Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России

обработки информации, которая, в свою очередь, все больше и больше диктует нам те или

иные решения, направляя наше внимание на определенные области знания и проблемы

космического ранга. Она, эта наука, то есть определенная система получения, обработки и

использования знаний о мире и человеке, дала нам множество сведений, кроме самого

главного: что же такое сам человек? Что мы собой представляем? Зачем появляемся на

свет и почему умираем в тот момент, когда, как нам кажется, только начинаем что-то

понимать и в чем-то разбираться? Почему “венец творения” в системе мироздания

оказывается всего лишь игрушкой случайностей, не обладая никакой абсолютной

ценностью в бесконечности вселенной и весьма относительной - на протяжении своей

краткой и полной превратностей земной жизни?

Эти вопросы человек начал задавать себе с того самого момента, как почувствовал себя

человеком. Возможно, когда-нибудь мы узнаем, что эти же вопросы возникали еще у его

предков, а, может быть, и у некоторых из его современников - животных, с которыми он

оказался особенно тесно связан. Сейчас мы знаем, что животные обладают своим языком,

что они вовсе не “бессмысленные и бессловесные” создания, а поведение современных

“диких” животных, в полном смысле слова обитающих среди людей (известно, сколько

“диких” животных живет в наших городах) и, без преувеличения, стремящихся к общению

с человеком (раньше это могли наблюдать, главным образом, отшельники), позволяет

предположить, что образование “ноосферы” и изменение силовых (энергетических)

характеристик Земли в результате человеческой деятельности не прошло бесследно и для

эволюции животного царства.

Так почему же на поставленные вопросы наука не давала и не могла дать ответ? В

первую очередь потому, что она была позитивной наукой. Она изучала человеческое тело,

его строение и физиологию, и уверяла, что это и есть собственно человек. Она

рассматривала возможность появления жизни в космосе и на планетах, рассматривала

следы эволюции жизни на Земле и приходила к выводу, что, поскольку шансы на

возникновение таких условий на других планетах ничтожны, жизнь на Земле “зародилась”

случайно. Отсюда следовало заключение, что человек - явление не только эфемерное, но и

случайное, так что никакой “миссии” (цели) он в себе не несет, а его стремление к

познанию и преобразованию мира - всего только результат определенной структуры

мозговых клеток…

Будь это действительно так, прирожденный дар познания, приведший к такому итогу,

стал бы убийственен для человека и человечества. По счастью, вероятно, с того самого

момента, как указанные вопросы без ответа приобрели ощутимую остроту, у человека в

качестве противовеса пробудилось то, что именуют обычно “религиозным чувством”. Оно

коренилось в интуиции и в тех “сверхчувственных” ощущениях, которые на протяжении

тысячелетий служили питательной средой для мистицизма.

Если наука явилась способом экспериментального постижения мира, то религия взяла

на себя попытку его объяснения - объяснения, собственно говоря, не самого мира, а

структуры мироздания в целом, став разграничительным барьером между логикой науки и

экстазом веры, являвшемся, в свою очередь, орудием “сверхчувственного” познания,

поскольку его питала информация иррационального характера.

Религия использовала материал позитивного знания, но в основе своей опиралась на

мистицизм - невнятное предощущение многих из нас, что человек находится как бы на

грани двух и более миров, из которых только один вмещает его физическое тело, а потому

является для него безусловной реальностью, в то время как другие остаются спонтанно

возникающими и исчезающими феноменами, не оставляющими в памяти ничего, кроме

смутно скользящих теней, к которым так присматривался в свое время Платон.

Являются ли эти тени отражением какой-то реальности, или сами они всего только

фантомы, возникающие в результате несовершенства наших органов чувств, нашей

нервной системы, наших собственных дефектов, постулирующих их возникновение и

исчезновение? В конце концов, к этому и сводился вековечный спор материализма с

идеализмом, в своих крайних проявлениях одинаково склонных рассматривать данную

нам в ощущениях реальность только под каким-то одним углом зрения, забывая о

многомерности и многообразии мира, открывающегося нам лишь в узком спектре наших

возможностей.

Развитие науки в XX столетии (а для математиков - значительно раньше) прояснило тот

факт, что уже не в умозрительном плане, а в самой что ни есть практической деятельности

человеку сейчас приходится иметь дело с силами, в реальности существования которых

мы не можем сомневаться (например, гравитация, магнитные поля, электричество),

однако для нас они столь же “нематериальны”, как те символы или абстракции, которыми

мы их обозначаем и которые, в конечном счете, так похожи на символический язык

средневековых алхимиков, каббалистику гностиков или образы религиозных иерархий

Востока.

Именно поэтому я рискну утверждать, что сознание современного человека полностью

дематериализовано и насквозь символистично. Именно развитие науки и ее использование

приучило человека современного оперировать исключительно символами, за которыми

часто нет никакого предметного содержания. И все же они воспринимаются адекватно

людьми на всех концах земного шара подобно тому, как один и тот же китайский

иероглиф, имеющий совершенно различную фонетическую огласовку на севере и на юге

страны, и там и там передает заключенную в нем информацию в неискаженном виде. Не

эта ли символистичность мышления, которую впервые открыли в конце прошлого

столетия поэты-символисты, а следом за ними - и художники, обратила внимание наших

современников на духовное наследие древних культур и цивилизаций, увидев в

причудливых образах мифотворчества минувших веков символистическую тайнопись,

отражающую вполне реальные явления физического и духовного мира?

Однако, можно ли говорить о подобной “иероглифичности”, заложенной в мистических

ощущениях человека, на которой взрастали все религии прошлого? Такой вопрос

тревожил одинаково теологов, этнографов и религиоведов, но окончательного своего

разрешения не получил, хотя большинство его исследователей склонялись к

утвердительному ответу, поскольку в основе всех религий древности (во всяком случае,

тех, чьи корни удается проследить в достаточно долгой перспективе времен) оказываются

схожие мифы, представления, образы и даже обряды.

Таковы идеи потопов, искупления, сошествия учителей (с небес или со звезд), учение

об инкарнациях, метампсихозе и многое другое, что можно, конечно, объяснить

заимствованием идей друг у друга, “бродячими сюжетами” или единством

психоментальной структуры вида Homo sapiens, являющегося единым биологическим

видом на нашей планете. Однако для каждого из этих предположений потребовалось бы

слишком много оговорок и допущений. Проще предположить, что в основе таких

первичных мистериальных предпосылок лежит некая объективная реальность,

вызывающая представление об иных мирах и пространствах, об иных силах и иерархиях, с

которыми человек связан чем-то, что и является его истинной, непреходящей сутью,

проявляющей себя через его физическое тело.

В известной мере, историю религий можно рассматривать как историю трансформации

и расшифровки подобных ощущений, остающихся у человека неизменными с глубокой

древности до наших дней, поскольку, как теперь выясняется, менялось не их сущностное

содержание, а всего только их осмысливание и образное воплощение - все то, что на