Тайна святого Грааля: От Ренн-ле-Шато до Марии Магдалины

В этом бурном, но всегда необычайно связном повествовании Рабле умело варьирует правду и ложь, использует порой очень сомнительные шутки, заимствует фантастические — и весьма гротескные — подробности из средневековой литературы, руководствуется, в частности, одним эзотерическим текстом 1499 года, написанным итальянцем Франческо Колонна, «Сон Полифила», и одновременно обращается к темам, позаимствованным у различных эпических авторов Античности и Средневековья. И действительно, там можно найти и упоминания о походе Ясона и аргонавтов за золотым руном, и «Правдивую историю» Луциана Самосатского, а также народные сказки кельтского происхождения и романы о рыцарях Круглого стола, которые он прекрасно знал благодаря пересказам, сделанным в XV веке. Но внимание! В предисловии к «Гаргантюа» он предупреждает читателей: «А посему раскройте мою книгу и вдумайтесь хорошенько, о чем в ней говорится. Тогда вы уразумеете, что снадобье, в ней заключенное, совсем не похоже на то, какое сулил ларец; я хочу сказать, что предметы, о которых она толкует, вовсе не так нелепы, как можно было подумать, прочитав заглавие».

На самом деле план приключений, описанных в четвертой и пятой книгах полностью соответствует плану различных вариантов истории о поисках Грааля. Мореплаватели совершают необходимое путешествие в королевство Квинтэссенции, где, прикрываясь насмешками над пустыми рассуждениями средневековой философии, Рабле доказывает необходимость обрести глубокие знания, другими словами — посвящение, прежде чем совершить последний шаг на пути к Граалю. За этим следует прибытие в страну «фонарийцев», где правит Королева-Фонарь, она приглашает путешественников на роскошный ужин и просит их выбрать Даму-Фонарь, которая проводит их на таинственный остров, на котором укрывается оракул. Намек прозрачен, это самое меньшее, что можно сказать: не будучи «просветленным», нельзя проникнуть в тайны мироздания. И Дама-Фонарь, которая будет их сопровождать, очень походит на посланницу Грааля, особенно на Кундри, волшебницу Вольфрама фон Эшенбаха, которая, удостоверившись в том, что Парцифаль является «просветленным», предлагает провести его в замок Монсальваж.

И вот компания Пантагрюэля и Панурга пускается в путь к «желанному острову, где живет оракул Бутылки». Дама-Фонарь проводит своих спутников через удивительный виноградник. «Светозарный наш Фонарь велела каждому из нас съесть по три виноградинки, наложить листвы в башмаки и взять в левую руку по зеленой ветке». Затем она проводит их под сводом, похожим на триумфальную арку, на котором написаны следующие слова: «Вступающим под эти арки — Фонарь небесполезен яркий». Но на этом все не заканчивается. Проводница просит их прикрыть голову плющом. Как только это исполнено, Дама-Фонарь подводит их к входу в подземелье, и они спускаются по лестнице, которая кажется им бесконечной, что к тому же приводит Панурга в панический ужас, тем не менее забавный, потому что он очень человечен, что типично для повествования Рабле.

В этот момент на очень короткое время появляется Король-Рыбак, в карикатурном образе «большой Фляги», то есть «большого Флакона», выступающего в роли «губернатора Божественной Бутылки, в сопровождении храмовой стражи, сплошь состоявшей из французских пузырьков. Удостоверившись, что в руках у нас, как уже было сказано, тирсы и что мы увенчаны плющом, а также узнав наш достоименитый Фонарь, он беспрепятственно нас пропустил и велел провести к принцессе Бакбук — придворной даме Бутылки и верховной жрице при всех ее священнодействиях».

Их провожатая ведет их к двери, чьи «тяжелые створки были, должно полагать, из коринфской бронзы с миниатюрными лепными украшениями, весьма искусно, как того требовала скульптура, покрытыми эмалью, причем обе створки были настолько плотно пригнаны и прилажены одна к другой, что не требовалось ни засова, ни замка, ни какого-либо другого запора. <…> Тут доблестный наш Фонарь принесла нам свои извинения и сопровождать нас далее отказалась; теперь нам-де надлежит руководствоваться наставлениями верховной жрицы Бакбук, ибо Фонарю вход в храм воспрещен по причинам, о которых простым смертным лучше не знать». Затем Дама-Фонарь проводит нечто вроде магического ритуала, и двери распахиваются, давая возможность Пантагрюэлю и его спутникам проникнуть внутрь святая святых.

«Чужестранцы», как их называет Рабле, оказываются в центре храма с необычайным убранством, описание которого позаимствовано из «Сна Полифила». К тому же храм, несмотря на то что находился под землей, освещен удивительным светом, источник которого невозможно определить, что, конечно же, напоминает о ярком свечении, исходящем, по словам Кретьена де Труа, от Грааля. «Меж тем как мы восторгались волшебным храмом и достопамятною лампою, перед нами, окруженная своею свитою, предстала почтенная жрица Бакбук». Эта странная жрица подводит их к чудесному фонтану и приглашает выпить из него воды. Они повинуются, но находят напиток довольно безвкусным. Тогда Бакбук приказывает устроить им роскошный пир, и когда они вновь пьют воду из фонтана, она кажется им лучшим из вин, которое они когда-либо пробовали. Несомненно, это аналог пира Грааля, такой, каким он описан во многих вариантах истории о поисках Грааля, а также намек на «пир бессмертия», столь часто встречающийся в древних кельтских эпопеях.

Наконец, Бакбук уводит одного Панурга к Оракулу, расположенному в часовне, которая стоит совершенно отдельно от самого храма. Это была «круглая часовня, сложенная из камней из Каппадокии, благодаря совершенной прозрачности коих солнечный свет, пробиваясь сквозь пролом в скале, прикрывавшей главный храм, совершенно свободно, целыми потоками вливался в эту часовню, лишенную окон и каких бы то ни было других отверстий, так что казалось, будто он возникал там же, внутри, а не притекал извне». Здесь соблюдается традиция: подобный сверхъестественный свет, способный затмить собой солнце и звезды, исходит из самого Грааля.

В этой часовне находится другой фонтан. Бакбук велит Панургу плясать, затем просит его сесть и спеть песню, чтобы призвать Божественную Бутылку, песню, которая заканчивается следующими словами: «О Бутылка, — Чтимый всюду — Кладезь знанья! Чутко, пылко — Ждать я буду — Прорицанья». Затем, «когда песня была спета, Бакбук что-то бросила в фонтан, и вода внезапно забурлила. <…> И тогда послышалось слово: Тринк». Конечно, Панург разочарован сказанным Оракулом, но Бакбук обещает истолковать ему глубокий смысл слова, вышедшего из Божественной Бутылки. Однако это ни к чему не приводит, ибо слова Бакбук бессмысленны: она произносит похвальное слово вину и рассуждает о знаменитой пословице in vino Veritas, «истина — в вине».

Рабле прослыл распутным монахом-пьяницей, но на самом деле это совершенно не соответствует действительности. И Рабле — или его последователь — совсем о другом хотел рассказать Панургу, чье имя, вспомним, означает «способный на все», то есть на самом деле «ни на что не способный». Это образ человечества, столкнувшегося со страданием, с сомнением и смертью. Вероятно, «жрица» Бакбук желала показать Панургу — и через него всем людям, — что он сам должен истолковать ответ оракула. Но тем не менее этот ответ весьма и весьма двусмысленный, и из него довольно трудно извлечь хоть какую-нибудь пользу.

Рационалистическое толкование отличается деткой простотой: «тринк» или в переводе «пей» значит черпай знания из источника науки и искусства до полного опьянения. Таким образом, мы приходим к знаменитому произведению Бодлера «Напейтесь». В обстановке начала XVI века, когда многочисленные интеллектуалы жаждали знаний, подобное толкование кажется логичным, но при близком рассмотрении оно довольно примитивно. Конечно, существует, официальное христианское толкование: вино, освященное священником, есть кровь Христа, а как следствие, Бога, поэтому вкусите божественной крови и не думайте ни о чем другом. В древнееврейской традиции, которую продолжили христиане, считается, что в крови содержится душа. Выходит, в причастии под обоими видами в виде вина мы вкушаем душу Бога. Однако раньше в Римско-католической церкви довольно долгое время причащаться вином могли только священники, которые служили обедню, а верующим в виде хлеба давалось только «тело Христово». В этом было что-то оскорбительное, если только речь не шла о том, чтобы показать, что только посвященные, то есть священники, рукоположенные епископом, привилегированным наследником апостольской традиции, а значит, и инициации имели на это право в отличие от простых смертных. А раз уж известно, что Рабле в своем произведении нападает на официальную Церковь, считая ее вырождающейся и окостеневшей, подобное христианское объяснение принять уже невозможно.