Главная профессия — разведка

В некоторых кругах московской интеллигенции, да, видимо, и у нас в службе, бытовало негативное мнение в отношении Павлова. Оно сложилось ещё в период его работы первым секретарём комсомола. Затем он успешно работал председателем комитета по делам физкультуры и спорта. Но укрепить свои позиции во всесильном аппарате ЦК КПСС не сумел. ЦК его «освободил» от этого министерского поста, направив в Монголию. Павлов выехал в МНР за три недели до моего отъезда в Улан-Батор. Я был настроен слегка скептически насчёт назначения на эту должность Павлова. С Павловым, как с новым послом, перед его отъездом беседовали в разведке в Ясенево. Крючков был срочно вызван куда-то в Центр, и с Павловым в 10 часов утра беседовали два первых зама начальника разведки Кирпиченко и Грушко. Я присутствовал на встрече как уже назначенный новый представитель КГБ в Монголии. Казус был в том, что Павлов прибыл на встречу вовремя, но с сильно опухшей физиономией, и когда он брал чашечку с кофе, у него заметно тряслись руки и чувствовался «лёгкий» запашок перегара. После встречи мои начальники дружно предупредили меня, что мне придётся иметь дело с настоящим «алкашом». Уже в Монголии Сергей Павлович рассказал мне, что накануне этой встречи в разведке он был в гостях у родных в Твери на поминках своего дяди, хорошо подвыпил, но вспомнив о встрече в КГБ, решил ехать ночным поездом и был настолько обязателен, что прямо с поезда, после бессонной ночи прибыл на встречу в Ясенево.

Плохое впечатление о Павлове существенно подправил Ф. Д. Бобков, в то время первый заместитель председателя КГБ.

Я побывал у Бобкова с обязательным визитом перед отъездом в МНР, так как в состав представительства, куда я ехал начальником, входили все основные линии работы КГБ. Бобков очень откровенно и весьма положительно характеризовал будущего моего посла как честного, умного и порядочного человека и посоветовал мне установить с ним хорошие деловые отношения. Мнение Бобкова было для меня очень ценным и сыграло положительную роль на первом этапе совместной работы с Павловым в Монголии. Позднее эти отношения переросли в дружбу. Прошёл год-полтора. Приближался очередной Пленум ЦК партии, на котором избирались члены ЦК. По неписаному правилу советские послы в социалистических странах, в том числе в МНР, должны были быть кандидатами или членами ЦК КПСС. На московской кухне ЦК кандидатура Павлова не устраивала, и «организаторы» пленума решили его заменить своим человеком, хотя по линии МИДа никаких претензий к Сергею Павловичу не было. Из Москвы пришло указание об отзыве Павлова, и он начал собираться, хотя не хотел уезжать — ему Монголия понравилась во всех отношениях. Уезжающего посла монголы решили наградить своим главным орденом — орденом Сухэ-батора. По этому вопросу должно было поступить согласие Москвы, иначе говоря ЦК. И вот в один прекрасный день раздался звонок по «ВЧ». Мне звонил первый заместитель заведующего отделом ЦК по соцстранам Замятин. Он извинился и, сославшись на разрешение Крючкова, спросил, не могу ли я уточнить, по какому вопросу генеральный секретарь ЦК партии Монголии Батмунх просит о личной беседе по «ВЧ» с Горбачёвым, в то время уже генеральным секретарём ЦК в Москве. Я был в курсе дел и тут же сказал, что Батмунх хочет переговорить о после Павлове. Замятин воскликнул: «Неужели вопрос в том, что Москва задержала согласие на награждение Павлова орденом Сухэ-батора! Мы завтра же направим такое согласие». Я возразил, что речь, скорее всего, будет не об этом. «Батмунх хочет просить Горбачёва не отзывать Павлова, так как тот завоевал большой авторитет и уважение в МНР, и это положительно сказывается на укреплении советско-монгольской дружбы». Замятин не скрывал своего удивления и очень благодарил за предоставленную мной достоверную информацию. Для него было важным упредить нового генерального секретаря о незапланированном разговоре. На следующий день состоялся разговор по «ВЧ» между Батмунхом и Горбачёвым. Аппарат ЦК «сделал своё дело».

Горбачёв в своей манере, ничего не сказав толком, дал понять что-то о «нецелесообразности», о чём-то ещё, но навстречу просьбам Батмунха не пошёл. Хотя очевидно, что для пользы взаимопонимания, даже пусть с «маленькой» Монголией, этот отказ был ошибкой.

Павлов по прибытии в Москву получил аудиенцию у Громыко. Министр сказал ему, что у него никаких претензий к Павлову нет, и что Павлов получит вскоре предложения на новом участке работы. Вскоре он действительно получил предложение поехать послом в Бирму. Сергей Павлович посоветовался со мной, и я ему сказал, что Бирма — это «не сахар», но «послом можно ехать куда угодно»…

Ещё в Монголии Павлов поделился со мной своими семейными проблемами. Он уже много лет не жил со своей женой, но так как занимал высокие посты, развестись не решался. Я видел его жену в Улан-Баторе, куда она приезжала на 5 дней — закупила всё что могла на советских базах снабжения на деньги Павлова и укатила. Я предложил Павлову написать короткое заявление в суд о разводе. Он сомневался в правильности этих действий, но всё же написал заявление. Я переслал это заявление нашим товарищам в Москву с личной просьбой передать его в соответствующий суд и, по возможности, обойтись без вызова Павлова к судье. Через 3 недели пришло сообщение, сначала мне, а потом и Сергею Павловичу, что он разведён. Перед поездкой в Бирму Павлов оформил брак с любимой женщиной и выехал в Бирму, уже будучи женатым.

В тот же период представительство помимо работы по всем направлениям министерства пыталось заниматься освещением вопросов, связанных с политикой Китая, присутствие которого под боком МНР постоянно ощущалось. Если во всей стране проживало чуть больше 2,5 миллионов человек, то во Внутренней Монголии, пограничном с МНР районе Китая, проживало до 25 миллионов монголов. В работе на китайском направлении отличился сотрудник нашего представительства, который, как говорят, «неплохое приобретение». Он приехал в Улан-Батор из кадров управления «С», т. е. из управления нашей нелегальной разведки. До приезда в Монголию товарищ Б. (назовём условно этого сотрудника так) был начальником направления по странам Востока в управлении «С». В Иране произошёл неприятный инцидент — сотрудник управления «С», некий Кузичкин, бежал через ирано-турецкую границу к американцам и выдал американской и иранской контрразведкам наши контакты с иранскими коммунистами, всё руководство иранской компартии (ТУДЭ). Компартия Ирана находилась на нелегальном положении и после этого доноса была разгромлена, а десятки её активистов были просто уничтожены. Б. был одним из лиц, нёсших ответственность за измену Кузичкина. Он был освобождён от должности и направлен по линии управления «С» в Монголию. Но в Монголии Б. сумел реабилитироваться и доказал свой профессионализм. В беседе по ВЧ с Ю. Дроздовым, начальником управления «С», я высказал предложение поощрить Б. за хорошую работу. «И это поощрение, — как сказал я, — должно быть заметным, например: наградить его знаком „Почётный чекист“». (В то время это было высокой наградой для разведчика.) Дроздов горячо поддержал моё предложение. Я написал ему соответствующую телеграмму, и вскоре Б. был награждён. Это сыграло положительную роль при его возвращении из МНР, и было отмечено как успех работы всего представительства.

Во время моего пребывания в МНР на территории страны дислоцировалось крупное советское воинское соединение, 39-я армия — более ста тысяч человек. Как я уже упоминал ранее, армия включала почти все рода войск, включая даже авиационное соединение. Тысячи танков и другая техника стояли прямо под открытым небом, не ржавея, — климат в Монголии очень сухой. Армия и её штабы капитально обустроились. Главный городок армии имел школу-десятилетку, хороший госпиталь и множество 4-этажных жилых домов. Офицеры с семьями жили только в отдельных квартирах.

Но, видимо, не бывает жизни в армии без происшествий. Случались мелкие грабежи у местного населения. А иногда — изнасилования монголок. Армейское начальство принимало все меры, чтобы «не выносить сор из избы». Армейские хозяйственники тут же задабривали и даже подкупали заинтересованных лиц, и всё заминалось. Однажды министр сообщил мне, что милицией схвачен солдат — насильник монголки, и есть заявление пострадавшей и её родственников, и что дело будет передано в суд. Через пару дней Жамсранжав сообщил, что все заявления отозваны, и что потерпевшая отказывается от своих показаний. Он добавил также, что все родные и сама потерпевшая «задарены». В условиях Монголии это недорого обходилось: одежда, проднаборы, в крайнем случае, наручные или настенные часы…