Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг

Екатерина в споре о титуле заняла более жесткую позицию, чем Елизавета

Петровна и Петр III, давшие французским послам затребованный ими реверсаль —

документ, предусматривающий, что признание императорского титула не будет означать

изменения действовавшего протокола, обеспечивавшего preséance65 французских

дипломатов перед русскими. Давать реверсаль Екатерина отказалась категорически —

терять достоинство перед Людовиком XV, которого оценивала чрезвычайно низко, никак

не входило в ее планы.

Исправлять ошибки и оплошности, допущенные Бретейлем и его преемниками

(сменившему его поверенному в делах Беранже было и вовсе запрещено появляться при

дворе), предстояло новому полномочному министру Франции в Петербурге. Энергией и

опытом Дюран превосходил своих предшественников. На дипломатической службе он,

выходец из семьи депутата парламента от округа Мец, находился более четверти века. Еще

на Аахенском конгрессе, завершившем борьбу за австрийское наследство, Дюран показал

себя дипломатом умным, мужественным и скромным. Граф Шарль де Брольи, глава

Секрета короля, в полной мере оценил его профессиональные качества. В 1754 году

Дюран оказался на посту полномочного министра в Варшаве, совмещая

представительские функции с работой агента тайной дипломатии. После того, как была

65 Преимущество в занимаемом месте на протокольных мероприятиях.

перехвачена его секретная переписка с де Брольи, он попал в опалу, длившуюся вплоть до

отставки Шуазеля в 1770 году.

В 1771 году в Лондоне вспыхнул скандал с шевалье д’Эоном, присвоившим

секретный архив французского посольства в Англии — и Дюран снова при деле.

Направленный в Лондон графом де Брольи, он смог получить у д’Эона самый опасный

документ архива — письмо о проведении разведки английского побережья для возможной

высадки морского десанта с собственноручной подписью Людовика XV. Лондонский

успех принес Дюрану пост полномочного министра в Вене. Здесь, однако, его постигла та

же неудача, что Кэткарта в Петербурге. Канцлер Кауниц был так скрытен, что в Версале

узнали о разделе Польши только спустя несколько месяцев после подписания первых

соглашений между Россией, Австрией и Пруссией. (Кстати, известный Сабатье де Кабр,

предшественник Дюрана в Петербурге, весной 1772 года также не верил, что раздел

Польши уже фактически совершился.) Избежать неприятностей Дюрану удалось лишь

благодаря протекции Брольи, который рекомендовал его сменившему Шуазеля герцогу д’

Эгильону.

Пост посланника в Петербурге оказался последней услугой, которую успел оказать

де Брольи своему протеже. Времена изменились. Людовик XV, который и в лучшие годы с

гордостью говорил о себе: «Je suis un homme inéxprimable»66, с начала 1772 года, за два

года до своей кончины, перестал интересоваться чем-либо кроме охоты. Влияние

бесцветного д’Эгильона, благодаря благосклонности последней фаворитки короля мадам

Дюбарри, сделалось неограниченным. К счастью, Дюран был известен д’Эгильону — он

помогал ему составить мемуар, обосновывающий необходимость для Франции

заключения союза с малыми государствами Бурбонского дома — в противовес Северной

системе Панина. Д’Эгильон, успевший к тому времени сделать то, что не успел Шуазель,

— отправить в отставку де Брольи, — нашел, что Дюран, несмотря на близость к

опальному руководителю Секрета короля, — дельный человек. Герцог решил дать ему

шанс взять реванш за неудачу в Вене.

Дюран появился в русской столице в июне 1772 года. С первой задачей,

поставленной перед ним королем, он справился быстро. Спор о титуле был окончен

компромиссом, устроившим обе стороны. От требования реверсаля французы отказались,

настояв взамен, чтобы Екатерина в письмах к Людовику XV называла его не просто «Votre

majesté»67, но «Votre majesté très chretienne»68. Кроме того, поскольку по-французски новая

66 Я человек необъяснимый (фр.).

67 Ваше величество (фр.)

68 Ваше христианнейшее величество (фр.)

формула королевского титула звучала не вполне благозвучно, официальную переписку

было решено вести на латыни.

Это была маленькая дипломатическая победа Екатерины. «Die armen Leute»69, как

она называла французов, подразумевая, прежде всего, Версаль, после провалов своей

политики в Польше и Швеции, вынуждены были вести себя скромнее. Герцог д’Эгильон в

беседах с русским поверенным в делах в Париже Хотинским открыто винил Шуазеля в

недальновидности, признавая фактическую изоляцию Франции в Европе.

Однако союз России, Пруссии и Австрии, действовать против которого

предписывалось Дюрану, оказался неожиданно прочным. Главную причину этого

французский дипломат видел в пруссофильской политике Панина. Противодействовать ей,

по мнению посла, можно было, только поддерживая влияние при дворе Орловых. Дюран с

головой погрузился в интриги, паутиной опутавшие петербургский двор весной-осенью

1773 года. Григорий Орлов стал частым гостем в его доме. Дюран, однако, с удивлением

обнаружил, что отставной фаворит по натуре незлобив и, поругивая под настроение

Панина, вовсе не собирался мстить ни ему, ни сменившему его в будуаре императрицы

Васильчикову.

Никита Иванович же, напротив, узнав о намечающемся приятельстве Дюрана с

Орловым, принял меры. Прошло совсем немного времени — и француз почувствовал, что

вокруг него образовался вакуум. Словоохотливый прежде Панин стал при встречах

неожиданно лаконичен, приглашения присутствовать на Эрмитажных собраниях

поступали через раз. Даже во взгляде Орлова Дюрану чудилось некое сожаление. Такими

печальными оказались дела французского посла к моменту приезда Дидро.

4

«Рeu fréquentez notre Ambassadeur. On est disposé à regarder comme des espions ceux

qui sont assidus chez lui70», — так наставлял Фальконе своего друга, когда тот начал

осваиваться в Петербурге.

Совет благоразумный. Однако Дидро ему не последовал. Он не только не раз

встречался с Дюраном, но и попытался, по его просьбе, исправить представления

Екатерины о Франции и французской политике.

«Уничтожьте, если это окажется возможным, предубеждение императрицы против

нас. Дайте ей почувствовать, насколько ее слава могла бы приобрести блеска тесным

союзом с нацией, более чем всякая другая способной оценить выдающиеся способности

императрицы и придерживаться относительно нее благородного образа действий».

69 Никудышные люди ( нем.)

70 Поменьше посещайте нашего посла. На тех, кто с ним связан, принято смотреть как на шпионов (фр.).

Эта не лишенная вдохновения импровизация посла, прозвучавшая на одной из его

встреч с Дидро, ясно показывает, как верно понял он, что в беседах с философом следует

обращаться не столько к его разуму, сколько к чувствам.

Мотивы, которые побудили Дидро взяться за выполнение этого поручения, не

вполне ясны. Конечно, он сам не раз называл себя добрым французом и давал понять, что

за границей его патриотизм возрождается. Похоже, однако, что было еще кое-что.

Возможно, аукнулась история с предисловием к рукописи Гельвеция, так возмутившим

Версаль.

Дидро принялся за дело основательно.

— Если Ваше величество позволит, — говорил он, устраиваясь октябрьским

вечером в кресле напротив императрицы, — я бы хотел сегодня помечтать вслух.

Предметы наших бесед были настолько серьезны, что, право, надо же когда-то и

пофантазировать.

— И о чем же вы собираетесь мечтать, господин философ?

— О Франции и России, — живо отвечал Дидро, — о союзе и согласии этих двух

великих держав.

— Вы решили заняться дипломатией? — подняла брови Екатерина.