Свои и чужие - интриги разведки

Это был первый в России в XX веке шпионский процесс. Многие военные и юристы поняли, что дальше без специального контрразведывательного аппарата армия существовать не может, и в рапортах начальству предлагали конкретные организационные меры.

Ввиду секретности дела они не знали о существовании в столице так называемого разведочного отделения, хотя оно функционировало уже больше года.

Историки любят точные даты. Мы называем ее — 3 февраля 1903 года по новому стилю.

Тогда военный министр генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин представил Николаю II на «соизволение» строго секретный шестистраничный доклад, который в течение нескольких месяцев тщательно готовил узкий круг специалистов Военно-ученого комитета Главного штаба русской армии.

Непосредственное обращение к царю не являлось, конечно, событием исключительным. Еще со времен Александра II существовал порядок, согласно которому все дела министерств военного, морского и иностранных дел император рассматривал лично, обсуждал их, что называется, с глазу на глаз с высшими должностными лицами.

Что касается тайных дел, то заведенный порядок соблюдался неукоснительно и при последнем царе.

В докладе его составители, имея в виду сложность поимки иностранных агентов, писали: «Между тем, судя по бывшим примерам, обнаружение государственных преступлений военного характера до сего времени у нас являлось делом чистой случайности, результатом особой энергии отдельных личностей или стечением счастливых обстоятельств, ввиду чего является возможность предполагать, что большая часть этих преступлений остается нераскрытыми и совокупность их грозит существенной опасностью государству в случае войны…»

А война с Японией была уже не за горами.

Начало XX века дает нам массу примеров удачных или неудачных тайных агентурных (именно агентурных) акций со стороны всех крупных европейских держав. О предателе Гримме мы уже напомнили. Русская разведка несколько лет спустя обзавелась в Вене ценным источником — полковником Альфредом Редлем, который занимал одно время должность начальника агентурного отделения разведывательного бюро австрийского генштаба.

А как же действовать разведывательным органам иначе? Появление новых, значительно более разрушительных, видов оружия, нарастание противостояния коалиций государств — все это подталкивало генштабистов активизировать разведку, усиливало их стремление получать информацию заблаговременно и, по возможности, из тех центров, где сконцентрировались особо важные секретные сведения.

Действие, в свою очередь, рождало противодействие в виде создания специальных контрразведывательных органов.

В своем докладе военный министр А. Н. Куропаткин предлагал, в частности, учредить при Главном штабе «Особое разведочное отделение» (термин контрразведка утвердился не сразу. — А. З.). Мыслилось, что орган этот будет небольшой — шесть—семь штатных агентов, делопроизводитель, писарь, а возглавит отделение штаб-офицер в чине майора или подполковника.

Чтобы обеспечить тайну самого факта существования органа по борьбе со шпионажем, Куропаткин предложил не создавать его официально, а личный состав сотрудников именовать «состоящим в распоряжении начальника Главного штаба».

Задача отделения, по мнению авторов доклада, должна была заключаться, прежде всего, в «установлении негласного надзора за путями тайной военной разведки, имеющими исходной точкой иностранных военных агентов и конечными пунктами лиц, состоящих на государственной службе внутри страны».

Финансирование контрразведки как конспиративной организации скрывалось за формулой — «на известное Вашему Императорскому величеству употребление».

Не отпуская министра, царь внимательно изучил доклад и наложил лаконичную резолюцию: «Согласен».

Хлопоты по созданию контрразведывательного органа продолжались до июня, и с этого месяца, можно считать, началась его работа.

Поскольку офицеров, опытных в деле негласного розыска, в штабе не имелось, то по договоренности с Департаментом полиции в военное ведомство прикомандировали ротмистра корпуса жандармов, бывшего начальника Тифлисского охранного отделения Владимира Николаевича Лаврова. Из Грузии же направили двух наиболее опытных «наблюдательных агентов» — Зарицкого и Исаенко.

Именно эти люди и составили костяк «особого разведочного отделения».

«Ну вот: снова голубые мундиры, на которых клейма негде ставить», — подумают некоторые. И таких читателей можно понять. Ведь многие десятилетия (особенно после октябрьской революции) в исторической и художественной литературе создавался образ монстра в лице жандармского ведомства и отделений по охранению общественного порядка.

По политическим и идеологическим соображениям большинство авторов вообще замалчивало тот факт, что Департамент полиции осуществлял функцию контрразведки практически с момента своего образования. Другой вопрос, как эта функция реализовывалась.

Черное пятно лежало и на кадрах жандармов. Сама принадлежность к данному ведомству, без учета личных качеств, принесенной Отечеству пользы, рассматривалась чуть ли не как преступление. Здесь стоит вновь упомянуть Павла Павловича Заварзина. Именно его стараниями в Варшаве в 1909 году удалось разоблачить целую шпионскую сеть австрийской разведки. Не сами жандармы, а командующий военным округом, оценивая заслуги начальника охранного отделения, представил его досрочно к званию полковника. Но об этом ничего, к примеру, не написал Эрнст Генри в своей книге «Профессиональный антикоммунизм». К ней мы еще обратимся не раз. Идеологические установки старого коминтерновца заставляли его использовать только черную краску при описании Заварзина.

Однако вернемся к 1903 году.

Мизерный аппарат контрразведки постепенно разворачивал свою деятельность.

К сожалению, в архивах сохранились лишь немногие документы на сей счет. Более или менее подробно говорится о контрразведывательных мероприятиях того времени в отчете за период с 26 июня по 10 декабря 1903 года, подготовленном ротмистром Лавровым. В частности, он указывал, что активное наблюдение велось за австрийским военным атташе Готфридом Гогенлоэ-Шиллингфюрстом, его германским коллегой фон Лютвицем и японским подполковником Акаши, а также за возможными их информаторами — служащим Департамента торговли Ивановым и начальником отделения Главного интендантского управления Есиповым.

Особое внимание Лавров обращал на японского подполковника Акаши, предпринимавшего попытки создать в русской столице агентурную сеть. В январе 1904 года «разведочное отделение» выходит на штаб-офицера для особых поручений при главном интенданте ротмистра Ивкова. Деятельность японского шпиона удалось пресечь еще до начала войны.

Полномасштабно заняться контрразведкой «особому разведочному отделению» мешал его конспиративный статус. Ведь даже офицеры высших штабов не знали о его существовании, что уж говорить о Варшавском округе.

Позднее крупный прокурорский работник, а затем директор Департамента полиции Р. Г. Моллов отметил данное обстоятельство. В одной из докладных записок он укажет: «Стыдиться борьбы с такой серьезнейшей для родины опасностью, разрушающей оплот государства, подрывающей его военную мощь и силу средств обороны от врага, угрожающей Отечеству потерей нескольких сотен тысяч молодых жизней и миллиардными убытками, казалось бы, нет оснований. Контрразведывательные же бюро, будучи учреждениями не легализованными, должны работать как бы из подполья и скрывать свою деятельность и существование даже от воинских частей, между тем борьбу со шпионажем нужно сделать открытой, популяризировать ее, придать ей патриотический характер, и тогда к ней примкнут силы народные, национальные».

Устранить излишнюю секретность в деле контрразведки — вот что требовалось в 1903 году при создании «особого разведочного отделения». Но не менее важно было привести в соответствие отечественное законодательство о шпионаже. А к этому приступили лишь в 1912 году. Немудрено, что упоминавшийся подполковник Гримм безнаказанно действовал почти семь лет. В Варшавском военном округе, буквально опутанном австрийскими и немецкими агентами, охранное отделение, а затем и контрразведка с 1900 по 1910 год выявили почти полторы сотни иностранных шпионов (от мелких контрабандистов до офицеров штаба), а до суда удалось довести только 17 дел с 33 обвиняемыми.