Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 19

Между тем в 1804 г. Александр I утвердил крестьянские законы для Лифляндии и Эстляндии. Они предусматривали льготы главным образом для крестьян-дворохозяев и оставляли без внимания более многочисленный слой безземельных батраков и бобылей, совмещавших батрачество и содержание себя работой на ничтожном клочке земли. Что касается крестьянина-дворохозяина, то он приобретал право собственности на движимое имущество (определённое количество рабочего скота, орудия труда, все постройки, огороды, семенное зерно и т.д.). Он мог передать свой двор по наследству, был избавлен от телесных наказаний, его нельзя было отдать в рекруты. Формально за ними признавалось даже право покупки земли.

Был учреждён волостной суд из трёх человек во главе с помещиком. Один из судей назначался помещиком, другой выбирался дворохозяевами, третий — батраками.

В приходском суде, занимавшемся разбором жалоб крестьян, председательствовал помещик, а три заседателя избирались крестьянами.

Помещик имел право направлять бобылей батраками к крестьянам-дворохозяевам, посылать их на работу в имения или отпускать на заработки в город за соответствующий оброк. Дворовых крестьян помещик мог дарить, передавать по наследству и продавать. В отношении дворовых и крестьян-барщинников помещик имел право применять телесные наказания — до 15 палочных ударов. Более тяжёлые наказания требовали решения крестьянских судов.

Крестьянский закон затронул и главный нерв аграрных отношений: крестьянские повинности. Их надлежало устанавливать в зависимости от размеров и качества земли, как это было принято ещё при шведах. В целях обеспечения справедливости при определении крестьянских повинностей были созданы ревизионные комиссии. Поскольку реализация закона шла медленно, а ревизионные комиссии, если и работали, то крайне вяло и нерешительно, то в народе стали возникать толки об обмане, об укрывательстве чиновниками, помещиками и пасторами царской бумаги, содержание которой увязывалось крестьянами со своими давними мечтами, выходившими за пределы дарованных льгот. В результате, вопреки ожиданиям, крестьянские законы только усилили волнения среди эстонцев и латышей. Они выплеснулись наружу при принятии так называемых вакенбухов, т.е. документов, вводившихся ещё при шведах и фиксировавших размер повинностей. Помещики, чтобы увеличить размер повинностей, нередко шли на обман, завышая качество и количество земли. Председатель рижской ревизионной комиссии А.И. Арсеньев квалифицировал обмер земель в Лифляндии как «чистое шарлатанство», а оценку земель как «педантичный обман». В результате при проведении закона в жизнь барщина не сократилась. В народе говорили: «Не следует нам брать ни вакенбухов, ни выбирать судей. Государь этого не хочет, вакенбухи-то не от государя идут и не то в них написано, что Государем обещано». В некоторых уездах, преимущественно в Рижском и Дерптском, крестьяне действительно отказались принимать новые вакенбухи. Гражданское начальство тотчас же прибегло к военной силе, начались усмирения, присылка казаков и пр. Тем не менее волнения по деревням не утихали с августа по конец октября 1805 г., вспыхивая то в одном, то в другом месте. В противостоянии с регулярными войсками погиб один из крестьянских вождей оясооский барщинник Харми Эварт — по определению местных властей, человек с «подлинно пугачёвской душой».

В этот трудный для властей период на сцену снова выступил ландрат Сивере. Разъезжая без устали из деревни в деревню и неутомимо толкуя смысл нового положения, он успокоил крестьян и показал центральному правительству всю «неуместность строгих мер против возникших недоразумений». Примечательно, что, как только крестьяне Венденского уезда, где вёл разъяснительную работу Сивере, поняли, что регулирование повинностей и вакенбухи исходят действительно от Государя, а не от немецких помещиков, которым они не доверяли, почва для конфликта сразу исчезла. Сам факт распространения на эстонцев и латышей имперской власти воспринимался ими как перспектива освобождения из-под ненавистного немецкого владычества и мирил их с обременительными повинностями, которые до этого являлись причиной волнений. То есть налицо была тяга к «обрусению» в екатерининском понимании: к верховенству государственных начал над правовой гегемонии немецкого меньшинства. По свидетельству председателя вольмарской ревизионной комиссии, везде и все крестьяне говорили одно: пусть нам будет хуже, но по воле государя. В подтверждение искренности таких заявлений вольмарскии председатель комиссии приводит следующий случай: когда помещик Лилиенфельд из гуманных соображений предложил крестьянам более выгодный, чем зафиксированный в вакенбухах, контракт, те отказались, заявив, что хотят исполнить волю Государя, даже если бы их положение стало хуже нынешнего. Такой ответ, по-видимому, растрогал председателя ревизионной комиссии. В своём донесении начальству в Петербург он, несмотря на крестьянские волнения, писал: «Народ вообще разумен и добр, но угнетён…» ^{129}

Следует сказать, что благородное, деятельное и бескомпромиссное заступничество за угнетённых крестьян со стороны высокопоставленных представителей прибалтийско-немецкого дворянства было по достоинству оценено Александром I. В случае с Сиверсом император отменил распоряжение тогдашнего генерал-губернатора графа Буксгевдена об отстранении Сиверса от должности главного церковного старосты, отдал ему в аренду одно из курляндских казённых имений, пожаловал кавалером св. Анны 1-й степени и назначил курляндским гражданским губернатором. Этот поток монаршей милости, излившийся на Сиверса, произвёл сильное впечатление в прибалтийских губерниях и затронул чувствительную струну в душах честолюбивых немецких рыцарей. С тех пор, как свидетельствует в своих записках граф Меллин, нередко случалось, что записные угнетатели крестьян и «ретрограды» притворялись либеральными друзьями крестьян, лишь бы только получить орден.

То, при каких обстоятельствах умер Сиверс, характеризует его так же, как и прожитая жизнь. По свидетельству современников, это был человек необыкновенно пылкий, резкий в выражениях, неспособный смущаться препятствиями, но вместе с тем человек вполне честный, отъявленный враг всякой «фальши» и «рассчитанного двумыслия», не стеснявшийся при всех говорить в глаза правду. Вспыльчивость соединялась в нём с благородством души. Так вот, как рассказывает в своей книге граф Меллин ^{130}, во время ревизии в одной из губерний Сиверс вскрыл значительные злоупотребления. Виновные, видя совершенную невозможность подкупить Сиверса, подсыпали ему яду. Хотя своевременно принятые меры предупредили скоропостижную смерть, Сиверс так и не смог вполне оправиться от отравления и умер 25 декабря 1823 г., на 77-м году жизни.

Соратник Сиверса граф Меллин, своим заступничеством за крестьян возбудивший против себя ненависть «ретроградной» партии, также пользовался поддержкой и благоволением императора. В 1814 г. он был, по высочайшему повелению, назначен членом рижского отделения лифляндского комитета по крестьянским делам. Защищая дело крестьян, он снова показал себя как земский, а не дворянский советник. Например, в вопросе по развёрстке взносов при постройке церквей он настаивал, чтобы крестьяне занимались лишь подвозкой материалов, а в вопросе об издержках по снаряжению рекрутов он требовал, чтобы все расходы падали прямо на дворянство, а не на крестьян, несущих личную воинскую повинность. Реакция представителей дворянского сословия не заставила себя ждать. Меллин был объявлен врагом дворянства и изменником корпорационных привилегий. Ландтаг 1815 г. резко обвинил Меллина в том, что он вместо защиты дворянских прав хочет обременить лишь дворянство новыми расходами. В результате неравной борьбы Меллин был вынужден отказаться от должности ландрата, которую занимал в течение 21 года, а также от должности члена крестьянского комитета. Хотя Александр I не вмешивался во внутренние дела прибалтийского дворянства, своё отношение к произошедшему он всё-таки выразил, наградив Меллина за оказанные услуги Прибалтийскому краю табакеркою и пенсией в 1000 рублей в год. Кроме того, он оставил должность дворянского члена в крестьянском комитете, которую занимал Меллин, вакантною, не утвердив кандидатуры, предложенные из стана противников Меллина и приверженцев исторического права ^{131}.