Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.

Из всего этого следует, по мнению Молотова, что «в данных условиях нет оснований строить взаимоотношения между Коммунистической партией Советского Союза и Союзом коммунистов Югославии на базе марксизма-ленинизма» ^{498}. Хотя это вовсе не означает, что у наших стран нет базы для сближения. Если возможно сближение и улучшение отношений с теми или иными странами, не принадлежащими к социалистическому лагерю (например, Индией и Финляндией), то, следовательно, возможно и улучшение отношений и сближение также и с Югославией, если та проявит, как и Советский Союз, стремление к этому.

— Мы не можем не считаться и не оценить того, что Югославия, хотя и сблизилась с лагерем империализма, стремится в какой-то мере сохранить свой суверенитет и национальную независимость. Совершенно ясно, что нашей задачей является ослабить эти связи Югославии с капиталистическими государствами, которые ее затягивают в империалистический лагерь. Мы должны добиться, чтобы Югославия не вступила в Северо-Атлантический блок, в тот или иной его международный филиал и чтобы Югославия вышла из Балканского союза. В наших интересах также помочь Югославии уменьшить зависимость от США и других капиталистических государств по экономической линии. Мы должны расширить и усилить сотрудничество с Югославией, прежде всего на международной арене в борьбе за укрепление мира в Европе и во всем мире ^{499}.

Однако, по мнению Молотова, тут следует быть осторожными и критически подходить к политическим шагам Югославии, имея в виду, что в последние годы ее позиция в ряде вопросов (например, в германском) была ближе к позиции западных держав, чем к позиции СССР и стран народной демократии. Нельзя также забывать и то, что своим обвинением Советского Союза в империалистических тенденциях и так называемой политике гегемонизма «югославское правительство развязало себе руки, чтобы в любое время выступить по тем или иным вопросам международных отношений против СССР» ^{500}.

Далее Молотов считает уместным процитировать письмо ЦК КПСС в адрес других коммунистических партий от 23 февраля 1955 г. о необходимости проявлять бдительность и осторожность в своих отношениях с югославскими руководителями. Привел он еще один аргумент в пользу этого: улучшение отношений с СКЮ, установление с ним тесного сотрудничества не должно подвергать риску ухудшения наших отношений с другими коммунистическими партиями. А такой риск может появиться, если в эти партии станут проникать некоммунистические (читай, югославские) взгляды и настроения, «если по принципиальным вопросам будет допускаться неясность, если некоммунистическим взглядам не будет даваться должного и своевременного отпора» ^{501}.

Молотов не сомневался в том, что «кое-кто в Югославии, да и в других странах, поддерживающих сейчас Югославию, имеет такой расчет: пойти на некоторое улучшение отношений с Советским Союзом и странами народной демократии с тем, чтобы использовать это для ослабления идеологического и политического влияния СССР в тех из этих стран, где марксистско-ленинские корни еще некрепкие» ^{502}. Чтобы предупредить эту опасность, повторял он, надо не откладывать критический разбор некоммунистических позиций югославской печати по ряду важных вопросов.

— Это будет вместе с тем проверкой, насколько действительно стремление югославских руководителей к идеологическому сближению с Советским Союзом на основе марксизма-ленинизма ^{503}.

Остановившись на постановлении Президиума ЦК, в котором говорится об ошибочности его позиции по югославскому вопросу, Молотов не забыл упрекнуть его авторов в том, что это решение было сформулировано тогда, когда его не было в Москве, на что Микоян поспешил уточнить:

— Хотя об этом сказали в твоем присутствии, что мы напишем ^{504}. В то же время Молотов признал правильным содержащийся в этом постановлении упрек, что с его стороны, как министра иностранных дел, не было принято достаточных мер для улучшения советско-югославских отношений.

— Инициатива в этом деле принадлежит Президиуму ЦК и прежде всего товарищу Хрущеву. Правильно, что я не сразу согласился с целесообразностью поездки советской делегации именно в Белград. Были на этот счет сомнения и у других членов Президиума ЦК. Но у меня не было сомнений в том, что встреча руководящих советских и югославских деятелей назрела и необходима.

— Это неверно! — снова вмешался в его повествование Хрущев ^{505}. Возвращаясь к постановлению, Молотов сетует на то, что там не нашли отражения два основных вопроса, по которым им высказывалось мнение, отличное от мнения большинства членов Президиума: о причинах разрыва и о том, на какой базе возможно и желательно в данных условиях улучшение отношений с Югославией. Однако саму совместную советско-югославскую декларацию он считал и считает «большим достижением и хорошим результатом работы нашей делегации в Югославии».

— Которую мы одержали в борьбе с тобой, — не удержался и тут Хрущев.

— Это неправильно, конечно, — опять не соглашался с ним Молотов. — У меня были и остаются сомнения в правильности подхода к Югославскому вопросу в настоящих условиях по двум таким важным вопросам, о которых я только что говорил. Это и было мне заявлено, когда стали формулировать оценку деятельности нашей делегации ^{506}.

Как видим, Молотов в своем выступлении, несмотря на многочисленные реплики из президиума, которыми пытались прервать нить его рассуждений и вынудить признаться в том, в чем он не видел за собой вины, довольно твердо и по-своему логично защищал свою точку зрения. Однако ему еще предстояло выслушать немало других обвинений от своих соратников по коллективному руководству. И первым из них стал председатель Совета министров Н.А. Булганин. Он развивал аргументы, уже приводившиеся Хрущевым:

— Мы потеряли самую сильную страну в Европе. Нет ни у одного государства в Европе такой армии, как югославская — 42 дивизии… По своему географическому положению Югославия занимает очень важное место и для нас, Советского Союза, очень уязвимое… Представьте себе будущие военные события. Допустим, что нам пришлось бы устремиться со своими вооруженными силами на запад. — А что там?.. Мы бы везде на своем левом фланге имели 40-50 дивизий югославской армии ^{507}.

Переходя к ходу переговоров и людям, с которыми пришлось иметь дело в Югославии, Булганин сообщил, что с первых же дней у них установились хорошие, дружественного характера отношения:

— Мы видели, что находимся с людьми, с которыми можем договориться, с людьми, которые не порвали с марксизмом-ленинизмом, не порвали с нашими идеологическими принципами ^{508}.

Общая же оценка переговоров, по мысли Булганина, такова:

— Сделано большое дело. Нанесен успешно удар по фронту империализма, если говорить военной терминологией, совершен прорыв на фронте империализма, прорыв с большими стратегическими перспективами ^{509}.

Касаясь же позиции Молотова, Булганин обратил внимание на то, что его разногласия с Президиум ЦК проявились не только в югославском вопросе:

— Товарищ Молотов нас все время обвинял в том, что мы занимаем не «неправильную позицию», как он говорил здесь, а занимаем «неленинскую позицию», что мы не ленинцы, что мы занимаем в вопросе Югославии оппортунистическую позицию. Здесь он говорил иначе ^{510}.