Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

- Очумелый! - сказал он. - У меня и денег-то всего на три косы, да баба парнишке на бублики дала пятак.

Из чего я тебе буду расходоваться?

- Денег? У нас, брат, завсегда хватит. Понял? Запиши, Гаврюшка сказал: денег завсегда хватит. У, елова твоя голова! - и Гаврюшка потряс карманом, где звенела мелочь.

В трактире голова закружилась у Андрона. У накрытых прилитыми скатертями столов сидели, пили, курили цигарки, кричали, заводили песни. Проворные люди в белых рубашках сновали туда и сюда, ловко виляя между народом, звякая посудой, разнося чайники, чашки, графинчики, откупоривая бутылки с медом и пивом. И временами, покрывая весь шум, гудела машина: "Не белы-то снежки во поле забелилися..." Гаврюшка занял стол у самой машины и спросил пару пива. Андрон уставился на медные трубы, на валы с крючочками, на колесо, которое вертел вспотевший оборванный мальчишка. Уставил глаза, вслушивался в хитрые колена музыки и блаженно улыбался, приговаривая: "Ишь, ишь, окаянная, выводит... Ах, шут те расшиби со всем с потрохом!"

- Эка невидаль, - сказал Гаврюшка, презрительно кивнув на машину, - ты бы, голова еловая, в городе Ростове поглядел. Там машина. Иная, дьявол, прямо с избу.

И тут вон колесо, а там не балуйся, сама разделывает.

Велишь эдак, побежит половой, сунет железной штукой в нутро, повертит, повертит... она и почнет откалывать.

- Сама собой?

- А то как же! Прямо повертит и уйдет, а она и громыхает в свое удовольствие. Забавно поглядеть. Ну-ка, Андрон Веденеич, действуй... ополаскивай посуду!

- Ох, малый, чтой-та кабыть не пригоже.

- Чего... не пригоже?

- Да как же: сидим мы с тобой словно на свадьбе, а человек бегает вокруг нас. Словно господа!

- У, посмотрю на тебя, какой ты мякинник... Вали!

Нонче, брат, что мужик, что барин - все единственно. Эй, малый! Прислуга! Тащи-ка колбасы на закуску да кренделей фунтик. Пошатывайся, слова голова!

Выпили пару, еще спросили пару и выпили. Ели колбасу, крендели, спросили чаю, в чай подлили сантуринского вина и потягивали себе не спеша. Всем распоряжался Гаврюшка. Андрон рассоловел, забивал за обе щеки крендели и колбасу, отпустил украдкой пояс, чтобы побольше вошло еды, утирался платком и пристально слушал, что говорил Гаврюшка. А Гаврюшка говорил вот что:

- Из нашей деревни трое идут, из Прокуровки - двое, один боровский обещался... Да сказать тебе на ушко - из ваших шурин Гараська, должно, надумается. Уж говорено. Коли ты соберешься, вот нас и артель, елова голова. Эй, собирайся, Андронка! Места - рай, умирать не захочешь. Запиши, Гаврюшка говорит: умирать не захочешь. Вот пойдем - все Русь, все Русь... А там хохлы попрут, что ни яр - слобода, что ни левада - хутор. Сплошной хохол с самого Коротояка. Завалимся, господи благослови, за хохлов, казак пойдет, эдакие села, станицами прозываются... а там уж гуляй до синего моря: все степь, да ковыль-трава шатается, да камыш шумит на Дону-реке.

Эй, собирайся, елова голова!.. Я сам впервой робел. То да сё, да оборки не свиты, да лапти разбились, да онучи не высохли... Такой же был мякинник. Но вот сходил...

два раза, паря, отзваниваю: лапти расшиб, в Ростове вытяжки сторговал: смотри, сафьяном оторочены. Чего пужаться. Артелью пойдем. А до чего дело коснется - я все места-притулины знаю: где ночь ночевать, где день скоротать, куда стать на работу. Сделай милость! У хохлов, может, самую малость покосимся, и то ежели прохарчимся в дороге. Да где прохарчиться! Ежели по трешнице на рыло - смело хватит вплоть до Ростова. Ну, а как ввалимся в казаки, сейчас я вас на место ставлю. Запиши: ставлю на место. Где цена дороже, там и поставлю. И вот какие дела, братец мой: придет суббота, подставляй подол - прямо тебе казак пригоршнями серебра насыплет... У них не балуйся, у них - все серебро. А в воскресенье в станицу, на базар, а с понедельника опять идешь где лучше.

И-их, сторонушка разлюбезная... Харчи ли взять... Понимаешь ли, Веденеич, ржаного хлеба звания не слыхать. Все пирог, все пирог... каша с салом, а ежели масло в сухие дни, так невпроворот масла нальют, окромя того - ветчина, водкой поят которые... Одно слово - казак, в рот ему дышло! Ну, скажешь, стой, Гаврюшка! Ну, сошла трава, стога пометали, убрались, что тогда-то мы станем делать?..

Ах, разудалая твоя голова! А пшеничка-то матушка? Мы траву подваливаем, а она зреет, колышется, разбегается, конца-краю не видно. Жни, коси, молоти вплоть до самого успенья... да что до успенья - хоть до заговенья работы найдется. Набивай кошель - и шабаш.

- Ана и на Графской, случается, хорошие бывают заработки, нерешительно возражал Андрон.

- У, обдумал! У, елова голова, слово высидел! Там, понимаешь ты, кто? Там ты прямо - барин. Ну-ка, скажи мне казак грубое слово... я прямо, господи благослови, наплюю ему в морду и пойду себе в другое место. Али хлеб не хорош, али пшено не чистое... Да за всякий пустяк я на него холоду нагоню. А что касательно, как в наших местах, в рыло залезать, да там и не слыхано такого озорства. Там прямо это считается за разбой.

- Купцы и у нас мало дерутся, - сказал Андрон, - это у господ точно есть привычка: наш управитель первым долгом по зубам норовит... А купцы не так чтоб драчуны.

- Рассказывай! Вот ты мне будешь рассказывать, елова голова, когда у меня и посейчас рубец на спине: купца Мягкова приказчик нагайкой полыхнул. Ну, да что об этом толковать!.. Ну, ладно, будь по-твоему - выпадет урожайный год, и здесь заработки найдутся. Так? Ладно. Но вот что я тебе, паря, скажу: и-их, да и опостылела же своя сторона! Я правду скажу: меня тянет в казаки. Воля, братец ты мой! Развязка!.. Ты смекни, запиши: правду говорит Гаврюшка. Что набилось народу в наших местах, что деревень, что тесноты... Куда ни повернись - чужое, да не твое, да господское, да суседское... Ой, кабы кому на ногу не наступить! А какой ты есть человек в своей деревне?

Захотели тебя выпороть - выпороли, захотели по морде съездить съездили, волостной катит - пужаешься, барин мчится - поджилки трясутся со страху. Ну что за жисть? Братнин телок намедни в барском пруду напился, штрах, руп-целковый! Да провались он с целковым, - скучно, слова грлова! Вот я о чем говорю. И-и, такая-то, братец мой, скука - смерть!.. Ну, поработал ты на Графской, - ну, хорошо... Да ведь поработал неделю - опять в деревню воротишься... ну, дом проведать, хлеба взять...

А тут волостные, а тут сборщики, сотские, десятские... Ах, тоска! Ах, скука! Глянешь в поле - межнички да межнички, да кабы, сохрани господи, барский овес не потравить...

- У нас этого нету, у нас вольготно насчет кормов.

- Погоди, нажмут и вам холку! Это вот пока управитель-то бога помнит...

- Помнит он, разрази его душу! - внезапно озлобясь, сказал Андрон.

- Ну, вот! Ну, вот! О чем же я и говорю, слова твоя голова?.. Но завались ты на низы - ты и думать забыл, какой такой барин и какая потрава. Шапки не ломаешь, колокольцев не слышишь. Ходи браво, добрый молодец, гляди весело! Коли хочешь - кланяйся, запрет не положен, кланяйся синему морю, бойся высокой травы, опасайся, - камыш шумит, гуси, утки гогочут в низинных местах. Эй, собирайся, слова голова, уламывай родителя! Принесешь к Кузьме-Демьяне сотенный билет... Запиши: Гаврюшка сказал.

- Уломаешь его, дожидайся! У нас в дому - сапог не справишь, а не то что отпустить в казаки. Вот четвертый год оболонки-то ношу, - и Андрон выставил из-под стола запльтанный порыжелый сапог и презрительно поглядел на него.

- Ой ли? Строг родитель?.. Ну, уж не знаю. Мой тоже куды был строг покойник, но я по-свойски с ним разделался. Не хочешь отпускать по добру? - Нет. - Отделяй, коли так! Туда-сюда, иди, говорит, на все четыре стороны в чем из матери вылез... Ой ли, старый кобель?

А нука, сбивай сход, - ну-ка, старички, рассудите побожьему... Да прямо, слова голова, старикам ведро в зубы.

И рассудили: Гаврюшке - клеть рубленую, Гаврюшке - мерина да стрыгуна, Гаврюшке - пяток овец, ржи на посев, кладушку овса. Ничего, я по-свойски разделался с родителем.