Нить Ариадны. В лабиринтах археологии

Археология ниспровергла и этот миф. На таврском поселении Уч-баш близ Инкермана в слое X—VIII вв. до н.э., среди обуглившихся зерен пшеницы, ячменя и гороха, были найдены два семечка культурного винограда. Херсонеситы на Гераклейском полуострове стали выращивать местную карликовую пшеницу, обугленные зерна которой обнаружены при раскопках клеров. Что касается винограда, то греки производили селекцию местных сортов. Вряд ли вино из росшего на Гераклейском полуострове винограда могло соперничать с прославленными греческими винами типа хиосского. По находкам импортных винных амфор видно, что дорогое вино ввозилось из Греции как предмет роскоши. Но своего винограда херсонеситам хватало и для собственного употребления, и для вывоза в города Северного Причерноморья, где виноград не вызревал, а также в земли скифов, пользовавшихся репутацией пьяниц, пивших неразбавленное вино.

С ростом города и увеличением численности его населения земли на ближайшей к городу территории стало не хватать, и Херсонес приступил к освоению земель на Тарханкутском полуострове, которую использовал ионийский полис Керкенитида. К середине IV в. до н.э., не выдержав натиска могущественного соседа, Керкенитида потеряла независимость, на вновь обретенных землях (близ современной Евпатории) появились новые сельскохозяйственные усадьбы и крепости. В результате сельскохозяйственная территория Херсонеса увеличилась более, чем в три раза.

Греческие колонии имели своих летописцев, собиравших сведения об их основании и главных моментах истории, они повсеместно не сохранились. Херсонес в этом отношении не был исключением. Мы знаем только по надписи о существовании Сириска, сына Гераклиона, «трудолюбиво описавшего явления Девы» (т. е. изложившего факты, говорящие, по общему мнению, об особом покровительстве этого божества Херсонесу). «И про отношения к царям Боспора рассказал и бывшие дружественные отношения с городами исследовал согласно достоинству народа».

Мраморная плита с надписью из Херсонеса.«С добрым счастьем. Теоген, сын Диогена, будучи агораномом, на собственные средства устроил рыбный рынок при жреце Дионисии, сыне Филаделъфа»

Исторический труд Сириска бесследно исчез, как исчезло в Херсонесе все, написанное стилем на папирусе или пергаменте. Истлели исписанные деревянные доски, выставлявшиеся для всеобщего обозрения. Вместе со статуями из бронзы безразличными к прошлому потомками переплавлены бронзовые таблицы с наиболее ценными государственными актами. Сохранилось лишь то, что вырезано резцом или нанесено краской на камнях. И зиждется на них история Херсонеса Таврического.

Начало накоплению надписей Херсонеса было положено в конце XVIII в. первыми русскими путешественниками. Несколько попавшихся на глаза надписей скопировал и сохранил для истории академик Паллас. В начале XIX в. копии греческих и латинских надписей Херсонеса снимали П.И. Сумароков и П.И. Кеппен. Особенно много ценных эпиграфических находок принесло в 1870-х гг. рытье котлована под фундамент Владимирского собора на месте херсонесской агоры.

Во втором издании Корпуса греческих надписей Северного Причерноморья, составленном и мастерски изданном в 1916 г. академиком Василием Васильевичем Латышевым, было 395 херсонесских надписей на камне. Среди них была знаменитая присяга. Принимая ее, херсонеситы клялись охранять демократию и защищать свой город от недругов:«Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девой, богами и богинями олимпийскими и героями, владеющими городом и землями и укреплениями херсонеситов, я буду в мыслях со всеми во всем, что относится к свободе государства и граждан…».

За прошедшее после этой публикации столетие число найденных в Херсонесе надписей возросло почти вдвое. Но прогресс в эпиграфике, равно как и в других сферах знаний и жизни, менее всего определяется количественным показателем. С одной стороны, ни одна из вновь найденных надписей по богатству исторической информации несопоставима со знаменитой херсонесской присягой или с декретом в честь Диофанта. С другой — сама эпиграфическая наука все это время не стояла на месте. Пользуясь ее достижениями, представители нового поколения эпиграфистов сумели ответить на многие вопросы, поставившие в тупик В. В. Латышева и других великих русских эпиграфистов конца XIX в. — первой половины XX в.

Родоначальником античной эпиграфики в России был профессор Петербургского университета Федор Федорович Соколов. Из его школы вышли такие крупные исследователи надписей, как А.В. Никитский, Н.И. Новосадский, В. В. Латышев, С.И. Жебелев, И.И. Толстой. Можно себе представить удивление любого из этих почтенных академиков и профессоров, если бы он узнал, что эстафету в изучении надписей Крыма примет женщина. Но не меньший шок испытали бы Гладстон и Дизраэли, если бы им сказали, что премьер-министром Великобритании станет дама. Феминизация коснулась политики, науки, литературы. Это символ времени.

Вполне закономерным оказалось и то, что надписи Херсонеса попали в изящные женские руки Эллы Исааковны Соломоник. Ведь она, выпускница Ленинградского университета, посещавшая доклады С.И. Жебелева и лекции И.И. Толстого, ученица их ученика — видного советского антиковеда С.Я. Лурье. Среди обстоятельств, особенно благоприятных для изучения надписей Херсонеса, было то, что Э.И. Соломоник изучала все надписи в натуре, а не по эстампажам, как нередко приходилось делать петербуржцу В.В. Латышеву. Она держала их в руках в прямом смысле этого слова, и не просто держала, а поворачивала, рассматривала в разном освещении, прикладывала одну надпись к другой и даже поливала водой, чтобы яснее проступили окрашенные буквы.

В своей херсонесской «резиденции», подвале, где были собраны обломки надписей, она была настоящей королевой, поражавшей воображение каждого специалиста, не говоря уже о тех, кто знал о труде эпиграфиста по литературе. Разве не удивительно, что два найденных в разных местах обломка с надписями, так мало внешне похожие (один из них побывал в огне и покрыт красноватыми пятнами ожога, а другой сероватым налетом), сложились друг с другом и составились в одну надпись, разумеется, неизмеримо более ценную, чем ранее изданные две. В другом случае Э.И. Соломоник соединила четыре фрагмента декрета римского времени в один текст.

Как это удалось сделать? Дадим слово исследовательнице: «Только после многократного и всестороннего осмотра отдельных надписей, когда их шрифт запечатлевается в памяти, как почерк знакомых людей, можно из трех и даже четырех отдельных фрагментов составить плиту, воссоздав погубленный некогда памятник».

Иногда найденные в ходе давних раскопок надписи десятилетиями пылятся на полках, дожидаясь своего исследователя. Так, дождался Э.И. Соломоник обломок мраморной плиты, найденной в Херсонесе еще в 1910 г. и каким-то образом оказавшейся неизданной. При первом взгляде на надпись, покрывавшую всю гладкую поверхность неровного обломка, у нее появилось ощущение знакомства с манерой письма. И оно не обмануло! Оказалось, что вновь обретенный текст вырезан тем же писцом, которому было поручено увековечение заслуг понтийского полководца Диофанта и другого неизвестного по имени лица, освободившего от скифов херсонесскую крепость Прекрасную Гавань.

Можно себе представить нетерпение эпиграфиста, приступившего к чтению новой надписи. Ведь она способна дополнить новыми фактами или эпизодами историю той войны, которую вел по поручению юного царя Митридата Евпатора, будущего знаменитого противника Рима, его полководец Диофант. Во фрагменте прочтенной Э.И. Соломоник надписи сообщалось, что некто (имя его не сохранилось) оказал городу помощь, восстановив за свой счет какие-то сооружения, чем обеспечил безопасность народа. Далее указывалось, что это лицо на собственные средства выступило против крепости Напит. Ясно, что скифская крепость была расположена в степной части Крыма, где, согласно литературным источникам, находились три скифские крепости — Палакий, Хабеи и Неаполь. Следовательно, была и четвертая крепость — Напит, местоположение которой до сих пор неизвестно. Подтверждением существования крепости с этим названием являются упоминания о скифском племени напитов (или напеев, напов). Таким образом, выяснилось, что эти напиты жили не где-то в глубинной Скифии, а в степной Таврике, куда во II в. до н.э. переместилась столица скифского царства.