Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы

Поздняк, единственный из всех, говорит о том, что катастрофическое положение с продовольствием сказывалось на успеваемости студентов. Отчасти именно из-за него провалы на экзаменах достигали 50%. ^{669} Новый директор института, назначенный летом 1932 г., отправил по домам всех первокурсников и половину второкурсников, потому что не мог обеспечить их ни местами в общежитии, ни достаточным питанием в столовой ^{670}. Он так и не сумел решить проблему с общежитием, и через год его уволили ^{671}.

Заканчивали учебу инженеры первой пятилетки по-разному. Из-за острой потребности в инженерах некоторым пришлось до срока покинуть институт и завершать обучение «без отрыва от производства». Чалых год собирал материал для диплома, но так и не смог им воспользоваться: в 1929 г., вместо того чтобы писать диплом, он работал техником при проектировании алюминиевого комбината в Днепропетровске, делал чертежи разливочных машин. Защитить диплом как полагается он уже не успел: «Я стремился скорее вернуться в Ленинград, где меня ожидала защита дипломного проекта. Однако и на этот раз посетила меня удача. Началась первая пятилетка, ощущалась огромная нехватка инженеров. Правительство решило выпустить всех студентов последнего курса, присвоив им звание инженера без защиты дипломного проекта» ^{672}. Не получив диплом, Чалых, тем не менее, был официально признан и работал инженером. Его история представляла собой особый случай, а вот Гайлит и Поздняк заканчивали вуз «без отрыва от производства» в соответствии с новой концепцией. Гайлит летом 1929 г. устроился на строительство Ленинградского опытного алюминиевого завода и вскоре стал сотрудником отдела цветной металлургии Ленинградского государственного института по проектированию металлургических заводов (Ленгипромез), где занимались разработкой конструкций полупромышленных электролизеров и где он набрал материал для своей дипломной работы. Уже в ноябре 1929 г. его, все еще не имеющего диплома, назначили сменным инженером на опытном заводе, затем в сентябре 1930 г. — помощником главного инженера на строительстве алюминиевого завода в Волхове (Алюминстрой). Только в 1931 г. ему официально присвоили звание инженера, специалиста по электролизу растворов солей ^{673}. Поздняку против воли пришлось в 1932 г. перейти на обучение без отрыва от производства. Как и Чалых, он работал в проектном бюро — в Государственном институте по проектированию предприятии цветной металлургии (Гипроцветмет) в Москве. В качестве диплома он защитил в 1934 г. разработанный им в этом бюро проект цинкового завода ^{674}.

Малиованов с самого начала проходил «непрерывное производственное обучение», при котором студенты шесть месяцев в году учились, четыре месяца работали на принадлежащей институту шахте и два месяца отдыхали. К моменту окончания учебы он уже целый год трудился на шахте, которую в честь американских строителей прозвали «Американка», и собрал там материал для диплома, защищенного им в 1935 году ^{675}.

Богдан окончила институт в 1934 г. и благодаря отличной успеваемости получила предложение поступить в аспирантуру — честь, которой еще недавно удостаивались только коммунисты ^{676}. Логинов стал дипломированным инженером в декабре 1929 г. ^{677} Для Лаврененко и Яковлева этот отрезок жизненного пути завершился одновременно в 1931 г., так же как и для Иваненко ^{678}. Федосеев покинул стены вуза в 1936 г. ^{679} Розанова в 1938 г. отметили как лучшего химика на курсе. Хотя университет не давал инженерных дипломов, он всю жизнь работал инженером ^{680}. Кожевниковой и Федоровой вручили дипломы зимой 1939-1940 гг. и в 1941 году ^{681}.

Ваньят единственная из представленных здесь людей так и не стала инженером. Вопреки ее первоначальному желанию приобрести эту специальность, ей нравилось учиться на инженера лишь до тех пор, пока среди предметов превалировали теоретические дисциплины и математика. Когда после первых двух курсов пальма первенства перешла к технике и механике, занятия перестали доставлять ей удовольствие: «Мне было скучно и неинтересно» ^{682}. Свое замужество в 1940 г. она использовала как удачный предлог, чтобы прервать учебу. В отличие от Иваненко, которая, будучи дочерью инженера, в полной мере адаптировалась к новым профессиональным возможностям, Ваньят не сумела найти свое призвание в профессии инженера.

Студенческая пора особенным образом выявляла разницу в интерпретации и восприятии тягот и лишений. Дочки интеллигентов и сыновья рабочих, шедшие до этого момента разными путями, сталкивались во время учебы с одинаковыми трудностями, которые, исходя из предыдущего жизненного опыта, связывавшихся с учебой ожиданий и внутренних установок, расценивали как катастрофу, приключение или забаву. Все они в конечном счете описывают одни и те же явления, но с диаметрально противоположных позиций. Для детей рабочих учеба имела особое значение, поскольку играла роль шлюза между старым провинциальным миром, где царили бедность и невежество, и новым миром, предлагавшим просвещение, политическую зрелость и знания. Вступавшие в эту новую вселенную должны были не просто пассивно восхищаться ею, но и посредством общественной работы активно утверждаться в ней как носители новой культуры. Споры о культуре и общественная деятельность, помимо собственно лекций, также относились к учебе, как часть обряда инициации. Не кажется удивительным, что одна Богдан не видела в образовании механизм трансформации, призванный сделать из нее нового человека, и всеми силами противилась вовлечению в этот процесс. Тем не менее учеба способствовала сближению, если не слиянию потомков старой интеллигенции с отпрысками рабочих семей: они единодушно положительно оценивали качество обучения, преподавателей и практику; Федосеев, Лаврененко и Гайлит занимались общественной работой так же естественно, как Поздняк или Кожевникова; в учебных группах и студенческих аудиториях выплавлялось единое поколение будущих инженеров, практически лишенное различий.

Наконец, совершенно ясно, что уже в 1920-е гг. будущие инженеры даже во время учебы не всегда могли выбрать тот путь, какой хотели, вынужденные считаться с предпочтениями и указаниями партии и правительства. В особенности это относится к Поздняку, которому пришлось не только сменить специальность, но и завершить учебу на производстве. Однако никакие негативные моменты не омрачили ни его верности партии, ни радости оттого, что он в принципе получил возможность учиться ^{683}.

д) Испытание

Прежде чем молодые мужчины и женщины смогли вступить на свое профессиональное поприще, их во время коллективизации сельского хозяйства ждал еще один экзамен ^{684}. В начале 1930-х гг. партия послала в деревню проводить «раскулачивание» все имеющиеся в ее распоряжении силы, в том числе и студентов. Этих «двадцатипятитысячников» (в действительности под конец их число достигло 100 тыс. чел.) использовали для подавления сопротивления крестьян ^{685}. Цель данной меры заключалась не только в том, чтобы справиться с крестьянскими протестами, но и в том, чтобы еще раз проверить, насколько задействованные солдаты партии привержены партийной линии. Коллективизация была подобна второй гражданской войне, во время которой коммунистам пришлось снова подтверждать свою верность знамени. Тот, кто вместе с большевиками шел против крестьян, не только выдерживал испытание, но и обременял себя виной. Большинство инженеров молчит об этом времени или ограничивается намеками — слишком щекотливой темой кажется коллективизация. Подвигами не похвастаешься, а с другой стороны — табу еще не настолько снято, чтобы рассказывать о совершавшихся тогда зверствах и насилии. Коллективизацию, в отличие от репрессий 1937-1938 гг. и культа личности, не объявили преступлением, и до самого распада СССР считалось, что она создала необходимую базу для советской экономической системы.