Из варяг в Индию

1 августа 1842 года отряд Данилевского выступил из Оренбурга. Шли убыстренным маршем, невзирая на летнюю жару; на дневки не останавливались и многодневных привалов не устраивали; маршрут был таков: река Эмба, плато Усть-Урт и далее западным берегом Аральского моря. Вперед были посланы в Хиву гонцы, и, когда на 43-й день похода караван достиг пределов Хивинского ханства, на границе посла встретил почетный конвой, сопроводивший караван до Хивы, куда вошли 19 октября 1842 года. Миссию разместили в небольшом доме, стоявшем посреди сада; дом носил гордое название «дворца», хотя и состоял всего из нескольких комнат.

Отдохнув несколько дней, Данилевский стал добиваться встречи с ханом. Хивинский правитель несколько раз назначал и откладывал аудиенцию, и только 30 октября полковник, в сопровождении переводчика и ханского посланца в Петербург Набиева, оказался в покоях хана. Прием, оказанный Данилевскому, мало обнадеживал — хан был холоден и высокомерен.

Членов русской миссии представлял, называя чины и фамилии, казначей-мехтер. По протоколу восточной дипломатии первым делом были поднесены хану подарки. Он их принял, но даже не соизволил подойти к окну и взглянуть на ландо, поднесенное ему от имени русской короны. Хан сказал, что хочет вести переговоры, но не сейчас, а через некоторое время. Когда именно, он даст знать. На этом первая встреча Данилевского с ханом завершилась.

Посол убыл, огорченный холодностью и надменным тоном хана, и забыл приказать посольскому конюху, чтобы он объяснил придворным, как пользоваться ландо. Конюх же, опасаясь, как бы лошади не испортили торжественность официальной передачи подарка, взял да и поставил каретное колесо на тормоз. Когда же члены миссии, расстроенные приемом, удалились, он ушел вместе со всеми в посольский «дворец».

Между тем вокруг невиданного в Хива экипажа собрались чуть не все обитатели ханского дворца. Хан и его любимая жена сесть в ландо не решились. Для эксперимента сочли пригодными детей хана, усадили их и повезли по двору. Вернее, потащили, поскольку заторможенное колесо крутиться не хотело. Хивинцы о тормозах понятия не имели и поэтому решили пересилить строптивую повозку, добавив лошадей. Но тормоз был сработан на славу, и ландо еле двигалось. Так продолжалось, пока Данилевский не распорядился снова отправить конюха во дворец и тот все подробно растолковал тамошним служителям. После того как все тайны ландо были постигнуты, хан сел в открытый экипаж и торжественно проехал в нем по городу…

Покуда хан решал, когда он сможет вести переговоры, у русского посла началась дипломатическая рутина — прием гостей и сановников. Первыми с визитом прибыли восемь хивинских министров, заявившие, что пришли не по делам, а просто в гости. В переводе с языка восточной дипломатии это означало: «Подарки хотим получить». Гостей, приехавших верхами, в сопровождении мальчиков для услуг, провели в дом и принялись потчевать чаем. Чай подали в стаканах, и хивинцы не знакомые с этими предметами, пить не смогли и только обожгли себе руки. Тогда Данилевский как тактичный хозяин вылил свой чай в блюдце и стал прихлебывать его «по-купечески»; господа министры поспешили последовать примеру господина русского посла. В последующие посещения министров поили из чашек, которые посольство прикупило у Бочарова; среди его товаров всегда находилось все нужное для подарков: ситцы, трубки, ножи и прочее.

После чая подали фрукты и сладости, и лишь затем господа министры получили вожделенные дары. Каждому достался дорогой нанковый халат, кусок сукна, кинжал кавказской работы в серебряной оправе, фунт чая и небольшая, фунтов в десять, сахарная голова. «Ко всем прочим подаркам они отнеслись со спокойствием восточных человеков, — записал один из участников посольства, — но, увидев сахарные головы, они повставали со своих мест, выражая знаками свое удовольствие. Это было сигналом того, что они премного довольны господином послом, что люди они воспитанные и желать большего уже не могут!»

Когда же делегация посольства — Данилевский, топографы Зеленины, хорунжий Кипиченков, натуралист Баринер — стала наносить министрам ответные визиты, ее принимали весьма скромно: угощение состояло из чая и сушеных фруктов. И никаких подарков. Со всей очевидностью стало ясно, что одаривающей стороной в этих переговорах будут русские.

Обмен визитами как будто изменил дело к лучшему: 10 ноября хан вновь принял Данилевского и эта аудиенция заметно отличалась от первой. Хан был милостив и ласков с послом, но, сказавшись нездоровым, сам переговоры вести не соизволил и поручил их своим министрам.

После этого начало твориться странное: министры приходили в миссию, много пили чаю, охотно говорили на любые темы, кроме тех, что могли продвинуть ход переговоров, при этом исправно получали «свои» подарки. Данилевский, видя такое положение дел, стал всерьез тревожиться, хватит ли у него тех подарков? В конце концов он решил взять быка за рога и предложить министрам заняться проектом договора между Россией и Хивой. Но тут, как назло, министры вовсе перестали являться! Причина этого была непонятна и настораживала, а 22 ноября поползли по городу слухи, что хан Аллакули, с которым начинали переговоры и которому дарили злополучное ландо, уже несколько дней как умер, а Хивой правит совсем другой хан.

Вскоре слухи подтвердились. Тайну из смерти хана устроил мехтер. О том, что прежний властитель переселился в сады Аллаха, знали только несколько его ближайших и верных слуг, остальные считали, что хан болен и просто не показывается на люди из-за болезни. Мехтер же, как только Аллакули умер, тут же распорядился тайно послать гонца в Хазарасп, к старшему сыну и наследнику хана, чтобы он спешно прибыл в Хиву и занял престол. Сделано все это было из опасения, что дяди наследника, родные братья хана, узнав о случившемся, могут попытаться узурпировать власть и тогда в государстве начнется резня, как это уже не раз бывало.

Наследник прибыл глубокой ночью, и только когда он уже воцарился, народу объявили о смене правителя. Но даже после того, еще целый месяц, отряд стражников из двух сотен отборных головорезов, туркмен-иомудов, служивших в ханской гвардии, охранял ворота, ведущие в крепость, в которой располагался дворец хана.

Хивинским ханам, видимо, повезло с первым министром, он был мудр и верен им. Впрочем, верность эта была порождена скорее желанием оставаться теневым кукловодом при меняющихся куклах, всегда и всем быть нужным, как и подобает умному царедворцу.

Новый хан к русским был настроен плохо. Он долго откладывал прием, а когда наконец принял Данилевского, то держался еще холоднее и заносчивее, чем его предшественник в первую встречу. Однако подарки принял, и это вселило некоторую надежду. Но надежда надеждой, а члены посольства не могли не заметить, что отношение к ним резко изменилось. Их даже стали безнаказанно задирать во время походов в торговые ряды. Чувствовалось, что атмосфера вокруг посольства сгущается.

В один из тревожных вечеров, когда напряжение достигло предела и участники миссии, удвоив караулы и держа наготове оружие, ожидали нападения, в дом, где расположилось посольство, пришел необычный визитер. В Хиве этот человек пышно назывался «министром ханской артиллерии»; звали его Сергей-ага. Господин министр артиллерии был по происхождению чистокровный русский, привела его в эту раскаленную солнцем страну удивительная игра судьбы.

Сергей-ага в прежнее время служил на Кавказе фейерверкером горной батареи. По его собственным словам, однажды он повздорил с батарейным командиром, не стерпел нанесенной обиды и по горячности убил его. Понимая, что военный трибунал не помилует за убийство офицера, он сбежал в горы к чеченцам, которые таких, как он, проливших кровь своих, принимали охотно. Но Сергей, опасаясь того, что его и здесь рано или поздно достанут, в горах не задержался, а пошел дальше, в Персию. Но между Россией и Персией давно уже были заведены дипломатические отношения, и русские могли потребовать его выдачи, как обыкновенного уголовного преступника. Не желая подвергать себя риску, в 1830 году беглый фейерверкер с караваном пришел в Хиву. Здесь он какое-то время едва поддерживал свое существование, пока однажды не увидал пушки, лежавшие у стен ханского дворца без всякого употребления сотню с лишком лет. Эти орудия достались хивинцам в качестве трофея при разгроме отряда князя Бековича-Черкасского, в 1717 году, но так как среди них не было ни одного человека умевшего управляться с артиллерией, пользы от них никакой не было. Сергей, добившись встречи с хивинским куш-беги — военным министром, заверил его, что сможет исправить эти орудия и управлять их огнем. Дело тогда шло к войне между Хивой и Бухарой, и ему дозволили попробовать.