Император Николай II и евреи

3) Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.

4) Приказы военной комиссии Государственной Думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.

5) Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее – должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям.

6) В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности, вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.

7) Равным образом отменяется титулование офицеров «ваше превосходительство», «благородие» и т. п. и заменяется обращением «господин генерал», «господин полковник» и т. д.

Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на «ты» воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и обо всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных командиров.

Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах.

     Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов.

После прочтения этого приказа я сделал следующее примечание:

«Поместить это в архив без опубликования, так как во всех частях дивизии уже установлены требуемые отношения между офицерами и солдатами».

Но это не особо на что-либо повлияло.

На следующий день я получил приказ от 5 марта за № 114 от военного министра Гучкова, который уже невозможно было убрать в архив, и который по своему смыслу был сопоставим с приказом № 1, цитированным выше.

Вот его содержание.

Я приказываю:

1) Отменить наименование «нижний чин»; в подлежащих случаях заменять его названием «солдат».

2) Отменить титулование, заменив таковое формой обращения: «г-н генерал», «г-н полковник», «г-н штабс-ротмистр», «г-н хорунжий», «г-н врач», «г-н чиновник» (или по должности, например, «г-н казначей»), «г-н унтер-офицер» (или по званию «г-н отделенный») и т п.

3) При обращении ко всем солдатам как на службе, так и вне ее, говорить им «Вы».

4) Отменить все ограничения, установленные для воинских чинов, статьями 99-100-101-102-104 устава внутренней службы, воспрещавшими курение на улице и в общественных местах, посещение клубов и собраний, езду внутри трамваев, участие в качестве членов в различных союзах и обществах, образуемых с политической целью, и пр.

В тот же день, т. е. 6/19 марта, я получил от начальника штаба армейского корпуса телеграмму за № 2951, в которой говорилось:

«До конца сегодняшнего дня вы должны отправить отчет о результатах обнародования государственных актов и реакции на них для передачи командующему армией».

Я срочно потребовал письменный отчет по этому вопросу от всех частей, находящихся в моем распоряжении, и в десять часов вечера отправил в штаб армейского корпуса следующую телеграмму за № 409, составленную на основе отчетов, которые были подготовлены для меня:

«2951. Новость о формировании ответственного правительства была принята с пониманием и даже вызвала некоторый энтузиазм. Что касается манифеста об отречении Императора, то на большинство частей он произвел заметное разочарование. Часть солдат и офицеров даже плакала. Большинство испытывают тревогу, удивляются, как Император мог отречься в такую трудную минуту, и задаются вопросом: не произошло ли это событие под принуждением? В целом можно сделать вывод, что в глазах всех фигура Императора по-прежнему остается священной, а за деятельностью по переустройству нашей политической жизни внимательно наблюдают, понимая, что основной задачей является разгром врага».

В тексте телеграммы полностью отсутствовало мое личное отношение. Я без всякого понимания встретил новость о формировании ответственного министерства. Она не вызвала во мне никакого восторга, и я был совершенно не убежден, что за деятельностью по переустройству нашей политической жизни внимательно наблюдают, понимая, что основной задачей является разгром врага! Но все эти выражения содержались в отчетах, которые были мне представлены, так же как и слова «часть солдат и офицеров даже плакала», «что в глазах всех фигура Императора по-прежнему остается священной» и т. д.

Ближе к двум часам утра мне сообщили, что начальник штаба армейского корпуса просит меня к телефону. Генерал Снесарев сообщил, что моя телеграмма была передана в штаб армии, где она вызвала удивление, так как полностью противоречила всем остальным отчетам по данному вопросу. Поэтому штаб армии попросил генерала Снесарева уточнить у меня, не считаю ли я целесообразным изменить текст моего отчета, чтобы он совпадал с остальными, и предупредить, что был получен приказ отправить военному министру подлинники всех отчетов командующих частей, начиная с командующих дивизиями.

Я ответил генералу Снесареву, что не внесу изменений в текст моего отчета и прошу отправить его Гучкову в первоначальной редакции.

Через два дня командир 31-го дивизиона бронеавтомобилей, приданного моей дивизии, попросил у меня разрешения представить одного из его солдат, только что прибывшего из Петрограда, где он принял участие в государственном перевороте.

Я попросил привести этого солдата в штаб дивизии, где в присутствии офицеров он рассказал нам о событиях, произошедших в Петрограде.

Это был очень простой человек. До того как его призвали на военную службу, он работал в слесарной мастерской одного из заводов Ростова-на-Дону. В его внешнем виде еще были заметны следы воинской дисциплины, но было очевидно, что он находится под сильным влиянием пережитых им событий. Он много и возбужденно говорил.

За месяц до революции он уехал в Ростов в отпуск. Там 26 февраля группа молодых людей, «студентов», вербовала солдат на улицах и вокзалах, чтобы отвезти их в Петроград для борьбы «за независимую прессу и свободу», «чтобы каждый стал гражданином и получил все права».

— Скажите, — прервал его один из присутствовавших. — Вы уверены, что они были студентами, а не переодетыми евреями?

— Не знаю. Действительно, они были похожи на евреев, но кто знает, кто они на самом деле?

— Давали вам за это деньги? — спросил я у него.

— Так точно, господин генерал. На ростовском вокзале нам дали 50 рублей, и в Петрограде, в Государственном банке, нам дали еще 50 рублей.

Ответив на вопросы, солдат рассказал также, что он и его товарищи в количестве 300 человек покинули Ростов. По дороге они питались на вокзалах, где им заранее готовили еду, и вечером 28 февраля прибыли в Петроград.

На вокзале их встречал Гучков. Он произнес речь и приказал раздать винтовки и револьверы, которые были привезены на вокзал в грузовиках. «Мне дали винтовку, которую мне пришлось потом сдать. Но те, кому раздали револьверы, сохранили их у себя. Это были большие и красивые револьверы», — с сожалением поведал он.

— Где вы ночевали?

— Первую ночь мы провели в казарме, а последующие – как придется, с товарищами. В общем, нас везде хорошо принимали и кормили.

— Другими словами, вы просто просили приютить вас в частных домах?

— Да, господин генерал, но все прошло неплохо.

— Пришлось ли вам стрелять?

— Нет. Некоторые мои товарищи стреляли в городовых, но мне этого делать не пришлось.

— Что же вы делали в Петрограде?

— После того как мы переночевали, мы сразу отправились к государственному банку. В это время организовывалось новое правительство. Там было очень много людей, солдат, господ. И каждый по своей прихоти мог выступить с речью. Некоторые наши солдаты выступали. Они очень даже хорошо говорили. Ведь теперь у нас свобода слова и прессы. Там нам также дали денег.