«КРАСНАЯ КАПЕЛЛА». Советская разведка против абвера и гестапо

Сталин конечно же обратил внимание на сообщение разведки из Берлина от 16 июня 1941 года. Как он на него отреагировал, есть свидетельства того же П.М. Фитина. В них подчеркивается недопонимание Сталиным сути полученных сообщений разведки или по меньшей мере их неадекватное восприятие. 17 июня 1941 года, писал он в своих воспоминаниях, его и наркома госбезопасности Меркулова пригласили в Кремль к 12 часам дня к Иосифу Виссарионовичу Сталину. В Кремль Фитин ездил нечасто и отправился туда со смешанными чувствами восторга, трепета, опасений и с намерением отстаивать согласованную с Меркуловым позицию о достоверности доложенной информации. Уже с самого начала Меркулов и Фитин оставили себе лазейку: полученные сведения они рассматривают как всего лишь правдоподобные. Правдоподобие на порядок ниже достоверности, и отвечать за подобие если и придется, то в меньшей степени. С этой домашней заготовкой наши главные разведчики и предстали перед И.В. Сталиным. Вождь встретил их спокойно, в своей обычной манере расхаживая вдоль большого стола, находившегося слева от двери. Среди бумаг на столе сверху лежала шифровка из Берлина, которую фитин сразу заметил.

— Прочитал ваше донесение, — неторопливо и ровным голосом произнес Сталин. — Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз? — И в упор уставился на Фитина и на Меркулова одновременно.

Гости Сталина никак не ожидали, что он без всякого предисловия заговорит о деле, и, сказать честно, растерялись. Все, что собирались выложить вождю, мигом вылетело из головы. Фитин так объяснил свое шоковое состояние: «Мы молчали. Ведь всего три дня назад, 14 июня, газеты опубликовали заявление ТАСС, в котором говорилось, что Германия столь же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз».

Неожиданно для себя Фитин понял, что выступил против линии партии, а были ли у него для этого достаточные основания?!

Меркулов после заданного Сталиным вопроса не дрогнул ни единым мускулом и не произнес ни одного слова. Ему в большей степени, чем Фитину, раскрылась в различных измерениях суть происходящих событий. Он мог бы направить их в более определенную сторону. Но своего мнения по поводу надвигающейся войны, когда для этого представился подходящий случай и когда об этом прямо спросил Сталин, Меркулов не выразил.

Поняв, что четкого ответа от вызванных для доклада комиссаров госбезопасности он не услышит, Сталин захотел уточнить сведения относительно источника тревожной информации:

— Что за человек сообщил эти сведения?

По сравнению с первым, этот вопрос был легкой задачкой для школьников. «Мы были готовы к ответу и дали источнику положительную характеристику», — отметил Фитин. По ходу дела Сталин задал несколько уточняющих вопросов, не вызвавших затруднений.

Вождь обдумывал и взвешивал услышанное от Фитина, поскольку, как свидетельствовал начальник разведки, Меркулов и тут ничего не произнес. Пауза затянулась. Сталин, по-видимому, сопоставлял данные разведки и более чем скромные комментарии Фитина с какими-то другими соображениями, возникшими в его голове. Потом он направился к рабочему столу и у его края резко обернулся.

— Дезинформация! Можете быть свободны.

К сожалению, пережитые тогда волнения и позднее мешали Фитину рассказать о тех замечаниях, которые еще высказал Сталин и какое он дал задание разведке. О том, что оно было, свидетельствуют воспоминания начальника разведки.

Приехав в наркомат, вспоминает далее Фитин, они с Меркуловым набросали шифровку в берлинскую резидентуру с заданием проверить доложенные в Москву сведения о том, что немцы намеревались напасть на СССР якобы 22 июня.

Но с другой стороны, ни в документах разведки, ни на приеме у Сталина 17 июня 1941 года эта дата не упоминалась. Так откуда же она взялась?! Может быть, запамятовал что-то Фитин, перепутал, ошибся? Возможно. Непонятно также и появление объемистого документа на одиннадцати машинописных страницах, отпечатанного через один интервал, в котором в кратком изложении собраны все донесения Корсиканца и Старшины о подготовке Германии к нападению на СССР, датированные концом 1940 года и обрывавшиеся на второй половине июня 1941 года. Сведения привязаны к источникам и числам, когда они были добыты. Документ носит справочный характер, не содержит ни выводов, ни предложений. Он предназначался, по-видимому, для какого-то доклада и назывался «Календарь донесений Корсиканца и Старшины. На нем в левом углу пометка: «Т. Журавлеву. Имейте у себя. 22.VI. П[авел] Ф[итин]».

На эти неувязки и недоговоренности в начале 70-х годов обратил внимание преподаватель разведывательного института профессор Б. Он поспешил встретиться с Фитиным, дни которого были сочтены, и задал ему ряд наводящих вопросов. Расхождений от этого меньше не стало, но в памяти Фитина всплывали важные детали, существенно дополнившие его первый рассказ и придавшие ему несколько иной смысл.

Фитин вновь подробно вспомнил о том, как докладывал И.В. Сталину об источниках берлинской резидентуры. В ответ на положительную их характеристику Сталин бросил короткую фразу:

— Вот что, начальник разведки, нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно доверять, ясно?

Профессор немедленно ухватился за эту мысль.

— Как вы поняли фразу И.В. Сталина относительно Вильгельма Пика? От него поступала информация иного содержания?

— Нет, Пик никакой политической информации Сталину не докладывал. Сказано было в том плане, что он — коммунист, а наши источники — члены фашистской партии, офицеры вермахта, поэтому от них может поступить и дезинформация.

Кстати, это уточнение Фитина лишает основания тех исследователей всех мастей, которые по разным причинам твердят о том, что Сталин верил Гитлеру больше, чем своей разведке.

В ином ключе передал Фитин и сказанные напоследок слова Сталина. Теперь они звучали так:

— Идите все уточните, еще раз проверьте эти сведения и доложите мне.

Нет, не с Богом отпустил Меркулова и Фитина Сталин, а с конкретным заданием. О нем-то они и говорили, возвращаясь из Кремля. Лихорадочно подготовленный немецким отделом внешней разведки «Календарь Корсиканца и Старшины предназначался для доклада Сталину, но новых сведений он не содержал. Меркулов отказался его подписывать:

— Там наверху умеют лучше нас анализировать.

Увы, он был в какой-то мере прав. В те годы разведка еще не занималась серьезным анализом информации. Специальное аналитическое подразделение появилось только в 1943 году.

По тем же причинам, вероятно, что и воспоминания Фитина, статья профессора Б. увидела свет только в 1989 году.

Некоторые авторы со слов Фитина или Журавлева знали о первоначальном варианте разговора двух комиссаров госбезопасности с И.В. Сталиным и муссировали его, подчеркивая неосведомленность и подозрительность генсека.

Да и то сказать: кому много дано, с того много и спрашивается. Имея огромную власть, Сталин расплачивался за это тем, что его обвинили после смерти во всех смертных грехах, даже тех, к которым он не имел отношения.

Определенная неразбериха и суматоха в штабе разведки накануне нападения Германии на Россию были следствием сложившейся критической ситуации. В кризисные периоды в изобилии появляются невероятные слухи и предположения, часто взаимоисключающие друг друга, в которых тонут жемчужины достоверной информации, или их отбрасывают, как словесную шелуху, а порой и дезинформацию. В то же время дезинформация, этот мутант достоверных сведений, охотно принимается за истину в последней инстанции. Об этом свидетельствует старший оперуполномоченный немецкого отдела 1-го управления разведки НКГБ старший лейтенант З.И. Рыбкина, готовившая сообщения Корсиканца и Старшины для доклада Сталину. По ее словам, «...тогда было очень много сообщений о том, что война надвигается. Об этом говорили повсюду и все. Информацию об этом мы получали даже из Австралии, практически отовсюду. Правда, во всех сообщениях о войне указывались различные сроки, вплоть до того, что она могла начаться Первого мая!.. В целом складывалась довольно пестрая картина».