Стародубская война (1534—1537). Из истории русско-литовских отношений

Тем не менее киевская тревога 1531—1532 гг., как и более ранняя витебская 1528 г., служит индикатором той напряженной атмосферы, которая царила в те годы в пограничных городах Великого княжества Литовского, постоянно ощущавших над собой угрозу московского нападения, кроме того, хотя большая война в последние годы правления Василия III так и не началась, но «малая война» — пограничные стычки и наезды, разбой и т.п. — велась непрестанно. Жалобами на пограничные «шкоды» пестрят посольские дела сношений Русского государства с Литовским за конец 20-х — начало 30-х гг. XVI в. Причем интересно обратить внимание на то, какая именно территория являлась в те годы ареной наиболее острых конфликтов и споров.

Еще во время переговоров 1526—1527 гг. о продлении перемирия — сначала в Москве, а потом в Вильне — литовская сторона жаловалась на «кривды», учиненные ей наместниками и помещиками из северских городов (Гомеля, Стародуба) и Великих Лук; спор возник из-за северских волостей (Олучичей, Маслова десятка, Крюкова десятка): каждая сторона считала их своими; состоявшийся 25 декабря 1526 г. в Стародубе порубежный съезд не удовлетворил литовские власти ⁵⁴. Во время приема в Москве зимой 1527/28 г. литовского посланца И. Ячманова снова звучали взаимные протесты против наездов и территориальных захватов на границе между Стародубом и Гомелем, с московской стороны, и Пропойском, Чичерском, Горволем — с литовской ⁵⁵. Посланный в Литву в феврале 1529 г. Ф. Г. Афанасьев должен был протестовать против того, что «королевы люди… у Стародуба вступаютца в Попову Гору, в Маслов десяток, в Крюков десяток и в иные волости и села, через перемирные грамоты… а на Луках вступаютца в Озерскую волость и в иные волости и села» ⁵⁶. Аналогичный протест по поводу указанных стародубских волостей был заявлен литовским послам М. Яновичу и В. Чижу, прибывшим в Москву в августе того же года; в свою очередь послы жаловались на гомельского и стародубского наместников, воевавших Речицкую, Горвольскую, Кричевскую, Чичерскую и иные «королевы» волости ⁵⁷. На тех же позициях стороны оставались и в последующие годы.

В 1529—1531 гг. заметное место в отношениях между двумя государствами занял вопрос о проведении порубежного съезда для размежевания спорных земель в Великих Луках (с Полоцком) и Стародубе (с Речицей). Сроки проведения этих съездов несколько раз переносились, и они так и не состоялись, причем обе стороны старались вину за их срыв возложить друг на друга ⁵⁸. Литовские послы, прибывшие в марте 1532 г. в Москву для возобновления перемирия, выставили условием его заключения уступку Василием III в пользу короля Чернигова, Гомеля, Поповой Горы, Дрокова, но это условие было великим князем отвергнуто ⁵⁹.

Таким образом, основными районами столкновения территориальных притязаний двух соседних держав оказались великолуцкий рубеж и северская «украина». Не случайно именно они стали в период войны 1530-х гг. главной ареной боевых действий: конфликт, приведший к войне, вызревал на протяжении 20-х — начала 30-х гг. Что касается Северщины, то здесь уже в начале 1530-х гг. по существу велась пограничная война, отличавшаяся от «большой войны» только масштабом операций и тем, что в конфликт были пока вовлечены лишь местные силы во главе с наместниками той и другой стороны. Между тем эти стычки порой приобретали весьма серьезный характер. Так, в начале весны 1531 г. кричевский державца В. Б. Чиж доносил королю о набеге на управляемую им волость, в котором участвовало «несколко тисяч людей» во главе с Иваном Ботвиньевичем ⁶⁰.

На фоне таких событий литовское правительство, естественно, не могло питать особых иллюзий относительно прочности перемирия с Москвой. «А што ся дотычеть того неприятеля нашого Московского, — писал Сигизмунд упомянутому выше В. Б. Чижу первого апреля 1531 г., — он здавна звык не бачачы (невзирая. — М. К.) на Бога и на прысягу свою, нас зражати (предавать. — М. К.) и перемиръе з нами зрушивати» ⁶¹. И тем не менее король всячески стремился сохранить это шаткое перемирие. Причина такого миролюбия заключалась в том, что Сигизмунд и его советники отдавали себе отчет в полной неготовности Великого княжества к войне с Россией. В 1531 г. литовские паны, напомнив господарю о скором окончании срока перемирия с Москвой, запросили его мнение по вопросу: «валку з ним (Василием III. — М. К.) вести, або станье (перемирие. — М. К.) на колько лет взяти», — на что Сигизмунд ответил (через послов), что «естли бы его милость хотел напротивку его (Василия III. — М. К.) валку почати, тогды его милость тых часов ку валце ся не зготовил» ⁶². Однако король чувствовал себя неготовым не только к наступательной, но и к оборонительной войне против Москвы и поэтому приказывал панам-раде снарядить посольство в Москву, которое должно было заявить там протест по поводу умаления королевского титула и заключить на несколько лет перемирие ⁶³.

Посольство И. Б. Сапеги и М. В. Яновича прибыло в Москву в марте 1532 г. с полномочиями на заключение «вечного мира». Однако об условиях мира стороны не смогли договориться: «Шигона и диаки звали русские городы великого князя вотчиною, а послы звали городы русский королевою вотчиною» ⁶⁴. Тогда послы предложили заключить перемирие «на колко лет пригоже». Но великий князь встретил это предложение без особого энтузиазма; послам было заявлено: «нам перемирье которого для дела с ним имати? заньже было межи нас с ним (королем. — М. К.) перемирьа много, и в том прибытка нам мало» ⁶⁵. Московская сторона предложила заключить мир, уступив королю «волостей и сел, которые ему пришли с рубежа», но послы даже для перемирия требовали уступки Чернигова, Гомеля и иных городов, на что получили решительный отказ. В конце концов Василий III согласился лишь продлить перемирие с 25 декабря 1532 г. (когда истекал срок прежнего соглашения) еще на год ⁶⁶. Показательно, что послы, попросившие было пятилетнего перемирия, услышав от великого князя, что «боле того нам перемирье взяти нелзе», заявили: «государева воля, и мы и на то делаем» ⁶⁷. Из этого диалога хорошо видно, кто больше нуждался в перемирии. Единственным утешением для литовской стороны могло быть то, что в составленной 10 апреля 1532 г. записи о продлении перемирия на год королевский титул был написан полностью ⁶⁸.

Однако продление перемирия не принесло спокойствия на литовскую границу: как уже говорилось, именно во второй половине 1532 г. ходили упорные слухи о намерении Василия III захватить Киев. Нападения опасались и в других пограничных городах: в конце того же 1532 г. канцлер Литвы Ольбрахт Гаштольд со слов могилевского державцы В. И. Соломирицкого сообщал королю об «умысле» «неприятеля московского», задумавшего «под замъки нашы украинныи подтегнути и шкоду им учынити» ⁶⁹. В этой связи представляется ошибочным утверждение А. А. Зимина, что с момента продления в апреле 1532 г. перемирия и до смерти Василия III «отношения с Литвой ничем не омрачались» ⁷⁰.