Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917

Наблюдения, сделанные над Китаем, применимы и к России: и в том и в другом случае сельские установления были недоразвитыми и недолговечными.

Следует отметить некоторые черты крестьянского двора. Крестьянское хозяйство не оставляло места для проявления индивидуальности: в первую очередь это был коллектив, подчинявший интересы личности интересам группы. Во-вторых, воля большака была законом, а его распоряжения непререкаемы: жизнь двора приучала крестьянина к авторитарной власти и отсутствию норм (законов), регулирующих личные отношения. В-третьих, хозяйство двора не допускало частной собственности: все имущество было обобщено. Мужчины получали право владения движимым имуществом двора только в момент его разделения, то есть когда оно снова должно было превратиться в коллективное имущество нового двора. Наконец, не было преемственности дворов и, следовательно, не было ни понятия родовитости, ни особого статуса семьи в деревне, характерных для западноевропейского и японского деревенского общества. В общем, крестьянину-великороссу в таких условиях трудно было обрести чувство собственной значимости, уважение к закону и собственности или социальный статус в деревне — качества, необходимые для развития более высоких форм экономического и политического устройства. Просвещенные русские политические деятели в начале XX века прекрасно сознавали это и предпринимали попытки вывести крестьянство на более широкие социальные просторы. Однако время было безвозвратно упущено. Русские крестьяне жили в деревнях — название это, производное от слова «дерево», отражает основной строительный материал, в них применяемый. Большие деревни назывались селами. Обособленные хозяйства (хутора), расположенные на деревенских землевладениях, почти не встречались в центральной России: они были распространены в основном в западных и южных губерниях, находившихся до XVIII века под польским владычеством. Число дворов в деревнях в разных регионах было разным и зависело от природных условий, среди которых самым существенным была близость воды. На севере, изобилующем пригодными водоемами, деревни, как правило, были небольшими, но по мере удаления к югу они становились все крупнее. В центральных индустриальных областях Европейской России деревни в среднем насчитывали 34,8 двора, а в центральной черноземной полосе — 103,5⁶ . Если в частном хозяйстве его обширность говорит о благосостоянии, то применительно к деревне верным оказывается обратное: небольшим деревням жилось лучше. Объяснение нужно искать в бытовавшей практике землевладения. По причинам, которые мы подробнее рассмотрим ниже, общинные земли нарезались на узкие наделы — полосы, разбросанные по деревенским угодьям в разных местах. В больших деревнях крестьянам приходилось затрачивать немало времени, чтобы со всеми своими земледельческими орудиями перебираться с одной полосы на другую, подчас находящуюся в нескольких километрах, что было особенно затруднительно в страду. Когда деревни становились слишком густонаселенными для успешного земледелия, часть жителей либо отселялась на новые земли и основывала новую деревню, либо обращалась к иному промыслу.

К концу XIX века в центральной России были десятки тысяч таких деревень, как правило, на расстоянии пяти-десяти километров друг от друга.

В сравнении с сельскими поселениями в других странах структура русских деревень была весьма аморфной и изменчивой, так как не имелось достаточных установлений для обеспечения ее прочности. Кирпичиком русской сельской жизни был двор, а не деревня. Основным официальным должностным лицом в деревне был староста, избиравшийся, часто против своей воли, по указанию чиновников, желавших иметь в деревне дело с ее представителем. Но так как сместить его с этой должности было во власти того же чиновничества, он представлял не столько жителей деревни, сколько власть⁷ .

Мужицкое собрание — сельский сход — было связано больше с общиной, чем с деревней, что, как мы увидим далее, не одно и то же. Сход, состоявший из глав семейств, собирался время от времени для решения вопросов, представлявших интерес для всей общины. У него не было иных обязанностей и никакого постоянного учреждения. Отсутствие в деревнях учрежденческих образований — достаточно важный факт, ибо объясняет явное отсутствие политического опыта у русских крестьян. Русская деревня могла проявить высокую степень сплоченности под угрозой извне, но в своих пределах не могла создать органов самоуправления, способных дать крестьянам политический опыт, иными словами, научить их переносить усвоенные в стенах дома обычаи на более формальные социальные связи.

Причиной отсутствия в России достаточно устойчивого и эффективного деревенского устройства, причиной нестабильности деревни была, как и в случае двора, традиция наследования не по признаку первородства. Русская деревня по сравнению с английской или японской скорее напоминала поселение кочевников: служившая крестьянину жилищем изба возводилась за несколько дней и, подверженная пожарам, была едва ли долговечней и прочней шатра.

Община — третье деревенское установление, границы которого, как правило, совпадали с границами деревни, хотя деревня и община не одно и то же. Если деревня была некой физической общностью — совокупностью соседствующих домов, то община была легальным учреждением, связанным коллективным соглашением о распределении среди ее членов земли и налогов. Проживание в данной деревне не означало обязательного и непременного членства в общине: крестьяне, не имевшие земельных наделов, а также лица, не занимавшиеся земледелием (например, священники, учителя), не принадлежали к общине и не могли участвовать в ее решениях. Кроме того, хотя в подавляющем большинстве русские общины представляли собой, так сказать, «односложный тип», то есть охватывали одну деревню, это вовсе не было обязательным правилом. На севере, с его небольшими деревнями, община иногда состояла из нескольких деревень; в центральных районах, а еще чаще на юге большие деревни разбивались на две, а то и три общины.