Обнаженный меч

Наконец, главный палач взял с плахи красный платок, усмехнулся и приблизился к Гаджи Джафару:

- Пригни-ка свою длинную шею!

Попытался завязать глаза главному визирю.

- Прочь!

Главный визирь вновь прикрикнул на Масрура и кандалами выбил меч из его рук. Меч со звоном упал к ногам главного визиря. Гаджи Джафар пригрозил Масруру:

- Глупец! Как ты смеешь завязывать мне глаза?! Я прикажу выколоть тебе глаза! Прикажу вместо вола впрячь тебя в мельничные жернова! Ну, погоди! Никто не имеет права поднять на меня меч! Сам халиф Гарун ар-Рашид дал мне охранную грамоту с печатью. Я умру своей смертью, меня меч не возьмет! Ведите меня к халифу!

- А почему эту бумагу не показал в тюрьме?

За главного визиря ответил один из фаррашей:

- Он в тюрьме не сидел. Мы визиря привели сюда прямо из его покоев. Так было приказано. Он сидел в своих покоях под домашним арестом.

Масрур, побледнев, произнес:

- Астафуруллах!99

И главный палач, и фарраши призадумались. Их настороженные взгляды встретились: "Может, тут какая-то путаница?!" "Все может быть..." Масрур, подняв меч с пола, отложил его в сторону и сказал:

- Братцы, тут всякая ошибка возможна. Отведите уважаемого главного визиря к повелителю правоверных. Как прикажет, так и поступим.

Опоясанный мечом халиф Гарун ар-Рашид величаво восседал на золотом троне. Лицо и глаза его словно бы яд источали. "Золотые" и "серебряные" люди со сложенными на груди руками стояли справа и слева от него. Все внимание было обращено на халифа. Полководец Абдулла для подавления хуррамитских восстаний, вспыхивающих повсюду, просил пополнить войско. У арабов есть поговорка: "Ложь, способствующая миру, лучше, чем правда, порождающая раздор!" На совете никто не предложил халифу прекратить истребление людей. Напротив, придворные в один голос советовали послать войско в Базз.

- Пока не убьем Шахракова сына Джавидана, подавить восстание хуррамитов не удастся!

Во время этого совета кем-то из придворных вскользь было упомянуто имя Бабека. Халиф Гарун гневался на Абу Имрана, на которого возлагал большие надежды. То, что юнец-огнепоклонник, только что опоясанный шерстяным поясом, рания Лупоглазого, озадачило халифа. "Ишь ты, не успел мышонок вырасти, а уже мешок из-под низу прогрызает!" - подумал Гарун.

В тронном зале по желанию халифа держали громадного льва. Ему было отведено особое место. Лев был ученый: если халиф сердился на кого-то, лев начинал зевать. А сейчас халиф сказал:

- Кинуть бы этого хуррамитского щенка на съеденье льву!

Казалось, что льва, сидящего на золотой цепи, только что искупали в позолоченной воде. Он весь блестел. Златокузнецы и для халифского льва изготовили кое-какие украшения. Этот хищник иногда дергался на золотой цепи, обнажая острые клыки, в желании устрашить черного кота, сидящего у трона халифа. Но любимец халифа и ухом не вел, он не только не боялся, но вообще внимания не обращал на своего грозного сородича. Халиф погладил кота.

- Какого черта Абу Имран подставлял голову под удар сопляка? Ну и рохля!

Все промолчали.

В это время начальник стражи, опасливо войдя, сложил руки на груди и поклонился:

- Светоч вселенной, прости нас, из-за одного путаного дела осмеливаемся побеспокоить тебя. Главный визирь Гаджи Джафар утверждает, что повелитель правоверных поручился за его неприкосновенность. Он предъявил грамоту, заверенную печатью.

Халиф Гарун сразу же понял в чем дело и, как ужаленный; вскочил с трона:

- Где этот продажный пес?! Я ждал голову этого проклятого, огнепоклонника! А вы все еще нянчитесь с ним, как со свадебным бараном! Сюда этого подлеца!

- Повиновение повелителю правоверных - повиновение всевышнему, - с поклоном произнес начальник стражи. Затем повернулся, пошел к дверям и распахнул их. - Светоч вселенной, стража ведет этого нечестивца.

Вошел закованный в кандалы Гаджи Джафар. Гарун сквозь зубы язвительно произнес:

- А я думал, что Мехрадовар уже провел тебя через Чинвед100 в Бехештау. И ты там вместе со жрецами уже хум попиваешь.

Придворные в страхе замерли на местах. Никто из них не смел даже глянуть на главного визиря. Гарун, высоко подняв голову и держась за рукоять меча, прохаживался, красуясь перед Гаджи Джафаром. Главный визирь держался гордо. Его привычное к поклонам тело сейчас будто бы в прямое копье превратилось, вонзалось в сверкающие глаза халифа. Придворные поразились дерзости главного визиря. Он спокойно и твердо произнес:

- Ваше величество, всю жизнь я остерегался не вашего гнева, а вашей милости, расположения и щедрости ко мне. Горькая судьба в конце концов заманила и меня в ваши сети... Помните, когда в дворцовом саду я взобрался вам на плечи и сорвал яблоко любви, что вы обещали мне? Та, заверенная печатью грамота у меня в сапоге. Если желаете, начальник стражи может достать и прочитать.

- Коварный лис! Кто выдал бумагу с поручительством, тот может собственноручно перечеркнуть ее. Неужто ты и вправду надеешься спасти свою поганую жизнь при помощи клочка бумаги с печатью? Помнишь, ты тогда сказал мне: "Халиф - солнце на земле! А того, кто свалится с солнца, сам аллах не спасет". Глупый визирь, ты лебезил. Я - не солнце и не аллах! Я - аббасидский халиф. Ляховлэ вэла гуввэтэн илла биллахиль алийиль азим101.

Главный визирь, не роняя достоинства, продолжил прежним тоном:

- Светоч вселенной, искать ум в сердитой голове - безумство. Врачи считают озлобление временным затмением рассудка. Напрасно вы роняете семена в сухой песок.

Халиф расхохотался и мечом своим пошевелил бороду Гаджи Джафара:

- Теперь ты в еще худшем положении, чем араб, у которого пал верблюд. Не забывай, что я не нуждаюсь в советах таких предателей, как ты! Мой умнейший, вернейший, преданнейший советчик - вот этот дамасский меч! Глянь мне в глаза! Ты слышишь, что я говорю?!

Взгляды главного визиря Гаджи Джафара и халифа Гаруна встретились. Зрачки вспыхнули жаждой мести.

Нэ шире шотор, нэ дидаре эрэб!102

Главный визирь Гаджи Джафар горько усмехнулся и покачал головой:

- Вы можете умертвить меня, но не победить. Дух мой не сломить! И не забывай, что край храбрецов - Азербайджан - несокрушим! Азербайджанцы рождаются с мечом в руке! Они отомстят за меня! Придет время - палач Масрур отрубит голову вашему сыну - наследнику Амину и пошлет ее в подарок его матери Зубейде хатун!

Халиф Гарун, взревев подобно раненому льву, зажал уши обеими руками.

- Молчать, гяур!

Лев, испуганный воплем халифа, чуть было не сорвался с цепи. Главный визирь Гаджи Джафар, оставаясь внешне невозмутимым, с иронией прочитал стихи, вышитые золотом на абе халифа:

Не вали своей вины

на другого никогда.

Может, завтра ждет тебя

ещё худшая беда.

Чуть помедлив, главный визирь прочел и второе стихотворение, вышитое на абе:

Позднее раскаянье

Кто ж его оценит?!

Все равно, хоть богом стань,

Кару не отменят.

Халиф дал знак придворным выйти, а телохранителям и фаррашам подождать за дверью.

В тронном зале остались только Гаджи Джафар и халиф. Тару погрузился в раздумье, лицо его стало мертвенно бледным. Время от времени он поглаживал бороду. Гаджи Джафар почувствовал, что сердце халифа смягчилось, потому ласково и чуть просительным голосом сказал:

- Милостивый халиф, смерти я не боюсь, каждый из живущих когда-нибудь сменит сей мир на другой. В этот тяжкий для меня час молю только об одном: не считайте меня бесчестным человеком. На вашей сестре Аббасе я женился, соблюдая все предписания шариата. Два сына, которых родила она, мои законные дети. Пощади их, ради аллаха! Не посылай по наущению Зубейды хатун их, безвинных, на плаху!

У халифа Гаруна потемнело в глазах. Казалось Золотой дворец обрушился на него: "Что я слышу, о господи?!"

- Предатель! - халиф вновь разразился гневом, рванулся и схватил Гаджи Джафара за бороду. - Да покарает тебя Мекка, которую ты посетил! Больше тебе не удастся сбить меня с толку своими лживыми речами! Чтобы прервать случку, надо прежде всего убить суку! У меня больше нет сестры по имени Аббаса! Я вычеркнул ее из халифской семьи! Честь кинули псу, но даже тот не осквернил ее своим прикосновением. А ты и Аббаса погрязли в бесчестии. И вы оба должны умереть. Все! Мало твоего бесчестия, к тому же ты оказывается готовил западню и для меня. Все дворцовые интриги - твоих рук дело. И Аббаса, и ты...