Площадь павших борцов

На траках танков Манштейна еще хранилась пыль дорог всей Европы, а он вдруг заговорил, что они... застряли.

- Чем объясните свою оперативную паузу?

- Даже размерами наших гусениц, - объяснил Манштейн. - Если вы из Цоссена завтра дадите сигнал двинуть мои "ролики" на Ленинград, мы выйдем к курортам Луги и Вырицы уже с забитыми пылью фильтрами и лопнувшими траками... Не только у нас, но даже у техники сдают нервы и лопаются перепонки!

Беседуя, они шли от полевого аэродрома по заливным лугам, незаметно для себя собрали громадный букет ромашек. В безвестной деревеньке на берегу тихой речки Манштейн занимал избу - с печкой и полатями; барон Альфред Кутченбах, с интересом оглядываясь, уселся на лавке под киотом, и строгие русские боги сурово взирали на загадочных пришельцев. В углу же горницы стоял ящик, из которого торчали горлышки водочных "четвертинок".

Манштейн хвалил русских за их сообразительность:

- Чертовски удобную придумали они расфасовку! Этот ящик достался нам в качестве трофея из одной сельской лавки. Больше там ничего не было. Только учебники, какие-то книжки, паршивые "фотокоры" на треногах и пачки соли, пропахшие керосином.

Манштейн сообщил: тяжелые русские танки KB, истратив боезапас, идут прямо на таран, и тогда (если не взрываются при ударе) оставляют от немецких "роликов" груды искореженного металла. Паулюс в ответ рассказал Манштейну, что с Т-34 не справляется даже противотанковая артиллерия лучшая в мире:

- Шкуру этих зверей пробивает только швейцарская зенитка (калибром "восемь-восемь"). Это даже немыслимо, - говорил Паулюс, - если небесная артиллерия станет опускать стволы к самой земле, выступая в несвойственном ей амплуа.

Манштейн занимался устройством букета:

- На этих "восемь-восемь" пока и держимся...

Появились хлеб с зельцем, копченая колбаса. Манштейн сказал, что в недавнем бою пленен русский подполковник; он решил не передавать его в СД или СС:

- Потому что это старый, еще царский офицер. Я держу его при себе под охраной в бане на огороде. Он предельно откровенен, и мы иногда с ним дискутируем.

- Любопытно. Пригласите его, - сказал Паулюс... Появился пленный (заспанный).

Седоватый ежик волос. Широкое лицо. Грубые руки. В петлицах гимнастерки - три шпалы. Пожалуй, никто, кроме Кутченбаха, не заметил, что он припадает на одну ногу. Увидев зондерфюрера войск СС, сидящего под иконой "Утоли мои печали", русский сказал:

- Ага! Вот этот тип и станет мордовать меня?

Кутченбах засмеялся, отвечая ему по-русски:

- Не бойтесь. Я не по этой части. Переводчик.

- Значит, в эмиграции нашего языка не забыли?

- Я не русский, а немец. Садитесь, пожалуйста.

Манштейн привычно запустил руку в магазинную тару и вытянул на стол четыре бутылочки - каждому по штуке.

- Никак не научусь открывать без штопора.

- Не велика мудрость, - сказал пленный, ударом ладони вышибая пробки, так что водка плеснулась за печку.

На его груди одиноко светилась медаль "XX лет в РККА", и Паулюс с некоторым удивлением заметил;

- Не слишком-то щедро вас награждает Сталин.

Подполковник оглядел Паулюса с ног до головы:

- Да, Гитлер щедрее... Но вы и воюете больше нашего. А у нас - что? Конфликт на КВЖД, конфликт на озере Хасан, конфликт на Халхин-Голе, конфликт на Карельском перешейке... Войн нет - одни конфликты: а с них, сами понимаете, воевать не научишься и орденов не нахватаешься.

Кутченбах долго изучал водочную этикетку.

- Цена три марки и пятнадцать пфеннигов... Дорого!

- А вам-то, - ответил пленный, - не все ли равно, что дешево, что дорого? Вы же за нашу водку не платили.

- Думаю, - ответил зондерфюрер, - приди вы в Берлин, вы бы тоже не стали выбивать в кассе чеки за хальб-литтер.

На это подполковник сказал ему:

- До Берлина-то нам еще топать и топать...

Кутченбах перевел, и все дружно захохотали.

- Ваш чин в царской армии? - спросил Паулюс.

- Штабс-капитан. Честь имею.

- Образование?

- Начал солдатом. В четырнадцатом. Три "георгия". Школа подпрапорщиков. Снова фронт. И стал штабс-капитаном. А военную академию имени Фрунзе закончил лишь в тридцать четвертом году... уже при Сталине.

- Я понимаю, - кивнул Кутченбах, - большевики после революции принудили вас к служению в своей армии.

- Я вступил добровольно. Потому что вы наседали на нас. А мне обидно. Как же? С четырнадцатого в окопах мурыжился, и вдруг... вы в Крыму! Вы в Пскове!

- Кстати, как и сейчас, - заметил Манштейн, протягивая пленному кусок колбасы, наколотый на вилку.

- Скажите, пожалуйста, - допытывался Паулюс, - почему вы при царе хорошо воевали, а сейчас отступаете? Наверное, вы, русские, не любите этого азиата Сталина?

- На это я могу вам ответить, что немцы при кайзере воевали тоже намного лучше, нежели сейчас при Гитлере. Дело не в Сталине! У меня нет никаких симпатий к этому человеку, но в свою последнюю атаку я поднимал людей с его грозным именем... Будь там Сталин или не Сталин, наши цели в этой войне четко определились: выгнать всех вас... обратно! И чтоб вы, немцы, даже забыли, по какой дороге ехали сюда ваши танки.

Ни Манштейн, ни Паулюс не обиделись, спрашивая:

- А вы разве сами не видите, что уже разгромлены?

- Не вижу! У нас Мамай был... триста лет на шее сидел, и то спихнули. А с Гитлером мы скорее разберемся. Еще год, от силы два, и ваши "ролики" повернут обратно.

Пленный поднялся, и тут Кутченбах крикнул ему;

- Стоп, моторы! Ну-ка, снимайте правый сапог...

Подполковник прятал в сапоге ордена Ленина и Боевого Красного Знамени. Паулюс, шутя, приложил их к своей груди:

- А это у вас за что? Тоже за... конфликты? Русский офицер разом опустошил всю четвертинку?

- А ну вас всех... Чем с вами водку тут пить, так лучше отправьте меня за колючую проволоку, как всех. Там мне, знаю, будет хуже, чем в баньке. Но зато...

- Барон, - обратился Манштейн к Кутченбаху, - поставьте офицера в СД, и пусть ему устроят шарффер-немунг...

В тайной полиции так назывался "энергичный допрос".

Вскоре Манштейн покатил свои "ролики" к Ленинграду. Сталин отстранил Ворошилова от командования, ибо "железный нарком" вносил в дела только путаницу, а оборону Ленинграда доверил Георгию Константиновичу Жукову. Мы отступали...

* * *

Страшно! Страшно, если в первый же день войны немцы уничтожили 1200 наших самолетов, так и не успевших взлететь в небо, их разбили в куски на аэродромах - бомбами, их перекорежили гусеницами танков. Не хватало даже винтовок! Ополченцы шли на фронт без оружия, подбирая винтовки убитых. На фронт слали пополнения с учебными винтовками, из которых можно стрелять сколько угодно - все равно никого не убьешь, только глаза себе выжжешь.

Генерал-лейтенант Н. К. Поппель вспоминал:

"Сейчас даже странно объяснить этот винтовочный голод. А все объяснялось просто: огромные ружейные склады находились близ самой границы (там они и остались), - за это можно благодарить Мехлиса: удружил нам Лев Захарович!"

Только углубившись в Россию, немцы своими глазами убедились, что никакой "линии Сталина" у Сталина не было и в помине - очередная басня! Правда, кое-где попадались остатки заброшенных сооружений, уже поросших травой и земляникой. Еще накануне войны оборудование "укрепрайонов", начатых при Тухачевском, было безжалостно демонтировано, по распоряжению Л. З. Мехлиса вооружение куда-то вывезли. Генерал-полковник

Л. М. Сандалов писал по этому поводу:

"Многое из того, что казалось нам тогда непреложной истиной, кануло в Лету потому только, что прямо или косвенно связывалось с именами лиц, отстраненных от командования по вражеским наветам".

Отступали... Новые танки Т-34 еще только входили в серийное производство, а Кулик со Щаденками еще до войны запретили выпускать запасные части к танкам устаревшей системы (об этом я говорил ранее), и танкисты, чтобы спасти технику, бывало, "раскулачивали" цельный танк, лишь бы раздобыть запасные детали для других машин. Изношенные БТ-7 и Т-26 бросали на маршах с пустыми баками без горючего - как рухлядь.