Говорят сталинские наркомы

И до войны, и тем более во время войны Сталин был знаком почти со всеми военными конструкторами. Причем знал их не только по фамилии, но и по имени, отчеству, знал лично, и они много раз бывали у него. Готовился новый тип самолета — он встречался с его создателями, рассматривал образец этой машины, выслушивал мнения специалистов, испытателей, не упуская ни одной мелочи. Новый тип танка — то же самое. Новая подводная лодка — тоже в центре его внимания. Новое стрелковое оружие — то же самое.

Сталин был в курсе дела всего военного производства: состояние, нужды, в чем затруднения, какие требуются меры, чтобы ускорить и увеличить выпуск того или иного образца военной продукции. Все эти и другие сведения он получал не только из Госплана и наркоматов, но и от конструкторов и руководителей военных заводов. И все это откладывалось у него в памяти. (А память у нашего вождя, как я уже говорил, была просто потрясающая.) По итогам почти каждого телефонного разговора или встречи привлекались смежные отрасли, все, что нужно для выполнения того или иного задания.

Следует иметь в виду, что во время Великой Отечественной войны, да и в другие годы, Сталин следил за развитием не только военного производства. Предметом его особого внимания было положение дел в черной и цветной металлургии, а также топливной промышленности. Если он замечал по ежедневным сводкам, что возникли какие–то перебои, например, с углем, то сразу же связывался с наркомом и спрашивал: «В чем дело?» Или поручал Бюро Совнаркома СССР, куда входили пять членов Политбюро ЦК партии (они же были заместителями главы правительства), разобраться с создавшимся положением и доложить.

Словом, Сталин в период войны, как и в мирные годы, постоянно и строго наблюдал за состоянием нашего народного хозяйства. И его компетенция в военно–экономических делах была достаточно высокой. Кстати, и после войны наш высший руководитель не ослаблял своего внимания к оборонным вопросам. Свидетельствую в данном случае и как человек, имевший отношение к созданию у нас атомной бомбы.

Г. А. Куманев: Если возможно, нельзя ли заодно немного подробнее об этом, Михаил Георгиевич?

М Г. Первухин: Вначале у нас велись такие работы физиками и предполагалось, что возможно, если будет энергия, получить атомную бомбу. Но это было все в теории. Никаких конкретных решений не было. Когда же советское руководство узнало, что подобные работы интенсивно ведутся в США, тогда мне вместе с Кафтановым поручили подобрать наших физиков, которые знали это дело (Курчатова, Алиханова, Кикоина и других), посоветоваться с ними и выработать предложения, как эти работы нам организовать. Мы это сделали, на меня потом возложили контроль за их работой.

Сталин лично следил за этим делом. Несколько раз мы, в том числе Курчатов и главный конструктор, докладывали ему, как обстоит дело. Причем Сталин весьма критически, придирчиво и строго относился к ходу работы, постоянно спрашивал: «А выйдет у вас, что задумали? Может, пшик у вас выйдет? Может, время и средства только тратите?»

Вот и такой я факт помню. Как–то раз мы ему докладывали, что теперь то у нас есть, другое есть… Я Сталину сообщил (поскольку это связано с химией) о производстве тяжелой воды. Вот, говорю, наш завод начал ее уже выпускать. А он мне замечает: «Воды простой налил и здесь показываешь… А как ее отличишь?» Отвечаю: «Конечно, это не так просто, товарищ Сталин, но я могу Вам показать, продемонстрировать физические отличия простой воды от тяжелой».

Это все, разумеется, было в порядке шутки, но Сталин, повторяю, заслушивал все доклады чрезвычайно внимательно и придир- чиво. И он имел очень четкое представление, как у нас продвигаются дела в этой области.

А когда Трумэн на Потсдамской конференции похвастал об успешном испытании американцами атомной бомбы, Сталин сделал вид что не обратил на это серьезного внимания. Почему? Он знал, что у нас уже на ходу эти работы и что мы тоже довольно близки к нели. Мы действительно затратили немало времени и усилий на развитие атомной промышленности и на создание атомной бомбы, но примерно такое же время, как и американцы. Два с половиной года.

Г. А. Куманев: А какова Ваша оценка советской системы управления во время Великой Отечественной войны? Насколько целесообразным было создание Государственного Комитета Обороны, сосредоточение в его руках всей полноты власти в стране?

М. Г. Первухин: Наша система управления в изменившихся экстремальных военных условиях, по моему мнению, в целом была достаточно продуманной и соответствовала новым исключительно сложным задачам, вставшим перед Советским государством. Причем перестройка ее работы в интересах фронта, как учил нас Ленин, проводилась в основном при опоре на уже существовавшие и действовавшие государственные органы путем их всемерного совершенствования, а не путем поспешной организации новых. Только в исключительных случаях партия и правительство шли на создание каких–то чрезвычайных органов. Им как раз и явился Государственный Комитет Обороны (ГКО), призванный усилить централизацию руководства, обеспечить единство фронта и тыла, оперативно принимать наиважнейшие решения и добиваться их быстрого и безусловного проведения в жизнь. Его создание полностью себя оправдало. Он занимался не только военными, но и всеми гражданскими делами. К примеру, как только наша армия стала наступать и очищать от врага временно захваченные им районы, сразу же ГКО занялся проблемами восстановления народного хозяйства, в том числе промышленности.

Буквально вслед за передовыми отрядами советских войск шли отряды наших инженеров, техников, рабочих, которые обследовали состояние предприятий, разрабатывали на месте меры и предложения, как восстановить разрушенные промышленные объекты и пустить их в эксплуатацию. И надо отметить: в очень короткие сроки, зачастую в поразительно короткие сроки, многие заводы и фабрики, а также шахты, рудники, электростанции, железные дороги были вновь введены в действие. И это, несмотря на то, что многие из них были страшно разрушены. Весь этот процесс возрождения находился под неослабным вниманием Государственного Комитета Обороны. Одних его решений и распоряжений по проблемам возрождения нашей экономики, пострадавшей от фашистского нашествия, насчитывается около двух сотен и что особенно важно — все они были практически реализованы.

Следует отдать должное и нашим специалистам, если говорить только о промышленности. Они трудились, не покладая рук, просто героически, как настоящие патриоты. И в первых рядах восстановителей всегда находились коммунисты. Нередко восстановительные работы проводились еще при вражеских обстрелах и бомбежках. Но наши инженеры, техники, рабочие, пренебрегая опасностью, решали сложнейшие производственные задачи, имея перед собой только одну цель — поскорее возродить отечественную индустрию, приумножить тем самым военно–экономический потенциал сражавшейся страны и ускорить завоевание долгожданной Победы. Специалисты знают, например, как напряженно работает паровая турбина. До

2 тыс. оборотов в минуту вращается вал (нередко 50-тонный). И вот на одной из электростанций отступавшие гитлеровцы искорежили почти всю 50-тонную турбину. Разрезали вал, разрезали корпус. Она неизбежно должна была лопнуть. Но инженеры–восстановители, опираясь на поддержку ГКО, правительства, местных партийных и советских органов, разработали оригинальную технологию, сварили корпус, сварили три части вала и турбина заработала. Только лет 5–7 назад она была заменена. А так — все время действовала!

И ведь не случайно уже в первые годы восстановления темпы прироста промышленных мощностей были у нас не 5 и не 7 %, как сейчас, а 20 и 30 %. Во всем этом немалая заслуга принадлежит центральным руководящим органам страны и прежде всего ГКО.

Г. А. Куманев: А как взаимодействовали в ходе войны Государственный Комитет Обороны, Совнарком СССР и наркоматы, осуществляя руководство экономикой Советского государства?