Граф Никита Панин. Из истории русской дипломатии XVIII века.

10. Закат

В 1780 году, когда была подписана Декларация о вооруженном нейтралитете, Екатерине исполнился 51 год. Подходило к концу второе десятилетие ее царствования. Можно ли было назвать его "славным" или "великим"? Конечно, за эти годы Россия изменилась. Но какова была в этом заслуга самой императрицы?

Окрепла русская промышленность, и расширилась торговля. Но произошло это благодаря трудолюбию русских крестьян и мастеровых да предприимчивости промышленников и купечества. Ни одной серьезной меры в помощь промышленному классу Екатерина не приняла. Более или менее исправно функционировал механизм государственного управления. Но никаких принципиальных улучшений в него внесено не было. Деятельность же Сената и коллегии фактически направлял князь Вяземский. Выиграна война с Турцией. Однако Екатерина не проявила способностей организатора, умеющего мобилизовать силы страны в час испытаний. Не говоря уже о каком-то понимании военной стратегии.

За два десятилетия сильно вырос внешнеполитический авторитет России. Достаточно сопоставить только два факта. В 1762 году Екатерина, взойдя на престол, попыталась было стать посредником в урегулировании отношений между Австрией и Пруссией. Ее услуги были отклонены довольно бесцеремонно, если не сказать грубо. Но вот в 1779 году Австрия и Пруссия снова поссорились, на этот раз из-за Баварии, и за посредничеством сами обратились в Петербург. Мирить их на Тешенский конгресс поехал князь Н.В. Репнин, один из лучших русских дипломатов того времени. Позже германские государства нередко обращались к России, прося ее стать арбитром в их спорах.

К мнению Петербурга в европейских столицах начали прислушиваться очень внимательно. Не будет преувеличением сказать, что большим влиянием в Европе Россия пользовалась только после войны 1812 года. Однако внешняя политика находилась в руках Панина. Чем могла похвастаться сама Екатерина?

В начале царствования она затеяла реформу системы государственного управления, закончившуюся незначительными половинчатыми переменами. Потом она взялась переписывать законы и создала Комиссию об уложении. Но это предприятие вообще было оставлено на полпути. Правда, по указу императрицы страна была заново разделена на губернии. Дело, быть может, и неплохое, однако для приобретения славы явно слишком мелкое.

Екатерина чувствовала, что стареет, что время уходит, а она так и не сделала ничего, чем бы могла тешить свое самолюбие. И тут появляется Потемкин - энергичный, страстный, способный рождать грандиозные проекты и, быть может, даже их осуществлять. Потемкин с одинаковым пылом брался за все, в том числе и за иностранные дела. Это был последний шанс, и императрица решила, что упускать его нельзя. Она вознамерилась круто изменить направление своей внешней политики, а заодно и избавиться от человека, который прежде эту политику осуществлял. Вооруженный нейтралитет был последним важным внешнеполитическим мероприятием, в котором участвовал Панин. Отказаться от его услуг было тем более несложно, что нашлись люди, способные его заменить. Первым среди них был секретарь императрицы Безбородко.

Александр Андреевич Безбородко, впоследствии князь, попал в число приближенных Екатерины по протекции своего начальника фельдмаршала Румянцева. Сначала Безбородко был определен в канцелярию вице-канцлера, а потом императрица приблизила его к себе, дав должность докладчика. Впрочем, скоро стало ясно, что этот человек действительно наделен большими способностями. Безбородко приехал в столицу, когда ему исполнилось уже 30 лет. По манерам был он совершенным провинциалом, а из иностранных языков знал только латынь, которую учил когда-то в юности. Но за два года он самостоятельно освоил французский, а потом еще немецкий и итальянский. Правда, внешностью Безбородко обладал для придворной службы самой невыгодной - "уродливая голова, широкое, обрюзгшее лицо, толстые, отвислые губы". К тому же был у него заметный порок. По свидетельству современников, он "до исступления" любил женщин. Его похождения часто становились причиной громких скандалов, но Екатерина на подобные "шалости" обыкновенно смотрела сквозь пальцы.

Безбородко быстро усвоил главное - золотое правило, позволяющее ему неизменно пользоваться милостью своей повелительницы. Заключалось оно в том, чтобы "никогда противу ее не говорить, но, похваляя, исполнять все ее веления". Благодаря этому Безбородко сумел быстро сделаться правой рукой императрицы, человеком не просто полезным, но даже необходимым. "Mon factotum" называла она Безбородко в своих письмах. Круг его полномочий постоянно расширялся, доверенность к нему росла, и в ноябре 1780 года Безбородко был, помимо прочего, причислен к Коллегии иностранных дел "полномочным для всех негоциаций".

Панин видел, что его все чаще отстраняют от участия в политических делах. Можно было попытаться восстановить свое влияние на императрицу, но для борьбы попросту не хватало сил. Даже ездить ко двору становилось для него слишком тяжело. Можно было отказаться от своих политических пристрастий и начать подлаживаться под мнение Екатерины. Но он был слишком стар, чтобы перечеркивать все то, что своими руками создавал в течение 20 лет. Впрочем, панинская внешнеполитическая система и без того рушилась у него на глазах.

На май 1780 года было намечено путешествие императрицы на Украину и в Белоруссию. К этому времени из Вены подоспело сообщение о знаменательной беседе между русским посланником Голицыным и австрийским императором. Иосиф II выразил желание "найти такое место, где бы мог иметь честь и удовольствие лично познакомиться с ее императорским величеством и выразить перед ней чувства высокого уважения". Екатерина и Потемкин восприняли это предложение с энтузиазмом, и дело было скоро улажено.

В конце мая два монарха встретились в Могилеве. Их императорские величества быстро нашли общий язык и прониклись взаимной симпатией. Время проводили весело, "почти во всегдашнем угаре от забав". Однажды в Могилеве вспомнили и Панина, правда, повод к тому подал, как ни странно, Иосиф II. Как-то в разговоре с Безбородко император стал расспрашивать "об образе управления делами" в России и дошел до Иностранной коллегии. "Тут вступил он в похвалы графу Никите Ивановичу, говоря, что он очень рад приобресть его знакомство, что достоинства приватных людей не столько признаваемы бывают при них, как после их, - авантаж одних государей, коих таланты при жизни их более приметны и ощутительны; но тут, по его словам, часто участвует и похлебство".

Безбородко обиделся за прочих министров и указал Иосифу II, что и у австрийцев есть способные дипломаты. Император, однако, настаивал на своем и заявил, что "он отдает всю справедливость достоинствам князя Кауница, но не находит, чтобы ему было столько случаев и обстоятельств показать себя, как графу Никите Ивановичу, который по сие время имел репутацию министра в делах, всю Европу интересующих, и такую силу, что можно приписать ему как девиз: "fait et fit (да будет и бысть)"". После этого досадного случая о Панине уже не вспоминали.

В ознаменование нового союза в Могилеве был заложен храм св. Иосифа, после чего порфироносные расстались, сохраняя друг о друге самые приятные воспоминания.

По-видимому, вскоре после путешествия Екатерины в Могилев состоялось то историческое заседание Совета, которое окончательно определило "новое направление во внешней политике России". По словам историка А. Терещенко, Потемкин предложил Екатерине так называемый "Греческий проект" - план завоевания Константинополя. Императрица вынесла этот план на рассмотрение Совета. Услышав о новой авантюре фаворита, Панин стал решительно возражать. "Спор до того между ними разгорелся, что приверженцы Потемкина кричали: воевать Царьград! Согласные с Паниным замолчали, и он оставил собрание. Огорчения, претерпенные им от Потемкина, и противоречия Безбородки, державшего сторону князя, весьма расстроили его. Панин немедленно отказался от участия в делах, потом и заболел".