Сталин: тайны власти

Еще 22 июня 1941 г. митрополит Московский и Коломенский Сергий, фактический глава РПЦ, написал и разослал по всем приходам обращение «Пастырям и пасомым христовой Православной Церкви». Он благословил «всех православных на защиту священных границ нашей родины», настойчиво напоминал им о долге следовать примеру «святых вождей русского народа» — Александра Невского и Дмитрия Донского, подчеркивал, что «повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла Шведского, Наполеона», что «жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству». И в заключение выразил твердую уверенность: «Господь нам дарует победу»^[5] — словом, предвосхитил и риторику, и содержание значительной части, исторической, речей Сталина, произнесенных им 6 и 7 ноября.

Прихожане и священники РПЦ активно участвовали в сборе пожертвований в фонд обороны, постоянно свидетельствовали о варварстве нацистских захватчиков, об их жестокости по отношению к мирному населению, о бессмысленном уничтожении церквей, соборов, монастырей, надругательстве над священными для верующих местами. Учитывая продолжавшее бытовать на Западе, и прежде всего в Великобритании и США, а также используемое нацистской пропагандой в общем небезосновательное утверждение о преследовании религии в СССР, РПЦ срочно подготовила и выпустила уже летом 1942 г. откровенно рассчитанный прежде всего на зарубежного читателя сборник «Правда о религии в России», ограничившись, естественно, подборкой доказательств в пользу того, что именно РПЦ существует и действует свободно благодаря благожелательному отношению к ней со стороны советской власти и никаких гонений якобы не испытывает.

Сохранившееся весьма сильное влияние РПЦ на подавляющее большинство христиан в Советском Союзе, ее твердая патриотическая позиция, занятая с первого же дня войны, и привели не только к значительному ослаблению идеологического давления на нее со стороны властей, но и к заключению конкордата.

В последних числах августа 1943 г. митрополита Сергия — Местоблюстителя Патриаршего престола, находившегося в эвакуации в Ульяновске, а также митрополитов Ленинградского и Ладожского Алексия, Киевского и Галицкого Николая срочно вызвали в Москву, а в ночь на 4 сентября пригласили в Кремль. Там между ними и Сталиным, Молотовым, Маленковым, Берия, а также одним из малозначимых тогда чиновников Г.Г. Карповым состоялись переговоры, результаты которых оказались не только неожиданными для вскоре узнавшего о них населения страны, но и весьма благоприятными для РПЦ.

Между правительством СССР и РПЦ было заключено соглашение, предусматривавшее незамедлительное, в самые сжатые сроки, установление роли РПЦ как полуофициальной структуры. Было решено буквально в ближайшие дни созвать второй поместный собор для избрания Патриархом Московским и всея Руси митрополита Сергия, открыть многие, прежде недействовавшие соборы и церкви, духовную академию и несколько семинарий, издавать «Журнал Московской патриархии», освободить из заключения архиереев, открыть при РПЦ свечные заводы. Были предусмотрены даже необходимые финансовые государственные субсидии. Наконец, под резиденцию патриарха отвели расположенный в центре Москвы (Чистый переулок, дом 5) трехэтажный особняк, который до начала войны занимал посол Германии в СССР Шуленбург^[6].

Далее события развивались на удивление стремительно. 5 сентября «Известия» сообщили о встрече Сталина и Молотова с митрополитами, о достигнутом соглашении, а всего три дня спустя архиерейский собор уже избрал Сергия патриархом. Однако полной самостоятельности и независимости даже в собственных, внутрицерковных делах РПЦ так и не получила. Над ней высшей властью и недреманным оком, как то было со времен Петра I и вплоть до Октябрьской революции, оказался подчеркнуто светский орган, фактически заменивший собою прежний синод (министерство), — образованный постановлением союзного Совнаркома от 14 сентября особый Совет по делам Русской православной церкви, на который возлагалась задача «осуществления связи между правительством СССР и патриархом». Председателем Совета утвердили все того же ГГ. Карпова^[7], весьма активно участвовавшего в подготовке и проведении встречи на высшем уровне и собора. Затем в считанные месяцы без особого шума ликвидировали «обновленцев», возвратив их «в ограду матери-церкви».

В свою очередь, РПЦ продолжала демонстрировать верноподданическое усердие. Так, издававшийся начиная с 1945 г. «Православный церковный календарь» включал, наряду с религиозными, бесспорно светские, более того — явно советские праздники: 22 января — «день памяти В.И. Ленина и 9 января 1905 г.»; 23 февраля — «день Красной Армии и Военно-Морского Флота»; 8 марта — «международный коммунистический женский день»; 1 и 2 мая — «день смотра боевых сил трудящихся», 7 и 8 ноября — «годовщина Великой Октябрьской социалистической революции»; 5 декабря — «день сталинской Конституции»^[8].

Еще одним, правда менее заметным, иным по масштабам, свидетельством постепенного отказа не столько от старого идеологического курса, сколько от слишком одиозного проявления его в виде «культа личностей», стало очередное переименование городов и железных дорог. Если в 20-е и 30-е годы в подобных случаях стремились закрепить навсегда, утвердить в народной памяти имена политических лидеров СССР, то теперь поступали прямо наоборот — начали вычеркивать такие фамилии. В соответствии с решением ПБ от 3 сентября городу Серго (Ворошиловградская область) вернули прежнее название Кадиевка, городу Орджоникидзе (Сталинская область) — Енакиево, имени Кагановича (Ворошиловградская область) — Попасная. А 13 сентября, также решением ПБ, переименовали еще и некоторые железные дороги: имени Кагановича — в Свердловскую, Ворошилова — в Северо-Кавказскую, Молотова — в Забайкальскую, Берия — в Закавказскую, Дзержинского — в Московско-Курскую, Ленинскую — в Московско-Рязанскую^[9]. Наконец, 31 мая 1943 г. схожую по сущности акцию провели и на флоте: переименовали линкоры «Марат» — в «Петропавловск», а «Парижскую Коммуну» — в «Севастополь»^[10].

«Ползучая» переориентация с прежних, классовых и интернационалистских позиций на общенародные, государственно-национальные нашла своеобразное завершение в новом гимне Советского Союза, вариант текста (С.В. Михалков и Г.А. Эль-Регистан) и музыки (А.В. Александров) которого ПБ принял за основу 28 октября 1943 г.^[11] В тот день узкое руководство признало, что «Интернационал», общий гимн и Коминтерна, его секций — национальных компартий, и СССР, теперь «по своему содержанию не отражает коренных изменений, происшедших в нашей стране»^[12]. Отныне один из двух символов суверенности СССР выражался не в призыве к «миру голодных и рабов» сокрушить капитализм в смертельной схватке, а в прославлении мощи Советского Союза, в воспевании Отечества и Сталина, силы победоносной армии страны. Более того, воспевался «Союз нерушимый», который «сплотила навеки великая Русь». Фразу, начатую 6 ноября 1941 г., договорили в ночь на 1 января 1944 г., когда впервые по радио прозвучал новый гимн, повсеместно начавший исполняться несколько позже, с 15 марта 1944 г.

Так, всего за несколько месяцев не только взросло, но и окрепло, пышно зацвело древо исконного, насчитывающего не одно столетие русского государственного национализма или национальной государственности. Вновь стала реальностью, хотя пока лишь внешне, в отдельных чертах, старая официальная идеология великодержавности, прежде отождествлявшаяся с самодержавием, решительно осуждавшаяся как противоречащая марксизму-ленинизму, с которой боролись более двух десятилетий столь же настойчиво, как и с ее оборотной стороной — буржуазным национализмом. Явственно зазвучавший диссонанс, ставшее слишком заметным противоречие предстояло как-то снять, смягчить, если не устранить полностью, не отказываясь от социалистических идеалов, постараться снивелировать их с тем новым, что неудержимо проступало в повседневной жизни.