Император Александр I. Политика, дипломатия

Но отношения России к Англии были Тильзитским договором тесно связаны с отношениями к Швеции. Император Александр, зная хорошо мнение и правительственных лиц в Швеции, и, можно сказать, всего народа, имел основание думать, что Швеция не станет воевать с Россией и будет следовать одной с нею политике; конечно, надобно было взять в расчет характер короля, который мог поступить по-своему, но тут расчет был труден, ибо нельзя было никак угадать, на чем вдруг остановится Густав IV. Он остановился на том, что остался в союзе с Англией и продолжал один войну с Францией, которой войска вытеснили его из Померании; несмотря на то, Густав продолжал прежнюю систему, накликая на себя русскую войну.

Таким положением дел воспользовались англичане. В то время как между лучшими людьми, не привыкшими преклоняться пред силою и во всем ее оправдывать, раздавались крики негодования против захватов Наполеона, англичанам захотелось услужить континентальному хищнику, показавши, что на море есть сила, которая ему не уступит и даже еще превзойдет его. В июле месяце 1807 года сильный английский флот явился у берегов Дании и потребовал у ее правительства заключения союза с Англией, выдачи всего флота и введения английских гарнизонов в важнейшие места. «Слабый должен уступать сильному», — отвечали англичане на возражения датчан, и когда последние отказались исполнить их требования, то «сильные» начали бомбардировать Копенгаген, сожгли половину города, истребив 2.000 человек, в том числе женщин и детей, и взяли флот и морской арсенал. Но Наполеон не хотел позволить, чтобы англичане соперничали с ним, изумляя мир подобными поступками; он нашел средство заставить забыть копенгагенское происшествие: он задумал покорение Пиренейского полуострова, свержение Бурбонской династии с испанского престола и замену ее династией Бонапартовскою.

Своею уступчивостью, готовностью к союзу с сильной соседкой испанские Бурбоны уживались до сих пор в мире и с республиканской, и с императорской Францией. Но понятно, что не уступчивость Испании, не союз с ней удерживали Наполеона от захвата. По своей природе, по своему положению и по своим замыслам, которым судьба так благоприятствовала до сих пор, он не мог спокойно смотреть на независимость государств Пиренейского полуострова. Если Людовик XIV говорил: «Нет более Пиренеев», то Наполеон должен был считать Испанию и Португалию необходимым дополнением создаваемой им империи; Бурбоны изгнаны из Франции, из Неаполя; с какой стати оставаться им в Испании? Что такое будет Западная империя без Пиренейского полуострова? Наполеон мог допустить существование Пруссии, даже ее усиление, если бы она не мешала ему, находилась в постоянном тесном союзе с Францией, если бы не колебалась между ней и Россией; мог легко допустить существование Австрии, если бы не историческое соперничество по поводу Италии, но Испания была ему так же нужна, как Италия, и только постоянное отвлечение на восток, вражда с Россией, составительницей коалиций, препятствовала ему заняться Пиренейским полуостровом.

Но как только борьба с Россией прекращалась союзным договором, как скоро чрез это Наполеон приобретал безопасность на востоке, сейчас же он обращался к Испании. Тильзит и переворот в Испании связаны между собой, как причина со следствием. Ожесточенная борьба с Англией, стремление Наполеона нанести неуловимой противнице чувствительный удар, стремление прекратить повсюду английскую торговлю также имели близкую связь с замыслами против Испании. Португалия, разобщенная от Франции Испанией, находилась в торговой и промышленной зависимости от Англии. Заставить Португалию выйти из этой зависимости можно было только посредством Испании, что было неудобно, затруднительно, да и относительно самой Испании при слабости ее правительства не было уверенности, что меры Наполеона будут приводиться в исполнение. Присоединение Пиренейского полуострова к Французской империи делало Средиземное море французским озером, исключало из него Англию; легкое покорение берегов Северной Африки было необходимым следствием, после чего решался вопрос Восточный, ибо владеть миром было нельзя, не владея Константинополем, по мнению Наполеона. Как должен был решиться Восточный вопрос — низложением России или какою-нибудь сделкою с нею, это было делом будущего.

Но, начав испанское дело завоеванием Португалии, изгнанием ее королевского дома в Бразилию, приготовляя войска для наводнения ими Испании, обдумывая предлог к ссоре, Наполеон не мог не оглядываться на Россию, что там делается: оставит ли его новый союзник спокойно управляться на Пиренейском полуострове. Наполеону чрезвычайно хотелось, чтобы русский государь немедленно бросился на Швецию и затянулся в долгую войну с нею; Наполеон старался поставить императора Александра в такое же затруднительное положение на Скандинавском полуострове, в какое потом сам попал на Пиренейском! Но к нему пришли тревожные вести, что Александр медлит войною со Швецией, ведет с нею переговоры, а вместо того занимается Восточным вопросом, что было всего хуже для Наполеона. Ему хотелось, чтобы Россия не затрагивала преждевременно Восточного вопроса, заключила перемирие с турками, очистив Молдавию и Валахию, и воевала с Швецией; а там, когда Наполеон управится в Испании, другое дело: тогда он начнет управляться с Турцией.

Но понятно, что Александр должен был спешить приготовить для России успешное решение Восточного вопроса, прежде всего занять выгодную, необходимую позицию, то есть приобресть Молдавию и Валахию, и поддержать сербское движение, которое шло под знаменем Георгия Черного. Для разузнания, что делается в России, как ведет себя новый союзник, Наполеон послал в Петербург одного из самых доверенных людей, генерала Савари, который нашел там нового министра иностранных дел.

Мы видели, что Будберг, сменивший Чарторыйского, уже этим самым приобрел себе в нем врага. Чарторыйский не переставал осаждать императора Александра требованиями смены Будберга и военного министра Вязмитинова, который также ему не нравился. Любопытен письменный ответ ему императора: «Выставив бедствия, грозящие России, вы предлагаете для избавления от них: 1) чтоб я объявил себя королем Польским; 2) сменил министров — военного и иностранных дел. Было бы долго входить в рассуждения по первой статье; что же касается второй, то объявляю, что доволен службою обоих министров; кроме того, я не вижу никого, кто бы мог их заменить. Не генерал ли Сухтелен? Говорю громко, что не нахожу в нем способностей, нужных для военного министра, и предпочитаю Вязмитинова. Точно так же я не вижу никого для иностранных дел. Хотите Паниных, Морковых? [5] Надобно, чтоб я уважал тех, с которыми работаю; только при этом условии я могу им доверять. Крики меня мало беспокоят, они обыкновенно бывают порождением духа партии». Но Тильзитский мир необходимо должен был вести к перемене министра иностранных дел. Будберг был отъявленный враг Наполеона, который, не решаясь прямо потребовать у Александра смены министра, как потребовал у Фридриха-Вильгельма смены Тарденберга, однако, позволял себе в Тильзите выходки против Будберга. Не Будберг вел переговоры, не он подписывался под договором.

При видимой перемене системы нельзя было ему оставаться министром, и на его место был назначен граф Николай Петрович Румянцев, который всегда был против вражды с Францией. Но противники вражды с Наполеоном ставили на вид, что борьба ведется на основании общих начал, из-за чужих интересов, причем пренебрегаются интересы собственные, которые соблюдутся лучше при соглашении с императором французов. Поэтому Румянцеву было необходимо доказать справедливость такого взгляда приобретением действительных выгод от союза с Наполеоном, прежде всего, разумеется, выгодным решением турецкого дела, приобретением Дунайских княжеств, не говоря уже о том, что в глазах своего государя новый министр мог выказать свои способности в самом выгодном свете, ведя это дело вполне согласно с видами и желаниями императора. Вот почему со стороны министра, слывшего приверженцем французского союза, Савари услыхал слова, неприятнее которых не мог бы ему сказать никакой Будберг. «Единственная красивая сторона союза с вами, — говорил ему Румянцев, — которую мы можем представить народу, состоит в приобретении Молдавии и Валахии, а вы хотите отнять у нас эту возможность. Что мы будем отвечать, когда нас спросят, зачем мы не стояли за них крепко и как позволили лишить себя этой выгоды, когда мы терпим такие потери в войне с Англией? Не говорите о Европе — Европа ничего не скажет. Что такое Европа, где она? Вся Европа в нас с вами». Савари донес Наполеону, что в Петербурге дело нехорошо: сильное неудовольствие против французского союза в обществе, сильное желание удержать Дунайские княжества в правительстве. А между тем испанское дело уже началось, надобно было его кончить. Наполеон решил послать льстивое письмо Александру, как ребенку отвести глаза, показавши вдали блестящую игрушку, убедить завязаться в Шведскую войну, наконец, предложить личное свидание, чтобы до тех пор было остановлено движение на Дунае. Чем сильнее желал он сам поскорее покончить дело на Пиренейском полуострове, тем сильнее желал, чтобы Александр не начинал дела на Балканском.