Собрать Русь ! (Не в силе Бог, а в правде)

- Голубка ты моя белая, звездочка моя ясная, что сказала ты, а? Я свататься к Насте? Я - речи ей нежные шептать? Да полно ты, полно, Любушка... Одно у меня сердце, одно и согласие. Тебя люблю я пуще солнца красного, в тебе одной вся радость моя...

Девушка отняла платок от лица и с радостным недоверием слушала пылкую речь милого.

- А она... Настя... хвасталась... При всех хвалилась.

- Ну, пойдем под качели... Я при Насте и при всех скажу, что врет она, глупая. Пойдем!

- Что ты, что ты, Артемий, да можно разве! Батюшка и матушка осерчают.

- Так поверь же мне, Любушка... Поверь, желанная... Только о тебе и думаю, только и свету что ты...

Львов обнял талию девушки и с неудержимою горячностью говорил о своей любви, о том обещании, которое дал ему Кошкин, о грядущем счастье, ради которого он и взялся исполнить поручение ее отца. Сомневаться в искренности слов юноши было невозможно, и Любуша опустила к нему на грудь свою прелестную головку, жадно внимая его уверениям.

- А я вчера все плакала, - созналась Люба. - Пришла Настя и начала хвастаться, говорить: только на нее и смотрел ты все.

- Любушка, радость моя, дай ты мне крест на твоей монисте, поцелую я его... Веришь ли, что крестом шутить не стану?

- Верю, Артемий, верю! - улыбаясь сквозь слезы, прошептала Люба. - И ты не гневайся, милый, очень уж обидно мне стало... Променял на Настю!..

- И в мыслях не было!

- Люди толковали...

- А ты вздорных слов поменьше слушай.

Влюбленная парочка нежно ворковала, передавая друг другу грустные впечатления последних дней, когда под влиянием пустой болтовни Насти между ними появилось охлаждение.

- Теперь никому не поверю! - прижимаясь ко Львову, говорила Люба.

- И не верь! Твой отец обещал, что неволить не станет и со сватами в разговор не пойдет. Его слово крепкое. Да и ты, Любушка, в отца характером. Не думаю, что забудешь.

- Ты только не забудь, Артемий, а я навеки буду твоей!

Глава III

В ПУТИ, В ДОРОГЕ

Князю Юрию было не хуже и не лучше, а братья больного набирали силу, распоряжались, покрикивали на слуг и даже, что особенно поразило Кошкина, вздумали заглянуть в кладовые и подклети, чтобы заранее сообразить, много ли чего останется после умирающего и как повыгоднее разделить оставшееся.

"Невиданное это дело... неслыханное, - думал старик, качая головой. Старшему брату глаза не привелось закрыть, а уж они шныряют, рыщут, точно татарва... Не, лучше под Москвой быть... настоящей силушке поклон нести..."

Встретив на дворе Артемия, старик шепнул ему:

- Собирайся, молодец! Как стемнеет, с Богом в путь!

- Твоего слова ожидаю, Михайло Иванович. Прикажешь - хоть сейчас! - с готовностью отвечал юноша.

Кошкин задумался.

- Оно бы лучше было той же ночью ехать, - вымолвил он, - да опоздал я малость. Полагал, не полегчает ли нашему князю. Не, не встать ему, соколу ясному, а воронью не дам хозяйничать! Да, Артемий, ступай, поклонись московскому орлу-батюшке, бей челом, расскажи все по правде и... крест поцелуй, а за тобою и мы поцелуем!

Юноша понимал, какая великая судьба выпала на его долю. В тот важный исторический момент, когда государь Иван III всеми силами своего ума, энергии стремился собрать Русь в одно могучее и целостное государство, когда ради достижения грандиозной цели все средства, правые и неправые, считались возможными, явиться гонцом из удела, который может быть присоединен немедленно, без войны или выкупа, - значило сразу выслужиться перед Москвою.

Артемий горел от нетерпения, но Михайло Иванович принадлежал к числу осторожных людей. Он оттого и посылал своего питомца, выросшего в его доме как сын родной, что возлагал на него серьезные надежды.

Никто не отказался бы от такого важного поручения, если бы умел, как старик Кошкин, заглянуть в близкое будущее и понять неизбежность присоединения удела к Москве. Выигрывал, очевидно, тот, кто раньше других выкажет покорность зачинающемуся могуществу и получит примерную награду.

Будь Михайло Иванович помоложе - он сам вихрем помчался бы в Москву и потом, быть может, явился бы в Дмитров в новом качестве, облеченный властью. Но ему нельзя было отлучиться от постели умирающего князя, не возбудив подозрения его братьев, и выбор умного старика пал на Артемия.

Решительный, смелый и находчивый юноша сумеет справиться со всеми опасностями и там, в Москве, не посрамит себя.

Но главное, на что надеялся Кошкин, его питомец не присвоит исключительно себе подвига усердия и хотя на закате жизни, но Михайло Иванович будет награжден государевой милостью.

В сумерки осеннего дня, когда обыватели Дмитрова разошлись по своим хатам, Артемий вывел за околицу вороного коня, заботливо окрутив соломой его копыта, и около версты шел пеший, чтобы скрыть следы.

Оглянувшись на чернеющие в сумраке стены Дмитрова и отыскав глазами знакомый дом, где у окна теперь, наверное, стояла Любушка, прощаясь со своим милым, Артемий набожно перекрестился, поправил шапку набок, подтянул пояс покрепче, оправил свой кафтан и вскочил на лошадь.

- Благослови, Боже! - промолвил он. - В добрый час! Прощай, Любушка, радость желанная! Поджидай, светик, скоро и назад!

Дорога до Москвы была не особенно дальняя, но в то смутное время, когда Русь еще собиралась в одно целое и находилась в зависимости от татар, когда удельные князья боролись между собою за первенство, когда бояре пользовались правами "отъезжать" от одного князя и поступать на службу к другому, а холопы, следуя их примеру, тоже нередко убегали от своих господ, путешествие по лесным тропинкам одинокого всадника редко обходилось без неприятных встреч и даже стычек.

Но волков бояться - в лес не ходить!

Глухо стучали копыта вороного коня по замерзшей земле, и быстро мчался молодой гонец, думая о своей ясной голубке и о том счастливом дне, когда старик исполнит данное им обещание. Радостно и хорошо было на душе юноши. Он бодро и уверенно смотрел вперед, ощущая, как горячо и свободно переливалась в его жилах молодая кровь, и мгновениями с безмолвным вызовом глядел в чащу темного леса, словно желая на деле выказать свое мужество, свою силушку молодецкую, жадно рвущуюся наружу.

Артемий ехал, не останавливаясь, всю ночь и на рассвете добрался до небольшой деревушки, где жил приятель его покойного отца, Онисим Мартюхин.

Это был уже старик с седою бородой и с густыми бровями, из-под которых прямо и открыто смотрели серые добрые глаза. Мартюхин не держал заезжего двора, где могли бы останавливаться путники, но для хорошего человека у него всегда находились доброе слово, теплый угол и хотя не роскошная, но горячая пища.

Артемий привязал коня; войдя в комнату, перекрестился и отвесил хозяину троекратный низкий поклон.

Мартюхин обнял юношу, поцеловал его и усадил на лавку рядом с собой. Пока хозяйка, немолодая женщина, хлопотала, чтобы накормить гостя, а холопы расседлали коня, Онисим осведомился:

- Куда несет Бог, Артемочка?

- В Москву.

- Что так понадобилось? За делом или на побывку, к дядьям?

Артемий и забыл совсем, что у него в Москве дальние родственники, которых он не видел с малолетства. Не имея права рассказать Онисиму истинную причину поездки, юноша вынужден был воспользоваться представившимся случаем.

- Время выпало свободное, конь застоялся, работы никакой - вот и вздумалось, - уклончиво сказал он.

- Доброе дело, Артемочка, доброе... родню забывать не следует... Знаю, ты сиротой растешь, на чужой стороне, под чужой кровлей...

- Мне боярин Кошкин все равно что отец! - горячо возразил юноша.

Онисим усмехнулся и покачал головой.

- Ишь вспыхнул, точно солома от огня! Вот и отец твой, покойник, царствие небесное, такой же был... Чуть не по нем что - руби, коли... Хорошо это, Артемий, да только опаску надо держать... Буйной голове, чай, слышал, старики говорят, семь смертей грозит...