Впереди - ледовая разведка

Самый опытный знаток Арктики не в силах заранее точно спланировать маршрут самолета ледовой разведки, не в силах предугадать, какую ждать погоду. А в отпущенные летные часы все равно надо уложиться. Ледовые разведчики должны быть отличными тактиками – так спланировать маршрут, чтобы ни один час полета не проходил без работы, каждую минуту велись наблюдения за льдами. И если со всех сторон подступают циклоны, надо уметь из этого кольца вырваться. Такие опытные ледовые разведчики, как Шильников, Зябкин, Кумачев, это умеют.

Я однажды видел, как работает Кумачев в густеющем мраке. Трудно было различить, где кончаются льды и начинаются полыньи, трудно было понять, на какой высоте мы летим. А Камиль сидел у блистера и разглядывал льды при тусклом свете самолетных фар. И делал записи в тетрадке.

— Камиль не только быстро и точно оценивает ситуацию, — говорил мне командир экипажа Подольский. — Он отлично знает Арктику и может предсказать, какие льды встретятся через двадцать минут полета. А при проводке судов предвидеть картину распределения льдов просто необходимо.

Каждую навигацию ледовый разведчик Камиль Кумачев прямо с борта самолета дает рекомендации капитанам. Однажды – было это зимой 1972 года – он три месяца летал на проводке караванов. Провел в воздухе 600 часов. С севера дул сильный ветер и прижимал тяжелые ледяные поля друг к другу, закрывал те немногие полыньи, по которым надеялись пройти суда. Карские ворота были забиты тяжелым льдом. А караван надо выводить. Ледовый разведчик Камиль Кумачев направил суда через пролив Югорский Шар и вывел десятки судов из тяжелых льдов.

В Ленинграде Камиля найти довольно сложно. Проще с ним встретиться где-нибудь в Амдерме или на Диксоне, на мысе Челюскин или на Северной Земле. Добрых полгода он летает в Арктике. Потом приезжает в Ленинград и даже в отпуск не отправляется куда-нибудь на Черноморское побережье Кавказа, где можно блаженно лежать на солнце и ни о чем не думать, а упаковывает лыжи и едет в горы или берет путевку в какую-нибудь туристскую поездку по Турции или по Африке.

— Нельзя же всю жизнь на месте просидеть, — считает Камиль. — Самое большое богатство в человеке – те впечатления, которые он накапливает за свою жизнь. И хочется побольше этих впечатлений накопить.

Совершенно неиссякаемой энергии человек.

— Камиль, вышли на высоту пятьсот метров, — сказал штурман. — Можешь включать свой аппарат.

Камиль ушел в задний отсек самолета, к люку, где установлен аппарат для аэрофотосъемки.

— Теперь, пока Камиль эти льды на память не запечатлеет, будем самолет держать на этой высоте, — сказал командир второму пилоту. — Смотри за высотомером.

Для самых опытных полярных летчиков нет работы сложнее, чем полеты на ледовую разведку. Даже рейсы на СП, когда надо отыскать в океане станцию и сесть на дрейфующую льдину, не могут сравниться с ними по трудности. Вылетел летчик на СП, набрал подходящую высоту и остался один на один с небом, с бесконечным, спокойным простором. Полеты же на ледовую разведку выматывают все силы. Сколько раз я слышал, как командир экипажа Михаил Михайлович Подольский говорил второму пилоту Валерию Обухову:

— Тут смотреть надо в оба. А то того и гляди ножки себе поломаем.

Наш Ил-14 порой идет надо льдами на высоте всего метров пятьдесят. Все десять часов летчики, как говорится, ведут самолет на руках – не выпуская штурвала. Казалось бы, ближе к земле – спокойнее. Но, во-первых, под нами не земля, а Ледовитый океан. Случись что – вряд ли мы можем рассчитывать на благополучную посадку на лед. К тому же иной раз встречаются выползающие вдруг из тумана довольно высокие острова. От них лучше держаться подальше.

Летчики из экипажа Подольского Ледовитый океан знают не хуже, чем пилоты города на Неве трассу Ленинград – Москва. На своем веку они совершали посадки не только на дрейфующие льды Центральной Арктики, но садились и на айсберги, путешествующие вдоль берегов Антарктиды, летали на антарктический полюс холода – станцию Восток.

Михаил Михайлович Подольский участвовал в двух советских антарктических экспедициях. Однажды он возвращался на станцию. В салоне – несколько полярников. Неожиданно к пассажирам вышел второй пилот:

— Расстелить чехлы. Всем лечь на пол, ногами вперед. У нас снесло лыжу.

Левую лыжу снес поток воздуха.

Подольский прошел над небольшой посадочной полосой, взглянул на нее, словно примериваясь, развернул самолет и, вцепившись в штурвал так, что потом, когда они благополучно сели, несколько секунд не мог разжать руки, повел его вниз.

Удар при посадке был несильный. Командир долго удерживал самолет на правой лыже, потом левое крыло зацарапало по снегу, самолет остановился. Только стакан, забытый кем-то на столе, ударился об электроплитку и раскололся.

Теперь, через много лет, рассказывая о том случае, он говорит, что крепче всего засел в памяти не страх – страха не было – крепче всего сидел в памяти тот факт, что все, кто был в салоне, отказались ложиться на пол вперед ногами. «Да ты что! Так только в гробу выносят».

— Давай лучше о таких случаях не вспоминать, — предложил Подольский. — Лучше повнимательней смотри вперед. Ты медведя хотел увидеть. А они в этих местах водятся.

— Командир, аэропорт Средний закрылся, — сказал бортрадист.

Видимость отличная – миллион на миллион, как говорят летчики. Но мы в океане, за 83-й параллелью. Часа через четыре горючее кончится. Надо уже поворачивать, искать пристанище на берегу. Даже не верится, что где-то сейчас туман закрывает взлетные полосы. Где-то пурга и метели.

— Попытайся узнать, как там поживает Земля Франца-Иосифа.

— Командир, Земля Франца-Иосифа не принимает, — доложил бортрадист. — У них видимость сто. Ожидается ухудшение погоды.

— Да, братцы, загулялись мы сегодня, — сказал Подольский.

— Михаил Михалыч, — вздохнул радист, — сейчас был на связи Диксон. У них вроде ничего погодка. Но без гарантий.

— Ну уж упаси меня бог, когда циклоны бродят, на Диксон идти. Там ведь как: пятнадцать минут погода, а потом ни с того ни с сего – хлоп и закрылся аэропорт. Нам что-нибудь надо такое, чтоб не рисковать. А то вон горючки уже в обрез.

…На зов блуждающего над океаном самолета откликнулся радист небольшой полярной станции на мысе Косистом. Надо было торопиться – горючее кончалось. Мы ушли на высоту 2100 метров и взяли курс на Косистый.

Прилетели поздней ночью. В заметенной снегом гостинице было тепло и пусто. Мы открыли двери своей комнаты, увидели застланные кровати, висевшую на стене картину «Грачи прилетели», и вдруг нам стало так уютно в этом далеком от Большой земли поселке полярников, что минут через пятнадцать нас сморил сон и без обычных вечерних разговоров мы уснули.

Я думал, что здесь, в этой тихой натопленной комнате, не буду слышать гул двигателей, не буду ощущать резкие перепады высот. Но всю ночь, хоть сон был и крепкий, мне казалось, что я лечу в самолете и под нами бесконечной вереницей тянутся и тянутся льды.

Шильникову очень хотелось пройтись по «земле», которую он открыл год назад. Открыл, но так и не побывал на ней. А сейчас мы как раз подлетали к этой «земле» – дрейфующему острову станции «Северный полюс-23».

Минут через двадцать мы увидим среди ровных, похожих на громадные блины, гладких многолетних ледяных полей айсберг, домики, людей. Люди выбегут нам навстречу, будут махать руками. И когда самолет «приледнится», первым делом обнимут Василия Ивановича, скажут какие-то добрые слова человеку, отыскавшему для них среди громадных просторов Ледовитого океана подходящую прочную «землю», где теперь вырос научный городок.

Шильников смотрел в блистер на ровные, лишь по краям обрамленные торосами, ледяные поля. Здесь, в Чукотском море, торосы высотой метров пять. Эти мощные ледяные горы – свидетели громадной силы океана, мощи ветров и упрямства течений. Расталкивая друг друга, пробивают они себе дорогу. И тяжелый гулкий стон стоит кругом.