Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне

Доклады советской разведки показывают, что диктатура зашаталась перед самой смертью Сталина. Важное донесение от 23 февраля 1953 года, касавшееся возможного двустороннего соглашения США и ФРГ о перевооружении Германии, не было адресовано Сталину, а именно его имя обычно стояло во главе списка на рассыпку документов [380].

Растерянность чиновников в то время подтверждается и докладом МВД, датированным 13 марта 1953 года. Он был направлен Евгением Питоврановым, главой внешней разведки после декабрьской реорганизации 1952 года, замминистра иностранных дел Я. А. Малику. И именно тогда, когда Берия реорганизовывал службы безопасности, включая и перемещение Питовранова с должности начальника внешней разведки на должность заместителя начальника контрразведки? Не исключено, что это происходило сразу после смерти Сталина, да и дата на докладе свидетельствует о том, что прошло несколько дней. Довольно странное поведение для чиновников, обычно снимающих портреты умерших или смещенных лидеров и вешающих другие портреты, едва на них высыхает краска [381].

19 марта был получен доклад от французского источника по поводу «американского ультиматума Франции» в связи с проволочками в ратификации договора о «европейской армии». Этот доклад был направлен Берия и только ему. А подписан он был Василием Рясным, которого Берия поставил возглавлять Управление внешней разведки, несмотря на имевшиеся подозрения, что Рясной — друг Хрущева, засланный в МГБ, когда хватка Сталина стала слабеть. Из-за репутации непроходимого тупицы подчиненные прозвали его Василием Темным, по аналогии с ослепленным соперниками великим князем XV столетия, чье имя ассоциировалось с невежеством [382]. На докладе значилось «Копия № 1 — Берия», и можно предположить, что тот внимательно следил за германскими проблемами.

НОВЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА О МОТИВАХ БЕРИЯ

В Берлине тоже произошли перемены. Берия уволил генерала Каверзнева, начальника аппарата в Карлсхорсте, а полковник Иван Фадейкин, его заместитель, стал действующим представителем МВД. С этого момента трудно понять, что двигало Берия, когда он занимался германским вопросом в целом, германским отделом внешней разведки в Москве и Карлсхорстом. С приходом гласности в СССР — даже прежде — многие участники борьбы за власть того времени и их сторонники и родственники стали описывать прошлое как бы с «узко партийной» точки зрения. Были ли предложения Берия по национальному вопросу, по отношениям с Югославией и по объединению Германии сделаны искренним реформатором? Или они должны были исключительно помочь ему подняться на самый верх после смерти Сталина? Версия победителей в этой борьбе, высказанная в мемуарах Хрущева и официальных документах того времени, все еще остается главным источником для исследователей, ищущих ответы на эти вопросы. Документы не дают убедительного свидетельства того, что Берия в самом деле «желал совершить великую сделку, которая привела бы к объединению Германии как капиталистического и нейтрального государства». Скорее всего, он преследовал эгоистические интересы [383].

Кое-какая информация об обвинениях, выдвинутых против Берия его соперниками и оправдывающих его арест, уже была опубликована. Однако мы отыскали дополнительные сведения в архивах службы внешней разведки. В «особой папке» обвинительного заключения есть обвинение в том, что «Берия, шпион и предатель, намеренно дезорганизовал оборону Кавказа, открыв гитлеровцам путь через перевал». Берия также якобы планировал отдать часть советской территории «капиталистическим правительствам». По свидетельству Бориса Людвигова, служившего в секретариате Берия (23 июня 1953 года), тот готовился вернуть Германии город Кенигсберг, финнам — Карельский перешеек, японцам — Курильские острова [384]. Эти фантастические обвинения напоминают стандартные обвинения в шпионаже, столь распространенные в сталинские времена.

В самых сильных выражениях в обвинительном заключении говорилось о планах и действиях Берия относительно Германии. Во время «периода, предшествовавшего американской провокации в Берлине [восточногерманское восстание 17 июня 1953 года]», Берия предложил «сойти с социалистического курса в ГДР и поддержать частный капиталистический сектор, распустить коллективные фермы и превратить ГДР в буржуазное государство, что означало бы полную капитуляцию в противостоянии с силами империализма». В показаниях свидетеля содержалось еще более страшное обвинение: «Берия считал, что коллективные фермы должны быть распущены... Берия часто говорил, что идея коллективных хозяйств в ГДР провалилась. В общем, Берия негативно относился к социализму в ГДР» [385].

Неужели Берия на самом деле предлагал нечто подобное? А если даже и так, то собирался ли проводить свои предложения в жизнь? Этого мы, наверное, никогда не узнаем. Ясно только, что Президиум осознавал всю глубину германских проблем. Еще до смерти Сталина, 19 февраля, МГБ распространило доклад высокопоставленного французского чиновника, где говорилось о положении в ГДР как очень серьезном и был сделан вывод о том, что ГДР потеряла «всякую привлекательность для граждан Западной Германии» [386]. Заместитель начальника отдела советников в Карле-хорсте направил в Москву пессимистический доклад (19 марта), в котором жаловался, что MfS ГДР не выполняет свою работу и контролировать его становится все труднее из-за «обострения классовых противоречий в ГДР».

Сам Берия 6 мая, будучи еще министром внутренних дел, направил в Президиум доклад, в резких выражениях комментирующий ухудшение положения в ГДР. Доклад начинался с того, что резко увеличился поток беженцев из Восточной Германии. Если в первой половине 1952 года уехало 57 234 человека, то во второй половине того же года — 78 831 человек. А в первом квартале 1953 года эта цифра выросла до 84 034. Кстати, 1836 человек были членами СЕПГ, а 1781 — членами молодежной коммунистической организации [387]. Далее следует: «Количество беженцев не может быть объяснено только враждебной пропагандой западногерманских органов в ГДР». Берия считал, что его увеличение, скорее, связано с «нежеланием крестьян-индивидуа-листов вступать в сельскохозяйственные кооперативы, которые начали организовываться, и страхом мелких и средних торговцев лишиться своей собственности, а также стремлением молодежи избежать службы в армии и трудностями со снабжением продовольствием и товарами первой необходимости в ГДР» [388].

В докладе также говорится о проблемах, возникавших из-за бегства квалифицированных работников на Запад, отмечается, что «западногерманские промышленные фирмы ведут активную работу ради привлечения техников и инженеров... Бегство на Запад продолжается, несмотря на усилия, предпринимаемые ЦК СЕПГ для улучшения материального положения народа». Дезертирство из армии ГДР можно объяснить «низким уровнем политической работы с солдатами, но нельзя исключить и недовольство питанием и несоответствующим обмундированием. Центральный комитет СЕПГ и ответственные государственные органы ГДР не ведут активной борьбы против деморализирующей деятельности руководства Западной Германии; они лживо заверяют, что пока существует свободное сообщение между Западным Берлином и ГДР, такое бегство неизбежно» [389].

Подробно изложив все эти проблемы, доклад заканчивается на нереалистической, но политически приемлемой ноте. Берия предлагает Советской Контрольной комиссии внести свои предложения по улучшению работы соответствующих органов ГДР — для предотвращения бегства восточных немцев — и обсудить эти предложения на совещании Президиума ЦК КПСС, «чтобы сделать необходимые рекомендации нашим немецким друзьям» [390]. Похоже, этот доклад был частью информации, представленной на заседании Президиума 27 мая, хотя вряд ли информация была достаточной для «скандальных» предложений Берия. Несмотря на необычную для таких докладов откровенность, он был лишь бледным отражением истинного состояния дел в ГДР [391]. Берия 31 марта пишет, например, о 84 034 беженцах. А в работе 1990 года, основанной на цифрах СЕПГ, речь идет о 120 000 человек, бежавших на Запад до конца апреля, что говорит о постоянном и резком увеличении числа беженцев [392]. Были ли другие доклады о положении в Германии, написанные берлинским или каким-нибудь еще управлением МВД? Иван Фадейкин, тогдашний начальник аппарата в Карлсхорсте, настаивал, что до июня 1953 года было написано несколько докладов о возможных политических взрывах в ГДР. Однако эти доклады не были обнаружены в архивах службы внешней разведки: они либо утеряны, либо хранятся в другом месте [393].