Тридцатилетняя война

Финансовым трудностям в Праге способствовали и действия самих властей. Начало положил Фридрих, слегка обесценив деньги. Лихтенштейн, назначенный Фердинандом, продолжил процесс, уменьшив количество серебра в монетах более чем на семьдесят пять процентов, стремясь пополнить казну — и свои карманы — за счет профита, полученного от чеканки [408]. В январе 1622 года Фердинанд в целях наживы заключил контракт с группой спекулянтов для учреждения частного монетного двора в Праге. Достоинство денег было резко понижено, а стабильность цен поддерживалась административными мерами. Вся схема провалилась. Народ заподозрил неладное и попрятал «хорошие деньги». Несмотря на предусмотрительность правительства, цены на продукты подскочили сразу в двенадцать раз. Внешняя торговля замерла, а в повседневной жизни люди перешли на бартерный обмен. В результате нажились спекулянты, а долги Фердинанда так и остались неоплаченными.

Именно в этот тяжелейший период на Фердинанда обрушились заявки на приобретение конфискованных земель. Дворянство и богатые купцы предлагали цены, достойные по прежним временам, и он не мог от них отказаться, не разрушив собственную денежную систему. Одно дело — продать землю, другое — применить вырученные деньги. У Фердинанда теперь были деньги, но солдаты бросали его монеты обратно офицерам, потому что крестьяне не принимали их в обмен на продукты и предметы первой необходимости. По всей Богемии застыла торговля, крестьяне перестали поставлять продукты в города. Население в городах голодало, армия была на грани мятежа, а дельцы — и среди них Лихтенштейн занимал не последнее место — вошли в число самых богатых людей Европы. В Рождество 1623 года Фердинанд девальвировал деньги и разорвал контракт. К этому времени большая часть конфискованных земель была продана в среднем менее чем за треть обычной нормальной цены22 [409]. Первый шаг Фердинанда к финансовой безопасности обернулся катастрофой. Он не только не воспользовался выгодами от конфискации земель, но и довершил экономический крах Богемии. Богатства, принадлежавшие предприимчивым крестьянам и горожанам, вследствие политических гонений и инфляции сосредоточились в руках узкой группы нечистоплотных людей. Богемия как источник доходов для империи стала бесполезной.

В политическом плане Фердинанд не прогадал. Многие лишились личных состояний, а беспощадная конфискация земель основательно или совсем разорила почти все муниципалитеты22 [410]. Несмотря на нищету, с которой столкнется правительство, Фердинанду по крайней мере удалось погубить беспокойный и привередливый купеческий класс и убрать этот барьер, стоявший между властями и народом. За два с половиной года одна из самых передовых и торговых стран Европы была отброшена назад на два столетия. Теперь перед деспотизмом открылись все двери.

Политически Фердинанд даже выиграл, проведя перераспределение земель. На смену протестантским аристократам пришли люди с безупречной католической репутацией, чье право на землю определялось верностью властям, предоставившим ее. Лихтенштейн приобрел десять поместий, Эггенберг — восемь. Но всех перещеголял человек, звавшийся Альбрехтом фон Вальдштейном или Валленштейном, военный комендант Праги. Он набрал не менее шестидесяти шести поместий [411], и среди них были провинция Фридланд и город Гичин.

В 1623 году Валленштейну было сорок лет. Сын протестантского землевладельца рано осиротел и воспитывался в лютеранской школе Альтдорфа, пока администрация не настояла на его отчислении, имея на это все основания: он участвовал в смертоубийственном скандале, а однажды сам чуть не убил слугу [412]. Путешествие по Италии и обращение в католическую веру охладили его горячий нрав, и в начале своего двадцатилетия он задумался о карьере. При императорском дворе Валленштейн сблизился с окружением Фердинанда, когда тот еще был эрцгерцогом Штирийским. Потом он женился на богатой вдове, которая вскоре умерла, одарив его немалым наследством. База для личного и социального благосостояния была заложена, и ему оставалось лишь лелеять и наращивать ресурсы, пользуясь каждым удобным случаем. В финансовых делах Валленштейн проявлял осторожность и благоразумие, усиливающееся по мере накопления богатств, и если у него не было особого влечения к земле, то он был по крайней мере блестящим землевладельцем. Он постоянно улучшал поместья, развивал промыслы в городах, совершенствовал сельское хозяйство, строил склады и хранилища, экспортировал избытки продукции и в то же время заботился о своих тружениках, создавал образовательные и медицинские учреждения, службы вспомоществования бедным, запасы продовольствия на случай неурожаев [413]. Город Гичин Валленштейн превратил в настоящую столицу своего государства, построил дворец, церковь, давал деньги взаймы бюргерам под умеренные проценты для того, чтобы они переделывали дома по его проектам [414].

Граф Валленштейн имел склонность к роскоши, но к роскоши угрюмой, мрачной, и производил впечатление скорее не показным богатством, а строгостью, правильностью и аккуратностью всего, что его окружало. Валленштейна никак нельзя было назвать обаятельным человеком. Напротив, его длинный, сухопарый облик был отталкивающим, а лицо, изображенное на сохранившихся невыразительных портретах, — просто отвратительным. Никто из великих мастеров так и не обратил на него внимания [415], и живописцы, пытавшиеся отразить его угрюмую внешность, выделяли одни и те же примечательные особенности: неправильные черты лица, тяжелый подбородок, толстые выпирающие губы — все это непременно присутствует в портретах. Более поздние художники намеренно использовали нестандартные черты этого на редкость несимпатичного лица. Когда Валленштейн стал великим, особое значение приобрели все детали его облика и поведения: несдержанность и взрывной темперамент, пренебрежение человеческой жизнью, неизменное целомудрие и вера в астрологию. Со временем он сам стал культивировать свой необычайно эффектный образ, одеваясь в причудливую мешанину европейских мод и украшая, по обыкновению, сумрачную внешность поясом или плюмажем неприятно резкого красного цвета. Такой же ярко-красной окраски губы, выделявшиеся на бледном, сухом лице, вряд ли были даны ему от рождения [416]. Если убрать все эти экстравагантные детали, появившиеся позднее, то кем же еще предстанет Валленштейн в 1623 году, если только лишь не беспринципным, хотя и способным, карьеристом? Ни неуравновешенность характера, ни взрывы ярости, ни целомудрие, ни довольно распространенная тогда вера в астрологию не являются признаками мистического величия и исключительности.

Как и Елизавета Английская, он родился при звездном рандеву, при соединении Сатурна и Юпитера, и звезды наделили его противоречивыми качествами: слабостью и силой, порочностью и добродетельностью. По гороскопу он должен был стать мятущимся, требовательным, нетерпимым к старому и жаждущим новизны, неизведанности, скрытным, меланхоличным, подозрительным и презрительным к соотечественникам и их убеждениям. Ему должны были быть присущи такие качества, как алчность, лживость, властолюбие, переменчивость настроения, драчливость, нелюдимость, жестокость. Его никто не будет любить, и он тоже никого не полюбит. Такой вывод сделал Иоганн Кеплер, основываясь на положении звезд, которое они занимали над Германице в четыре часа пополудни 14 сентября 1583 года, когда родился Валленштейн [417]. Расчет оказался в целом верным.