Русская революция и «немецкое золото»

Что же касается Третьей Циммервальдской конференции, то члены Заграничного бюро ЦК большевиков выступали на ней в самых различных ролях: В. В. Воровский и Н. А. Семашко представляли РСДРП(б), а Я. С. Ганецкий и К. Б. Радек – польских социал-демократов, но всем им вместе пришлось отбиваться от прозвучавших и на этой конференции обвинений в шпионаже в адрес большевиков. Однако требование Заграничного бюро ЦК большевиков принять специальную резолюцию о положении дел в России было отклонено центристским большинством конференции по причине недостаточной осведомленности в русских делах. В принятый на конференции манифест против войны не попали большевистские лозунги о превращении империалистической войны в гражданскую и о поражении «своего» правительства в каждой воюющей стране. Можно сказать, что деньги, полученные от Моора, были потрачены впустую. Неудивительно, что Ленин, внимание которого было поглощено организацией и проведением этой конференции, откликнулся на ее завершение одной незаконченной статьей «Задачи нашей партии в Интернационале (по поводу III Циммервальдской конференции)». Остановившись в ней только на характеристике представленных на конференции партий и групп, вождь большевистской партии делал суровый вывод о том, что «состав конференции был чрезвычайно пестрый, – даже нелепый, ибо собрались люди, не согласные в основном, поэтому неспособные действовать действительно дружно, действительно сообща, люди неминуемо расходящиеся между собой в коренном направлении своей политики…» [466]. Но похоже, Ленина это в данный момент уже не волновало, ибо в самой России в результате «мятежа» генерала Л. Г. Корнилова произошел «крайне неожиданный» и «прямо-таки невероятно крутой поворот событий» [467].

В последние дни августа 1917 г. обстановка в Петрограде вновь накалилась: по городу усиленно распространялись слухи о новом «заговоре большевиков», приуроченном якобы к полугодовщине Февральской революции – 27 августа. Однако тревожные ожидания разрешились в этот день сенсационным известием о начавшемся по приказу Верховного главнокомандующего генерала Л. Г. Корнилова движении войск на столицу. «Корнилов бесспорно задумал вооруженный переворот – и задумал его давно – во всяком случае, не позже начала августа, – писал впоследствии П. Н. Милюков. – Но он понимал, что надо совершить его с «максимумом легальности», то есть в настолько тесной кооперации военной власти с гражданской, насколько это было возможно. С другой стороны, и глава правительства, казалось, понимал, что для того, чтобы найти опору против возраставшей силы большевиков, ему остается только опереться на военную силу, следовательно войти с ее представителями в возможно тесный контакт… К несчастью для России, оба лица, которые занимали эти посты и от которых зависело сделать успешной эту последнюю попытку к спасению, были до последней степени не приспособлены и для этой задачи и для взаимного союза» [468]. Они и в самом деле говорили на разных языках и не могли ни сговориться, ни даже понять друг друга: Керенский до конца продолжал хитрить и балансировать, страхуя себя от большевиков и слева и справа, в то время как для Корнилова все деятели Советов, в том числе и их министры, были изменниками, предателями и германскими агентами. Не сумев одолеть своего конкурента путем закулисной борьбы, Керенский был вынужден предать гласности предпринятую Ставкой попытку военного переворота и одним росчерком пера превратил Корнилова в «бунтовщика» и «изменника». Но теперь это выступление контрреволюции вызвало гнев и возмущение рабочих, солдат и матросов против всего генералитета, помещиков, банкиров и всех «буржуев».

Ленин не мог упустить такой шанс, и он обращается 30 августа из Гельсингфорса с письмом ЦК своей партии, предлагая изменить ее тактику и в первую очередь форму борьбы с Керенским. «Ни на йоту не ослабляя вражды к нему, не беря назад ни слова, сказанного против него, не отказываясь от задачи свержения Керенского, – писал он, – мы говорим: надо учесть момент, сейчас свергать Керенского не станем, мы иначе теперь подойдем к задаче борьбы с ним, именно: разъяснять народу (борющемуся против Корнилова) слабости и шатания Керенского» [469]. Вождь большевиков предлагал еще активнее вовлекать рабочих, солдат и крестьян в борьбу против Корнилова, «поощрять их избивать генералов и офицеров, высказывавшихся за Корнилова, настаивать, чтобы они требовали тотчас передачи земли крестьянам, наводить их на мысль о необходимости ареста Родзянки и Милюкова, разгона Государственной думы, закрытия „Речи“ и других буржуазных газет, следствия над ними» [470].

Проводить в жизнь свою новую тактику большевики могли теперь вполне легально: в созданный по решению ЦИК Советов Комитет народной борьбы с контрреволюцией были приглашены и их представители. Это позволило ЦК большевистской партии обратиться к министру юстиции с просьбой освободить всех большевиков, которым не предъявлено обвинение. В числе первых был выпущен из тюрьмы Л. Б. Каменев. Еще более важным было то, что Комитет народной борьбы с контрреволюцией сразу же признал «желательным вооружение отдельных групп рабочих для защиты рабочих кварталов под ближайшим руководством Советов и под контролем Комитета». В считанные дни вооруженные рабочие формирования (рабочая милиция, Красная гвардия, боевые дружины и др.) были созданы во многих районах Петрограда, а общее число в них записавшихся составило не менее 25 тыс. человек [471]. На рабочих митингах и собраниях вновь зазвучало требование о переходе власти к Советам, хотя еще более распространенным стало требование о создании власти «революционных классов» – в одних случаях из представителей пролетариата и крестьянства, в других – из пролетариата и беднейшего крестьянства.

Новая политическая ситуация вывела партию большевиков не только из политической изоляции, но и на авансцену политической жизни столицы. В ночь на 1 сентября 1917 г. общее собрание Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов приняло по предложению большевистской фракции деклараций «О власти», призывавшую к созданию «революционной власти» из представителей рабочих и крестьян. Это была первая значительная победа большевиков в Петроградском Совете. То же самое произошло в Москве, в других крупных промышленных центрах.

Корниловщина, таким образом, окончательно поляризовала политические и социальные силы, изменила их роли, открыла новые возможности в политическом развитии России. Анализируя эти возможности, один из лидеров кадетской партии В. Д. Набоков рассматривал три выхода из кризиса власти. Первый – создание однородного буржуазного правительства – не имел шансов, по его мнению, ввиду «непримиримости» народа к «кругам буржуазным, особенно к кадетам». Второй – создание однородного социалистического правительства – исключался самими меньшевиками и эсерами по причине его гибельности для них. Оставался единственно возможный путь спасения власти буржуазии – «возвращение к принципу коалиции».

Но мог ли этот путь привести к спасению страны, которая к осени 1917 г. стояла уже на пороге гражданской войны? Были ли другие реальные возможности выхода из углублявшегося с каждым днем кризиса? Позиции политических партий здесь резко расходились, и отсутствие общих подходов к этим кардинальным проблемам вело к дальнейшему обострению политической борьбы.

Особая опасность состояла в том, что политические партии, претендовавшие на роль выразителей интересов рабочего класса и его поддержку, стали ориентироваться прежде всего на авангард и его революционные качества. В марте 1917 г. представленные в Советах политические партии еще сходились в том, что, хотя самое широкое и совершенное социальное законодательство не может устранить необходимости непосредственной борьбы труда с капиталом, формы этой борьбы должны быть согласованы с обстановкой незавершенной еще революции и военной угрозой извне. Но заложенные в таком подходе возможности компромисса между рабочим классом и буржуазией оказались нереализованными в силу целого ряда причин и в первую очередь – из-за наступившего после «медового месяца» революции обострения политической обстановки в стране.