Командарм Уборевич. Воспоминания друзей и соратников.

Как я ни был взволнован, все же слышал, как в соседнем купе стучала пишущая машинка, затем увидел, как проводник стал накрывать в другом конце салона обеденный стол. «Для всех жизнь идет своим обычным чередом, а я... Что же будет со мной?»

- Вам, товарищ командующий, - ответил Уборевичу Школьников, - предоставлено право менять титул, и я без труда найду в нем объекты, без которых легко обойтись в этом году. Миллион рублей наскребу, а остальное додаст Москва: деньги-то израсходованы технически грамотно, а значит, и с государственной точки зрения правильно. Товарищ Горбачев не заслуживает наказания. Наоборот…

- Иероним Петрович резко встал, глаза его сощурились:

- Товарищ Калинин! - Тот вскочил со своего места, выпрямился.

- Немедленно покиньте вагон! И вообще - вон из округа! Мне такие помощники не нужны.

Калинин вобрал шею в плечи и поплелся к выходу.

- Товарищ Шмурицкий! Уходите и вы. Здесь вы больше не нужны. Поговорю с вами в Смоленске.

Иероним Петрович что-то записал в блокноте и направился к обеденному столу.

- Прошу, - весело обратился он к присутствующим. Первую рюмку товарищу Горбачеву. Мы должны ценить смелых людей, понимающих, что такое народная копейка и государственные интересы!

Все сели за стол. Расцвели улыбки, будто у каждого свалился камень с души. Я почувствовал себя на десятом небе.

Во время обеда Иероним Петрович снова подозвал секретаря. Тот подал лист бумаги. Командующий пробежал глазами напечатанное на машинке, поставил свою подпись и передал лист мне. Это был приказ о премировании меня двухмесячным окладом и предоставлении мне и жене путевок в санаторий.

Зимой 1936 года Иероним Петрович приехал на нашу строительную площадку.

Я, как всегда в его приезды, почувствовал себя в каком-то внутреннем напряжении: вдруг заметит какие-нибудь неполадки! А он вместо официальных разговоров пригласил меня на празднование дня рождения его жены на дачу в Гнездово.

Семья Уборевичей занимала там простой рубленый дом, без каких бы то ни было излишеств. Внутренняя «отделка» - строганые бревна, самая скромная мебель.

Гости были самые разные: заместители командующего Жильцов и Апанасенко, командир корпуса Ковтюх, рядовые командиры из штаба округа, секретарь командующего Смирнова с мужем.

Когда кто-то поднял бокал за здоровье хозяина дома, Уборевич запротестовал:

- Нет, нет, пожалуйста, без подхалимажа! Сегодня день жены, и я у нее праздник отнимать не хочу. Давайте что-нибудь споем! Кто затянет?

Полилась певучая «Гляжу я на небо...», потом «Если завтра война, если завтра в поход...», «Орленок». Уборевич подпевал, хотя сильным голосом не обладал. В промежутке между песнями кто-то спросил:

- Иероним Петрович! А что, война будет?

- От нас зависит, - ответил он. - Враг только сильного боится. Но о войне будем думать завтра с утра. А сейчас- танцы!

Он завел патефон, подошел к жене, вместе с Ниной Владимировной закружился в танце. Пошли танцевать и все.

А. А. Новиков. ЕГО ДОБРОЕ ИМЯ.

ДВАЖДЫ ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ГЛАВНЫЙ МАРШАЛ АВИАЦИИ А. А. НОВИКОВ

Двадцать шесть лет прошло с тех пор, как командарм 1 ранга Иероним Петрович Уборевич трагически погиб в расцвете своих сил, а люди, лично знавшие этого незаурядного человека и крупного советского полководца, до сих пор с большой любовью произносят его имя и хранят его образ в своих сердцах.

Впервые я узнал об Иерониме Петровиче в марте 1920 года.

Борис Иннокентьевич Кузнецов, в прошлом офицер генерального штаба, был тогда начальником учебной части нижегородских пехотных курсов и читал нам курс тактики.

Однажды на занятиях, характеризуя старый генералитет, в том числе и главарей контрреволюции Деникина, Врангеля, Колчака, Корнилова, Юденича, Кузнецов противопоставил им плеяду советских полководцев - Фрунзе, Тухачевского, Каменева, Егорова и других. Назвав Уборевича, он добавил, что это самый молодой из всех командующих армиями, очень талантливый и перспективный военачальник.

«В 22 года - и командует армией, - поражались за обедом курсанты, - а мы - его сверстники - еще только учимся командовать отделением или взводом! Кто же он такой? Почему ему доверили такое большое дело?»

Все мы готовы были отдать жизнь за молодую Республику, и редкий молодой человек тех лет не мечтал стать похожим на героев, идущих во главе войск на бой с врагами Отечества. Уборевич, видимо из-за возраста, больше всего импонировал таким мечтателям, и я снова обратился к Кузнецову:

- Как же это получается, Борис Иннокентьевич? Молодые люди командуют на фронтах армиями, а иные опытные офицеры работают в глубоком тылу.

Ведь вот товарищ Горячко: бывший полковник, а командует всего-навсего курсами. Чем же отличился Уборевич, что заслужил такой пост?

- Чем заслужил? -переспросил Кузнецов. - Прежде всего тем, что всей душой отдален своему народу, понял великий смысл борьбы народа за новую жизнь. Понял, что классовые бои - это не то, что война «За веру, царя и отечество». Он пришел к бойцам революции с чистым сердцем, готовый и сам отдать жизнь за народное дело. Вот и заслужил доверие. Да еще доказал, что умеет побеждать. За таким солдат всегда пойдет, как говорится, и в огонь, и в воду. Талант, одним словом, он не каждому дается.

После этой беседы образ Уборевича еще больше завладел моим воображением, и я решил по окончании курсов проситься под начало Уборевича. Но из этого ничего не вышло: меня назначили в 43-ю стрелковую дивизию 7-й армии, находившуюся в районе Петрозаводска.

Наступил 1925 год. Я служил командиром батальона в тбилисской военно-политической школе. На выпуск политруков приехали член Реввоенсовета Кавказской Краснознаменной армии Г. К. Орджоникидзе и начальник штаба армии Б. И. Кузнецов, от которого н впервые услышал об И. П. Уборевиче. Орджоникидзе расспрашивал выпускников, где они служили до поступления на курсы, участвовали ли в гражданской войне. Два курсанта - Пискарев и Семибратов - сказали, что в 1919-1920 годах служили в 14-й армии, хорошо помнят члена Реввоенсовета товарища Серго и командарма Уборевича. Завязался непринужденный разговор, наполненный воспоминаниями о боевых годах. Орджоникидзе заговорил об Уборевиче.

- Командарма Уборевича, - сказал он, - я поставил бы вам всем в пример. Он был тогда очень молод, энергичен, грамотен в военном деле, решителен. Что сделало его таким? Ответственность перед людьми, перед партией, которая ему доверяла, кристальная честность, истинная любовь к народу. Его посылали всегда туда, где трудно. Ленин для него - самый высокий авторитет. С Уборевичем было легко и приятно работать. Уборевича все любили за доступность, хладнокровие в самые опасные моменты и, конечно, за заботу о бойцах.

- Не забывал, что на передовой и табачок требуется, добавил Семибратов.

И я в который раз подумал: когда же приведется увидеть Уборевича? Увидел я его только осенью 1931 года в Смоленске, когда он сменил командовавшего Белорусским военным округом А. И. Егорова.

Я был тогда начальником оперативного отдела штаба стрелкового корпуса, которым командовал Епифан Иович Ковтюх, а тот знал Уборевича еще по Северо-Кавказскому военному округу.

Когда приехал Уборевич, Епифан Иович сказал мне:

- Новый командующий прохлаждаться не позволит. Беспокойный человек! Он заставит напряженно работать войска и штабы.

В первую очередь Уборевич обратил внимание на огневую подготовку войск, стал лично проверять части. Когда он проверял снайперскую команду стрелкового полка нашего корпуса в Вязьме, я был там представителем от штаба корпуса.

Командир дивизии Клява, командир полка Данилов и я, встретив командующего рано утром, доложили о готовности снайперской команды к стрельбе.

- В девять часов начнем проверку, - приказал Уборевич, поздоровавшись. - Стрельба по падающим мишеням.

В тот день, как на зло, завьюжило, было очень холодно, кружилась поземка. Командующий прибыл на стрельбище точно в назначенное время, и мы приступили к стрельбе. Метель разыгрывалась все сильнее, а Уборевич как будто не замечал этого. Он стоял в длинной кавалерийской шинели, начищенных хромовых сапогах, не опуская на уши задника шлема.