Кто убил президента Кеннеди?

Следует остановиться на этом подробнее.

3. БУКВА ЗАКОНА И ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ

Как и во всяком правовом государстве, судопроизводство в Америке основано на принципе состязания сторон. Человечество до сих пор не изобрело лучших способов борьбы с нарушениями закона, которые бы одновременно охраняли граждан от возможности судебного произвола. Идея состоит в том, что справедливость и правда должны восторжествовать в судебном разбирательстве. И очень часто так оно и происходит. Однако происходит это лишь благодаря тому, что — как это ни парадоксально — ни одна из тяжущихся сторон не ставит достижение правды своей целью.

По самой сути своего ремесла, по своему долгу, подготовке и профессиональной этике, адвокат должен превыше всего ставить интересы своего клиента. Если правда угрожает этим интересам, он должен пустить в ход все свое искусство, чтобы разрушить ее, поставить под сомнение искренность или компетентность свидетелей противной стороны, затуманить простую ситуацию нагромождением правдоподобных версий, представить в искаженном свете имеющиеся улики и вещественные доказательства.

Возможно, такое поведение адвоката — необходимое условие правильного судопроизводства. Возможно, альтернативный подход приводил бы к нелепой и опасной ситуации, когда адвокат посреди процесса мог бы заявить: «Да, вы меня убедили; теперь я вижу, что мой клиент негодяй и преступник. Берите его и делайте с ним, что хотите». Все это так. Но побочным обстоятельством такой (пусть необходимой для судебных дел) практики явилось образование в обществе очень влиятельной группы людей, целой касты, для которой отыскание и отстаивание правды стало чем-то недопустимым, чем-то граничащим с профессиональной непригодностью.

Конечно, возможности адвоката в искажении реальности не безграничны. Он должен держаться правдоподобия. Он действует, соблюдая выработанные веками правила и порядки юридических препирательств. Эти правила и порядки, базирующиеся на своде конституционных свобод, обладают — и должны обладать — почти той же устойчивостью и длительной неизменностью, как и сама конституция. Но, с другой стороны, происходит постепенное превращение когда-то разумных установлений в ритуальные окаменелости. Правила, создававшиеся 250 лет назад, часто оказываются совершенно непригодными в сегодняшних условиях.

Взять, к примеру, роль свидетеля.

Возможно, во времена Томаса Джефферсона было разумно исходить из допущения, что любой гражданин свободного общества заинтересован в охране закона и будет с готовностью свидетельствовать и обличать преступника на суде. Постепенно в американском судопроизводстве сложился культ свидетельского показания. Оно может перевесить очевидность, правдоподобие, весь объем информации, собранный полицией, если эта информация запрещена законом к использованию на суде. Вы точно знаете убийцу, но у него найдется дружок, который заявит под присягой, что сидел с обвиняемым в кино во время преступления, — и вы беспомощны.

В результате свидетель превратился в объект мощного давления с обеих сторон — со стороны суда и со стороны преступника. Адвокат и прокурор могут подвергнуть свидетеля перекрестному допросу, выворачивая публично его прошлое, обнажая его слабости, грешки, мнения, привычки, любовные связи. Если он в процессе дачи показаний допустит существенные противоречия, ему может грозить обвинение в лжесвидетельстве. Имя свидетеля должно быть (по закону) объявлено заранее, так что и преступник (особенно член преступной организации) может заранее шантажировать его, запугивать, убить, наконец.

«Мы должны восхищаться теми людьми, которые еще соглашаются свидетельствовать на суде», — сказал помощник прокурора из Атланты автору статьи в журнале Тайм (19 декабря, 1983). В той же статье приводятся данные обследования, проведенного бруклинской полицией в 1981 году. Оно показало, что 23 % потенциальных свидетелей подверглись либо непосредственному нападению, либо косвенному — изуродованный автомобиль, ограбленный дом. И все это прошло безнаказанно для преступников.

Особенно трудно найти свидетелей в делах, связанных с наркотиками. По оценке одного детектива из Флориды (та же статья в Тайме), около 30 % свидетелей исчезают накануне суда — либо убегают, либо их находят убитыми. Только в очень крупных делах федеральные власти могут сменить после процесса имя свидетеля, снабдить его новыми документами и переселить в другое место. На экранах наших телевизоров мы порой видим сцены, напоминающие средневековые процессы: свидетеля вводят в зал суда под черным балахоном, он дает показания, спрятанный за ширмами и потом исчезает неизвестно куда. Но и на новом месте, под новым именем он будет жить в постоянном страхе, что сообщники осужденных с его помощью преступников найдут его и отомстят.

Таким образом, культ свидетельского показания как главного орудия обвинения и защиты привел к ситуации, при которой тяжелые весы Фемиды повисли на мужестве и честности беззащитного рядового человека. Не принимается в расчет ни существование мощных преступных организаций, угрожающих свидетелю смертью или увечьем, ни техническая оснащенность его врагов, ни их безжалостность и мстительное упорство. Да, говорит американское правосудие, мы знаем о существовании организованного преступного мира. Да, у нас есть списки всех главарей мафии, их помощников и помощников помощников. Мы знаем, кто в каком городе правит и кто чем занимается — наркотики, азартные игры, проституция, контрабанда оружия. Но мы ничего не можем поделать: у нас нет живых свидетелей.

Не мудрено, что доверие американцев к юридическим институтам все опускается. Недавно лишь 28 % опрошенных заявили, что они полностью доверяют Верховному суду (Тайм, 12 декабря, 1983). Ситуация, при которой гигантские синдикаты преступников, имена и деятельность которых известны представителям власти, могут десятилетиями безнаказанно обделывать свои дела, не может вызывать большого уважения к блюстителям закона. Хотя в своей деятельности адвокаты, судьи и прокуроры без конца ссылаются на священные принципы охраны прав личности, конституционные свободы, презумпцию невиновности, скептический и практичный американец спрашивает себя: если бы — не законы и конституция, нет, — но судебная практика была бы изменена в сторону большей эффективности и если бы, благодаря этому, преступность снизилась хотя бы наполовину, сколько адвокатов, прокуроров и полицейских осталось бы без работы? А? То-то и оно.

Комиссия Уоррена не проводила судебного разбирательства. Ее целью было вскрытие фактов и воссоздание реальной картины убийства президента Кеннеди. Ей было разрешено брать свидетельские показания под присягой, но она не имела права предъявить обвинение в лжесвидетельстве. Во всяком случае ни одному из 552 опрошенных свидетелей такое обвинение предъявлено не было, хотя многие из них явно врали. Один из следователей Комиссии, Берт Гриффин, допрашивая сержанта полиции Дина, остановил стенограмму, остался с допрашиваемым один на один и заявил, что не верит его показаниям, ибо в них есть серьезные противоречия. Дин стоял на своем и впоследствии пожаловался на обращение следователя с ним. Председатель Уоррен извинился перед ним и заявил, что ни один из членов Комиссии не имеет права обвинить свидетеля во лжи… и не имеет власти ни помочь ему, ни причинить какой бы то ни было вред.

Таким образом, с самого начала избранный принцип работы Комиссии делал ее задачу практически невыполнимой. Она должна была строить свои выводы главным образом на показаниях свидетелей, но не имела над ними никакой власти. Свидетель оставался целиком во власти собственных страхов и пристрастий или под давлением внешних сил: деловых партнеров, начальства, сообщников. И давление это было нешуточным. Последующие исследования показали, что число несчастных случаев и насильственных смертей, выпавших на долю свидетелей тройного убийства в Далласе, во много раз превосходило среднестатистические данные. (Из 18 свидетели, умерших в течение трех лет после далласской трагедии, 12 были убиты или покончили с собой, что составляет 66 %, в то время как средняя цифра по стране: 10 %).