Большой террор. Книга II

Следующим допрашивали Раковского. Его отец был помещиком в южной Добрудже, которая в свое время входила в состав Болгарии, но отошла к Румынии, когда Раковский был ребенком. В двадцатилетнем возрасте Раковский был уже видным лицом в болгарском социалистическом движении и представлял свою партию на конгрессе Второго Интернационала. Он получил медицинское образование в Монпелье и вернулся на Балканы, где много раз арестовывался за участие в революционном движении — уже румынском. Последний раз румынские власти арестовали его в Яссах в 1916 году, а в мае 1917 года его из ясской тюрьмы освободили русские. Раковский поехал в Петроград и в 1919 стал членом ЦК РКП[б] и председателем Совнаркома Украины. Перейдя на троцкистские позиции, он потерял свой высокий пост и с 1924 по 1927 год был сперва поверенным в делах советского посольства в Лондоне, а потом послом в Париже. В ноябре 1927 года Раковского отозвали в Москву и в том же месяце вывели из состава ЦК за поддержку «левой оппозиции». На XV съезде партии он защищал взгляды этой оппозиции и в январе 1928 года был исключен из партии, выслан в Астрахань, а затем в Барнаул. Раковский «раскаялся в своих ошибках» одним из последних, в феврале 1934 года, и был восстановлен в партии. Его арестовали под самый конец 1936 года в связи с подготовлявшимся процессом Пятакова — кто-то из тогдашних подсудимых дал против него показания. [572]

За исключением врачей, Раковский был старшим по возрасту среди подсудимых. И даже среди них, ветеранов, его революционная работа выделялась своей продолжительностью и яркостью. Раковский был легендарной личностью.

Восемь месяцев после ареста шестидесятипятилетний революционер отказывался давать показания в НКВД [573] — это один из наиболее долгих известных сроков сопротивления. Теперь, на суде, он «признавался», что был английским шпионом с 1924 года. А его разрыв с троцкизмом в 1934 году был предназначен для того, чтобы ввести партию в заблуждение. [574]

После реабилитации 1934 года Раковский был послан в Японию в качестве руководителя делегации советского Красного Креста. Это обстоятельство было использовано для того, чтобы он в показаниях оговорил советских послов на Дальнем Востоке Юренева и Богомолова. Сам он якобы сделался, помимо английского, еще и японским шпионом.

В ходе допроса Вышинский сделал одну особенно низкую попытку очернить Раковского, использовав тот факт, что отец Раковского был помещиком.

Вышинский: Значит, я не ошибаюсь, когда говорю, что вы были помещиком.

Раковский: Не ошибаетесь.

Вышинский: Вот мне важно было выяснить, откуда шли ваши доходы.

Раковский: Но мне важно сказать, на что шли эти доходы. Вышинский: Это другой разговор. [575]

Любой старый большевик знал, что Раковский отдавал все свои средства на революционное движение. Он финансировал созданную им румынскую социалистическую партию и газету этой партии, которую сам редактировал. Он субсидировал русских и других революционеров. Провокационные вопросы Вышинского довели Раковского до того, что он упомянул об этих фактах, и прокурор мгновенно заставил его сменить тему.

Когда Раковский заговорил об «оппозиции», Вышинский проворно перебил: «Вы в своих объяснениях сегодня вообще допускали целый ряд таких выражений, как будто бы забываете, что дело идет о вас, как о члене контрреволюционной, бандитской, шпионской, диверсионной организации изменников. Я считаю себя обязанным вам об этом напомнить, ведя ваш допрос, и просить вас держаться ближе к существу совершенных вами изменнических преступлений, говорить без философии и тому подобных вещей, которые здесь совершенно не к месту». [576]

Раковский закончил объяснением того, почему после восьми месяцев допросов он все-таки начал давать показания. По его словам, летом 1937 года он получил информацию о нападении Японии на Китай и о масштабе германо-итальянской интервенции в Испании. «Это на меня подействовало потрясающим образом… Озлобление и честолюбие — все это отошло. Я считал, что отныне моя обязанность — помочь в этой борьбе против агрессора, что я пойду и разоблачу себя полностью и целиком, и я заявил следователю, что с завтрашнего дня я начну давать полные и исчерпывающие показания». [577]

Сегодняшнему западному читателю этот мотив знаком по книге Артура Кестлера «Тьма в полдень». Таковы же были на фоне допросов и морального истощения мотивы героя книги Рубашова. Фактически поведение Раковского ближе к поведению знаменитого кестлеровского героя, чем неохотные и частичные показания Бухарина, послужившего прообразом Рубашова. [578]

Допрос Раковского был отложен в конце вечернего заседания 4 марта и продолжался 5-го утром. Потом суд взялся за Зеленского — фигуру гораздо менее колоритную. Тем не менее, Зеленский в свое время находился в высших партийных кругах, будучи в 1923-25 годах секретарем ЦК и МК партии. Сняли его с этих должностей за недостаточно враждебное отношение к Зиновьеву и Каменеву. Его, собственно, перевели в секретари Среднеазиатского бюро ЦК, где он работал до 1931 года, не теряя своего места в составе Центрального Комитета, Я показаниях Ходжаева и Икрамова это обстоятельство было уже использовано, и Зеленский назван агентом Троцкого. Однако главная роль Зеленского на процессе заключалась в том, чтобы объяснить, как заговорщики «вызывали» народное недовольство. Дело в том, что с 1931 по 1937 год Зеленский работал председателем Центросоюза и фактически полностью держал в своих руках торговлю на селе и таким образом имел несравненные возможности вызывать это недовольство.

Начав с истории о том, как он был агентом царской охранки с 1911 года, Зеленский затем «признал» соучастие в действиях Каменева в 1924 году и сказал, что в 1928-29 годах А. П. Смирнов завербовал его в «организацию правых». После «разоблачения» Смирнова (т. е. с 1933 года) Зеленский будто бы держал связь с Антиповым, по чьим инструкциям глубоко расстроил всю сельскую торговую сеть.

Зеленский: «…Правые организовали перебои в торговле товарами повседневного спроса. Так, например, такие перебои были организованы в Курской области. В первом квартале 1936 года в торговле сахаром, многие лавки в течение недели-двух не имели сахара. Такого же рода вредительские перебои были организованы в Ленинградской области в торговле махоркой. Такого же рода перебои были летом 1936 года в торговле печеным хлебом в ряде сельских местностей БССР, расположенных в пограничных районах.

Чтобы дать некоторое представление о том, какого характера были эти перебои, я укажу на следующее: из тридцати тысяч лавок, которые были обследованы торгово-кооперативными секциями советов и торговой инспекцией, в первом квартале 1936 года не было соли в 3 700 лавках. Из 42 тысяч лавок в 2 тысячах лавок отсутствовала продажа сахара. В третьем квартале 1936 года отсутствовала продажа махорки в 1 600 лавках из 36 тысяч лавок. Так что это были не единичные явления, а довольно распространенные». [579]

Дальше — снова в том же роде:

Вышинский: В 1936 году был такой случай, что Москва сидела без яиц по вашей вине, по вине не вашей персонально, а одного из активных участников этого заговорщического блока?

Зеленский: Был.

Вышинский: Не припомните ли, когда особенно резко это выявилось?

Зеленский: Я сейчас месяц не могу назвать, но могу сообщить о следующем факте. В 1936 году была допущена вредительская порча 50 вагонов яиц. [580]

Зеленский также говорил об обмане покупателей.