О повреждении нравов в России

Колико сам государь ни держался древней простоты нравов в своей одежде, так что, кроме простых кавтанов и мундиров, никогда богатых не нашивал, и токмо для коронации императрицы Екатерины Алексеевны, своей супруги, сделал голубой гродетуровой кавтан с серебреным шитьем, да сказывают еще у него был другой кавтан дикой с золотым шитьем, не знаю, для какого знатного же случая сделанной. Протчее все было так просто, что и беднейший человек ныне того носить не станет. Как видно по оставшим его одеждам, которые храняться в Куншкамере при императорской академии наук. Манжет он не любил и не нашивал, яко свидетельствуют его потреты; богатых екипажей не имел, но обыкновенно езжал в городах в одноколке, а в дальном пути в качалке. Множества служителей и придворных у него не было, но были у него денщики, и даже караулу окроме как полковника гвардии не имел. Однако при такой собственно особы его простоте хотел он, чтобы подданные его некоторое великолепие имели. Я думаю, что сей великий государь, которой ничего без дальновидности не делал, имел себе в предмет, чтоб великолепием и роскошию подданных побудить торговлю, фабрики и ремеслы, быв уверен, что при жизни его излишнее великолепие и сластолюбие не утвердит престола своего при царском дворе. И тако мы находим, что он побуждал некоторое великолепие в платьях, как видим мы, что во время торжественного входу, после взятия Азовского, генерал-адмирал Лефорт шел в красном кавтане с голунами по швам, и другие генералы также богатые кавтаны имели, ибо тогда генералы мундиров не нашивали. Богатые люди из первосановников его двора или которые благодеяниями его были обогащены, как Трубецкия, Шереметев и Меншиков; в торжественные дни уже старались богатые иметь платья. Парчи и голуны стали как у жен, так и у мужей во употреблении, и хотя не часто таковые платья надевали, моды хотя долго продолжались, однако они были, и по достатку своему оные уже их чаще, нежели при прежних обычаях делали. Вместо саней и верховой езды и вместо колымаг, не терпящих украшеней, поевились уже кареты и коляски, начелись уже пуки, которых до того не знали, и приличные украшении к сим екипажам. Служители переодеты на немецкий манер, не в розноцветных платьях стали наряжаться, но каждый по гербу своему или по изволению делал им ливреи, а офисьянты, которых тогда еще весьма мало было, еще в разноцветных платьях ходили.

Касательно до внутреннего житья, хотя сам государь довольствовался самою простою пищею, однако он ввел уже во употребление прежде незнаемые в России напитки, которые предпочтительно другим пивал. То есть, вместо вотки домашней, сиженой из простого вина, вотку голландскую анисовую, которая приказной называлась. И вины ермитаж и венгерское, до того не знаемые в России.

Подражали сему его и вельможи, и те, которые близки были ко двору, да и в самом деле, надлежало им сие иметь, ибо государь охотно подданных своих посещал, то подданный чего для государя не сделает? Правда, сие не токмо ему было угодно, но напротиву того, он часто за сие гневался, и не токмо из простого вина подслащенную вотку, но и самое простое вино пивал, но и собственное желание удовольствия, до того ими не знаемого, превозмогло и самое запрещение государево, дабы последовать его вкусу. Уже в домах завелиса нетокмо анисовая приказная вотка, но и гданския. вины нетокмо старинные, о коих выше помянул, но также ермитаж, венгерское и некоторые другия. Правда, что еще их сначала весьма бережливо подавали, и в посредственных домах никогда в обыкновенные столы употребляемы не были, но токмо во время праздников и пиршеств, да и тут не стыдились, принести четвертную или сулею запечатанную и, налив из нее по рюмки, опять запечатав, на погреб отослать.

Однако, хотя сам не любил, и не имел времени при дворе своем делать пиршествы, то оставил сие любимцу своему князю Меншикову, который часто оные как в торжественные дни, так и для чужестранных министров с великим великолепием по тогдашнему времени чинил. Имел для сего великой дом, не токмо на то время, но и в нынешнее, ибо в оной после кадетской сухопутной корпус был помещен, и слыхал я, что часто государь, видя из дворца своего торжество и пиршество в доме его любимца, чувствовал удовольствие. Говоря: «Вот как Данилич веселится». Равно ему подражая, так и быв обязаны самыми своими чинами, другия первосановники империи также имели открытые столы, как генерал-адмирал граф Федор Матвеевич Апраксин, генерал-фельдмаршал граф Борис Петрович Шереметев, канцлер граф Гаврила Иванович Головкин и боярин Тихон Никитич Стрешнев, которому, поелику он оставался первым правителем империи во время отсутствия в чужия краи императора Петра Великого, на стол и деревни были даны.

Сим знатным людям и низшия подражая, уже во многих домах открытые столы завелиса, и столы не такия, как были старинные, то есть, что токмо произведении домостройства употреблялись, но уже старались чужестранными приправами придать вкус доброте мяс и рыб. И конечно в таком народе, в крем странноприимство сочиняло всегда отличную добродетель, не трудно было ввестись в обычай таковых открытых столов употребление; что соединяяса и с собственным удовольствием общества, и с лутчим вкусом кушанья, противу старинного, самым удовольствием утверждалось.

Не неприятель был Петр Великой честному обществу, но хотел, чтобы оно безубыточно каждому было. Он учредил ассамблеи, на которые в назначенные дни множество собирались. Но сим ассамблеям предписал печатными листами правила, что должно на стол поставлять и как принимать приезжих. Сим упреждая и излишнею роскошь, и тягость высших себе принимать. Ибо общество не в обжирании и опивании состоит, и не может оно быть приятно, где нет равности. Сам часто государь присутствовал в сих ассамблеях и строго наблюдал, дабы предписанное исполнялось.

Но слабы были сии преграды, когда вкус, естественное сластолюбие и роскошь стараются поставленную преграду разрушить, и где неравность чинов и надежда получить что от вельмож истребляют равность. В присутствии государевом учиненные им предписания сохранялись в ассамблеях, но в простом житье роскошь и унижение утверждали свои корни.

И подлинно мы видим, что тогда зачели уже многия домы упадать, и упадающие ожидать от милости государской и от защищения вельмож своего подкрепления. Из первых знатных домов мне случалось слышать о упадшем доме князя Ивана Васильевича Одоевского, которого дом был на Тверской, тот самой, которой после сего был Василья Федоровича Салтыкова, потом Строганова, а ныне за князь Алексеем Борисовичем Голицыным состоит, в приходе у Спаса. Сей князь Одоевской неумеренным своим сластолюбием так разорился, что, продав все деревни, оставил себе некоторое число служителей, которые были музыканты, и сии, ходя в разные места играть и получая плату, тем остальное время жизни его содержали. Воистину при древней простоте нравов музыканты не нашли бы довольно в упражнении своем прибыли, чтобы и себя, и господина своего содержать.

Я сказал о сем князе Одоевском, яко о разорившемся человеке, но и многия другия, естли не в разорение от сей перемены жизни пришли, но по крайней мере чуствовали не малую нужду. Дабы умол-чать о прочих, Борис Петрович Шереметев, фелтмаршал, именитый своими делами, обогащенный милостию монаршею, принужден однако был вперед государево жалованье забирать и с долгом сим скончался, яко свидетельствует самая его духовная. И после смерти жена его подавала письмо государю, что она от исков и других убытков пришла в разоренье.

Переменившейся таким образом род жизни, в начале первосановников государства, а в подражании им и других дворян, и расходы достигши до такой степени, что стали доходы превозвышать; начели люди наиболее привязываться к государю и к вельможам, яко ко источникам богатства и награждений. Страшусь я, чтобы кто не сказал, что по крайней мере сие добро произвело, что июли наиболее к государю стали привязываться. Несть, сия привязонность несть благо, ибо она не точно к особе государской была, но к собственным своим пользам; привязанность сия учинилась не привязанность верных подданных, любящих государя и его честь, и соображающих все с пользою государства, но привязанность рабов наемщиков, жертвующих все своим выгодам и обманывающих лестным усердием своего государя.