Римская история в лицах

«После поражения, понесенного в морской битве, — свидетельствует Полибий, — Антиох понапрасну тратил время в Сардах и все дела вел нерадиво; потом, как скоро узнал о переправе неприятеля в Азию, пришел в крайнее смущение, упал духом и решил отправить посольство к Луцию и Публию для переговоров о мире». (Полибий. Всеобщая История. XXI, 13)

Царь готов отдать без боя во власть римлян все захваченное им в Европе, любые греческие города на малоазиатском побережье и покрыть половину расходов на экспедицию. Луций Сципион требует уступить всю Малую Азию и возместить все военные издержки полностью. Но главная надежда царского посольства не в предложениях и уступках. Антиох понимает, что Луций лишь номинально командует римским войском, а решающее слово принадлежит Публию. И надо же — счастливый случай! Сын победителя Ганнибала попадает в плен к сирийцам. Посол уполномочен приватно сообщить Публию Сципиону, что царь намерен возвратить ему сына и с ним вместе прислать щедрые дары, но надеется, что великий римлянин «с пониманием», как мы бы сказали ныне, отнесется к его мирным предложениям. На что Публий отвечает:

«...из щедро предложенных мне царских даров приму самый лучший — сына... Царь почувствует ту признательность, которую я испытываю к нему за великий дар, поднесенный мне, но только если он согласен принять частную благодарность за частное благодеяние. Но как государственный муж я ничего от него не приму и не дам ничего. Все, что я мог бы ему сейчас подарить — это добрый совет; ступай и передай ему мои слова: пусть он откажется от войны и соглашается на любые условия мира». (Тит Ливий. История Рима. Т. 3, XXXVII, 36)

Антиох не последовал совету Публия и решил продолжать войну. Если бы он был действительно великим полководцем, то, вероятно, заманил бы римлян в глубь Азии, где бы их ожидали большие трудности со снабжением армии. Но «величие» сирийского царя было добыто в сражениях со столь же плохо организованными войсками, как его собственные, когда победа чаще всего определялась количественным преимуществом. На это, видимо, он рассчитывал и теперь. Если в сражении при Фермопилах римляне имели двукратное численное превосходство над экспедиционным корпусом Антиоха, то теперь соотношение сил пехоты было обратным, преимущество в коннице составляло четыре к одному в пользу сирийцев, и более чем трехкратным было превосходство в числе боевых слонов.

Уязвленный высокомерием римлян, Антиох решил, не откладывая, дать им генеральное сражение. К тому же стало известно, что когда легионы выступили навстречу царю, Публий Сципион заболел так, что не мог даже следовать за войском.

Несмотря на видимую решительность своих действий, Антиох все же счел не лишним заручиться благодарностью Публия и отослал к нему сына. На что — по свидетельству Тита Ливия — тот ему ответил следующими словами:

«Передайте царю, что я благодарю его, но отплатить пока могу только советом: пусть не выводит войско для битвы, пока не услышит, что я возвратился в лагерь». (Там же. XXXVII, 37)

По-видимому, Публий Сципион все-таки надеялся убедить царя согласиться на предложенные римлянами условия мира и тем избежать неизбежного поражения. Антиох на этот раз сначала последовал совету Публия: отошел назад и укрылся в хорошо укрепленном лагере, неподалеку от города Магнезия. Потом, то ли взыграло самолюбие «Великого царя», то ли он побоялся, уклоняясь от сражения, подорвать боевой дух своих солдат, но на третий день после подхода римской армии Антиох неожиданно вывел из лагеря свое огромное войско и стал разворачивать его для решительного сражения. То же сделали и римляне. Публий Сципион еще был болен, и главное командование взял на себя опытный полководец Гней Домиций. Сражение было тяжелым и кровопролитным, шло с переменным успехом, но римская подготовка, организация и дисциплина в конце концов решили его исход. Войско царя потерпело сокрушительное поражение. Это произошло осенью того же, 190-го года. Тит Ливий утверждает, что у сирийцев было убито до пятидесяти тысяч пеших и три тысячи всадников, в то время как римляне потеряли убитыми не более трехсот пехотинцев и двадцать четыре всадника. Такое соотношение потерь в большом сражении представляется весьма сомнительным, но его результат сомнению не подлежит: Антиох бежал в глубь своей страны.

В занятые римлянами Сарды от него прибывают послы с по-восточному льстивой просьбой о мире:

«Мы не столько сами имеем что-то сказать, — обращается к военному совету царский посол, — сколько спрашиваем у вас, римляне, чем именно можем мы искупить ошибку царя и исходатайствовать у победителей мир и прощение. Ведь вы всегда великодушно снисходили к поверженным царям и народам. Насколько же великодушнее, насколько милостивее подобает вам вести себя после этой победы, сделавшей вас властителями земного круга. С кем из смертных вам теперь враждовать? Подобно богам, пристало вам оберегать и миловать род людской». (Там же. XXXVII, 45)

От имени собрания воинов и своего брата консула (но я подозреваю, без предварительного согласования текста) послам отвечает только что прибывший в Сарды Публий Корнелий Сципион Африканский. В передаче Тита Ливия его речь звучит так:

«Из находящегося во власти бессмертных богов мы, римляне, имеем то, что даровано ими. Но дух, зависящий от нашего разума, был и пребывает в нас неизменным при любых обстоятельствах. Его не укрепляет удача и не ослабляет несчастье. В свидетели этого я бы дал вам вашего же Ганнибала, если бы не мог привести в пример вас самих: после того, как мы переправились через Геллеспонт, вы завязали переговоры о мире. Еще не видали мы вашего войска, еще Марс не склонился ни в ту, ни в другую сторону и исход войны был неясен, а мы уже, ведя с вами переговоры как равные с равными, предъявили те самые условия, которые выставляем теперь, когда обращаемся к вам как победители к побежденным: оставьте в покое Европу, очистите все азиатские земли по сю сторону Тавра». (Там же)

(То есть, освободите почти всю территорию нынешней Турции, кроме ее юго-восточного угла.)

Кроме того, Сципион требует уплаты контрибуции в 15 тысяч талантов с рассрочкой на 12 лет и выдачи двадцати заложников.

Условия мира, бесспорно, мягкие. Видимо, Публий не хотел, чтобы в столь удаленной от Рима стране возникла опасно тяжелая ситуация. Но есть в этих условиях один пункт, вызывающий недоумение и не соответствующий облику Публия Сципиона, как он вырисовывался перед нами на предыдущих страницах. Римляне требуют выдачи им Ганнибала, который и в сражении-то, по-видимому, не участвовал. Сципион будто бы говорит в связи с ЭТИМ:

«Но никогда не будем мы до конца уверены в мире, пока в стане тех, кто заключает его с римским народом, находится Ганнибал. Его мы требуем в первую очередь». (Там же)

Если Тит Ливий не напрасно приписал Публию Сципиону эти слова (а такой тщательный исследователь римской истории, как Моммзен, о них даже не упоминает), то это требование было внесено, вероятно, по прямому указанию римского сената, по-прежнему боявшегося Ганнибала. В пользу такого предположения говорит и последующая судьба карфагенского полководца. Он был вынужден бежать от Антиоха и укрылся в Вифинии — на севере нынешней Турции. Спустя семь лет после поражения Антиоха, в 183-м году, воспользовавшись тем обстоятельством, что царь Вифинии воевал с Пергамом и нуждался в поддержке римлян, посол римского сената потребовал от него выдачи или смерти Ганнибала. Царь послал воинов караулить жилище 64-летнего карфагенского льва. Не сумев бежать, Ганнибал принял яд, сказав перед этим:

«Ну что ж, избавим римлян от многолетней тревоги, если уж им трудно ждать смерти старого человека». (Там же. XXXIX, 51)

Условия мира, продиктованные Публием Антиоху, были приняты, Рим прочно утвердился в Азии. Новый командующий принял от Луция оставшееся там римское войско, и братья Сципионы возвратились на родину. А Антиох спустя три года был убит жителями города Элиманды (к северу от Персидского залива) в то время, как грабил их храм, намереваясь его сокровищами пополнить свою опустевшую казну.