Кровавый евромайдан — преступление века

В соответствии с этой идеологией априори заявлялось, что на Украине проживает единый народ, который говорит на одном языке, имеет общую историю. Хотя это не совсем так и даже совсем не так.

И когда на уровне руководства страны все это стало поддерживаться, одна часть народа начала считать, что у них ценности «правильные», а другая часть, которая не могла поддерживать такую идею, оказалась надолго дезориентированной, как бы растерянной.

Особую роль в утверждении такого подхода сыграл вопрос единственного государственного языка. Как юрист и человек, который защищал кандидатскую диссертацию по государственному управлению, хотел бы подчеркнуть: принятие закона о единственном государственном языке означало, что на госслужбе может служить только человек, владеющий государственным языком. То есть в органах власти и управления, в прокуратуре, в милиции, в суде, в службе безопасности Украины, в армии (на офицерских должностях) могут служить только те, кто в совершенстве владеет украинским языком. Для тех же, кто им не владеет (или, по мнению «блюстителей чистоты языка», владеет недостаточно), доступ в эти структуры закрыт. По своей сути это дискриминация всего русскоязычного населения Украины, с нее все и начиналось.

Показательно, что первым делом после государственного переворота хунта отменила пусть и «ущербный», но все же действующий закон о региональных языках. Это на заметку тем, кто лживо вещает о том, что языковый вопрос не важен и надуман.

При этом очевидно, что миллионы граждан Украины исторически не могли быть носителями государственного языка в силу того, что на их территории на украинском языке никто не говорил.

Сергей Хелемендик:

На Донбассе, например.

Виталий Захарченко:

Да, например, на Донбассе.

Сергей Хелемендик:

А в каком возрасте вы начали «розмовляти на украинской мове»?

Виталий Захарченко:

В 34–35 лет, когда учился в магистратуре Академии управления Министерства внутренних дел Украины и столкнулся с тем, что преподавание ведется на украинском, магистерскую работу необходимо было написать и защитить тоже на украинском языке.

Сергей Хелемендик:

Вопрос филолога — вам нравится украинский язык? Вы же должны были на нем говорить.

Виталий Захарченко:

В средней школе я изучал украинский язык. Мне он всегда давался просто. Слово «нравится», наверное, не совсем подходит, это больше эмоции. Я, например, очень люблю украинские песни. А так как я человек служивый, с 18 лет на государственной службе, то когда появилась необходимость, начал говорить на украинском, практиковался, общаясь с коллегами, с которыми вместе учился, там многие были из Западной Украины.

Сергей Хелемендик:

А как министр внутренних дел на каком языке вы говорили со своим окружением? Виталий Захарченко:

На обоих, но в официальной обстановке исключительно на украинском.

Сергей Хелемендик:

И это ни у кого не вызывало затруднений?

Виталий Захарченко:

Абсолютно точно. Но дело в другом: языковый вопрос — это своеобразная ширма, дымовая завеса для националистов. Под прикрытием лозунга о поддержке государственного языка русскоязычным регионам прививалась чуждая идеология украинского национализма. Если мы обратимся к Харькову, Днепропетровску, Запорожью — областям, где исконно жили русскоговорящие, то увидим, что там каким-то удивительным образом в учреждения науки, учебные заведения стали приходить люди с новыми радикальными подходами в национальном вопросе. Эта радикальная, правая, более того — профашистская идеология сначала подспудно, а потом открыто стала главенствующей в учебных заведениях. Появились даже так называемые русскоговорящие украинские националисты (РУН). То есть вопрос был отнюдь не в языке, а в идеологии, которая продвигалась под прикрытием языкового вопроса.

Дальше — больше. При полной поддержке государства начали героизироваться темы профашистских организаций прошлого, например батальона «Нахтигаль», дивизии СС «Галиция», стали воспеваться Бандера, Шухевич. Принять это жители юго-востока не могли. Вот тогда и произошел раскол.

Это был долгий процесс, который поначалу мало кто понимал, мало кто предвидел его последствия. Ведь официальная пропаганда изображала все очень невинно. Вроде бы все так патриотично, нарядно — национальные чувства, национальная гордость, даже спорить с этим неприлично. Действительно, разве можно на Украине украинцам запрещать свою национальную гордость? Вот только никто не замечал, что любовь к своему народу исподволь подменялась неприятием и ненавистью к другому. Как обычно, дьявол радикального национализма скрывался в деталях. А потом из всего этого вылез нынешний фашизм в чистом виде.

Сергей Хелемендик:

Прежде чем украинский фашизм (странное, все еще непривычное словосочетание) показал свой звериный оскал, ему предшествовали идеология и ценности, значительная часть которых была совсем не фашистской и выражалась фразой «пикейных жилетов» из романа Ильфа и Петрова: «Европа нам поможет», сформулированная потом в виде слогана «Україна — це Європа». С этой идеологией вы как высокопоставленный государственный чиновник, министр, руководящий огромной армией полиции, ежедневно сталкивались.

Для меня этот слоган — большая загадка, он кажется искаженным, инфантильным, извините, почти бредовым, особенно в смысле «Европа нам поможет», «Европа нам даст», «мы будем Европой». Выскажу свое мнение, может быть, оно излишне резкое, но все же. Пять миллионов украинцев болтаются по Европе на нелегальном положении, на заправках в туалете часто сидит украинская тетушка и собирает по 50 центов там, где не поставили автомат. О проституции вообще не говорю: украинская проститутка стала европейским брендом.

Как вы понимаете эту «европейскую идеологию» и эти «европейские ценности»? Как вы это видели тогда, когда были при власти?

Виталий Захарченко:

Большинство украинцев себя считают европейцами в силу того, что географически так выпало — это простой ответ на ваш вопрос.

Если же посмотреть более широко — что такое Европа для украинцев и в чем, собственно, вопрос, почему такое стремление в Европу, — то здесь все гораздо сложнее. Так исторически сложилось, что Украина всегда была под влиянием более сильных государств и империй. Соответственно, представление о «хорошем и справедливом сюзерене» для украинцев не является чем-то новым.

В сегодняшних условиях привлекательность, условно назовем, западной империи большому числу украинцев кажется неоспоримой. Широко распропагандированные «европейские ценности» представляются безусловным благом.

Вот эти так называемые европейские цивилизационные, культурные ценности преподносились украинцам как самые важные цели, которых может достичь Украина в случае, если станет на европейский путь развития.

Сергей Хелемендик:

Если можно, подробнее об этих ценностях, что имеется в виду конкретно: богатство, комфорт, свобода?

Виталий Захарченко:

Демократические ценности — это свобода слова, социальная защита, правовая защита, свободные демократические выборы всех уровней, отсутствие коррупции в обществе. Так это много лет объясняли гражданам Украины, и я бы в принципе с этим не спорил, хотя сегодня мне кажется, что многие из этих ценностей в Европе уже давно под большим вопросом. Вспомним недавний коррупционный скандал ФИФА, информацию Сноудена и Ассанжа. Эти ценности подчас декларативны и избирательны, как минимум не касаются эмигрантов и беженцев.

Вместе с тем в массовом представлении граждан Украины под европейской социальной защитой подразумевались высокая заработная плата, хорошее пенсионное обеспечение. Особенности правового государства, которое есть в Европе и к которому должна стремиться Украина, объясняли так, что европейские ценности — это когда рядовой гражданин (в нашем случае «маленький украинец») будет защищен, сможет всегда обратиться в суд — и суд примет правильное, справедливое решение, сможет обратиться в полицию — и полиция решит все его вопросы.