - начиналось мученье. Хасан и Гафур, крадучись, приближались к коню. Один протягивал руку и чмокал, второй заходил, пряча за спину мешок с моченым горохом или рисовыми, на масле и яйце, шарами. Конь беспокойно ржал, отыскивал глазами Афанасия. Хасан хватал жеребца за храп, вытягивал толстый Васькин язык и орал на Гафура. Гафур, толкая в горло лошади рис и горох, орал на Хасана. Жеребец бился, порывался встать на дыбы. В конюшне начиналось светопреставление. Визжали другие кони, сбегались конюхи. Но переполох этот никого не смущал.

Спешно закупая снедь в дорогу, отвозя ее на дабу, указанную Сулейманом, Никитин сбился с ног, а когда вернулся однажды в караван-сарай, увидел, что возле конюшни сидит ястребоглазый Музаффар, а рядом с ним лежат два туго набитых мешка.

- Салам! - сказал туркмен. - Вот, жду тебя. Возьми меня в Индию.

- А мать, сестра? - оторопел Никитин.

- Мать, слава аллаху, умерла, а Зулейка останется с дедом. Попытаю счастья. Помоги сесть.

- Деньги-то есть у тебя?

- Два золотых.

- Мало...

- Одолжи. Я пойду в войско султана, получу плату - отдам тебе.

- Скажу Сулейману. Возьмет - садись.

Сулейман туркмена взял. Музаффар, не мешкая, втащил свои пожитки и устроился в трюме.

- Не бойся, коня довезем! - возбужденно уверял он Никитина.

На корабли вводили последних лошадей, втаскивали провизию, бурдюки с водой, на палубе расселись купцы и прочий люд, плывущий в дальний край, загромоздили проходы, моряки гоняли их с места на место.

- Ну, - сказал Афанасию на прощанье Мухаммед, - спокойной дороги. С тобой поедет Хасан. Он все знает. Слушай Сулеймана. Я ему сказал, чтоб помог тебе. Приплывете в Чаул - подожди меня.

Квадратные паруса рывками поползли на мачты. Ударили весла, дабы, сталкиваясь и скрипя, стали отваливать. Кони ржали и били копытами. Ветер дул настойчиво, весело. Афанасий поднял руку, помахал Мухаммеду, белым башням Ормуза, уходящей от него, может быть, навсегда земле и незаметно перекрестился.