Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917

Порой крестьяне, которых не могла принять община, уходили в города на поиски временной работы. Подсчитано, что в начале нашего столетия ежегодно около 300 тыс. крестьян, в основном мужчин, наводняли города в поисках какой-нибудь работы. Они торговали мелкими кустарными товарами или просто слонялись за неимением лучшего. Их присутствие заметно изменяло облик городов. Перепись населения 1897 года показала, что 38,8% городского населения Российской империи составляют крестьяне и что это наиболее быстро растущая категория городских жителей¹⁹. В больших городах эта пропорция была еще внушительней. В канун XX столетия в Санкт-Петербурге и Москве соответственно 63,3% и 67,2% населения (хотя и не зарегистрированного законно) составляли крестьяне²⁰. Особенно привлекательными для них были города в процветающих аграрных регионах, где земледелие велось не общинным, а хуторским способом: казачьи станицы на Дону и Тереке и в юго-западной Сибири²¹. Здесь скапливалось множество батраков, жадно взиравших на зажиточные хутора и ждущих только сигнала к началу великого земельного передела.

В отличие от Западной Европы, в российских городах пришельцы не становились подлинными городскими жителями: говорили, что единственное отличие между крестьянами в деревнях и их собратьями в городах состоит в том, что первые носят рубаху навыпуск, а вторые заправляют ее в брюки²². Крестьяне, наводнявшие города, не охваченные никакой официальной городской структурой, не имевшие постоянной работы, оставившие свои семьи, представляли собой неподатливую и взрывоопасную массу.

Такова была суть «земельного вопроса», глубоко волновавшего и правительственные и неправительственные круги России: многие были убеждены, что если не будет предпринято нечто радикальное, причем предпринято немедленно, то деревня взорвется. Среди крестьян и интеллигенции, исповедующей либеральные и социалистические убеждения, считалось непреложной истиной, что краеугольный камень вопроса заключается в нехватке земли и что проблема может быть разрешена лишь посредством экспроприации всех частных (необщинных) землевладений. Либералам такая экспроприация рисовалась с соблюдением процедуры выплаты справедливой компенсации владельцам, а социалисты предпочитали либо «социализацию» земли, т.е. передачу всей земли в руки землевладельцев, либо «национализацию» — в пользу государства.

Однако историки и специалисты по аграрным вопросам не согласны с утверждением о будто бы переживаемом страной глубоком земельном кризисе и не считают предлагавшиеся средства выхода из него единственно верными.

Один из главных доводов тех, кто считает, что русская деревня была в состоянии тяжелого и все углубляющегося кризиса, заключается в том, что деревня, согласно Положению 1861 года, становилась вечным должником правительства за содействие в приобретении земли. В недавнее время стал вопрос, действительно ли эта задолженность указывала на обеднение деревни²³. Похоже, крестьянские расходы на потребительские товары неуклонно увеличивались, что видно по росту доходов правительства от налогов с торговли, которые выросли более чем вдвое за десятилетие с 1890-го по 1900 год. На этом основании американский историк делает следующее заключение: «Если крестьяне были основным источником косвенного налога, они же должны были быть и главным потребителем товара, этим налогом облагаемого, то есть сахара, спичек и т.д. Но если крестьяне были способны приобретать несельскохозяйственные продукты, едва ли есть основание говорить, что сельскохозяйственный сектор был разорен грабительской налоговой системой <...> Крестьяне становились должниками не потому, что не могли заплатить, а потому, что не желали платить»²⁴. Это наблюдение подтверждается свидетельством о возрастании денежных сбережений крестьян и о росте заработков на селе. И это заставляет усомниться в справедливости утверждения либералов и социалистов, будто деревня терпела крайнюю нужду*.

* Иван Озеров в кн.: Melnik. Russen... P. 211—212. Статистические данные, представленные в книге А.С.Нифонтова «Зерновое производство России во второй половине XIX века» (М., 1974. С. 310), позволяют сделать вывод, что, даже учитывая растущий экспорт зерна, количество зерна на душу населения в 90-е годы прошлого столетия было большим, чем за двадцать лет до того; иными словами, производство продуктов питания превышало рост численности населения (ср.: Simms J.Y.//SR. V. 36. N 3. 1977. Р. 310).

Хорошо знакомые с ситуацией современники, признавая, что страна столкнулась с серьезными аграрными проблемами, задавались вопросом, может ли передача частных, некрестьянских землевладений в руки крестьян существенно улучшить положение. Один из таких специалистов по крестьянскому вопросу, А.С.Ермолов, некоторое время занимавший пост министра земледелия, сформулировал убедительный довод в пользу обратного, и справедливость его аргументации полностью подтвердили дальнейшие события²⁵. Ермолов считал, что нельзя сводить все российские аграрные проблемы к недостаточности крестьянских наделов; проблема, по его мнению, была гораздо более сложна, и заключалась она в способе обработки земли. Крестьяне пребывали в заблуждении, в которое еще глубже их ввергала интеллигенция, что овладение помещичьим имуществом существенно улучшит их экономическое положение. В действительности весь объем частного землевладения был невелик: даже если бы распределить всю частную пахотную землю среди крестьян, «прирезка», которая, согласно расчетам Ермолова, составила бы 0,8 гектара, не внесла бы значительных изменений. Кроме того, даже если и были бы найдены необходимые земельные ресурсы, их распределение привело бы к обратным результатам, потому что способствовало бы сохранению несовременных и малоэффективных приемов земледелия. Российский земельный вопрос заключался не в нехватке земли, а в устаревших способах землепользования — наследии тех времен, когда земельные площади были неограниченны: «Очевидно, что дело в огромном большинстве случаев не в абсолютном малоземелье, а в недостаче земли для сохранения стародавних форм экстенсивного хозяйства». Крестьянам следовало отказаться от экстенсивных методов и усвоить более интенсивные: ведь если бы крестьянин мог собирать хотя бы на одно зерно больше, чем посеял, Россия была бы затоплена хлебом*.

* Ермолов А.С. Наш земельный вопрос. СПб., 1906. С. 2, 5. Россия в действительности далеко отставала от западных стран по урожаям. «Интенсивное» земледелие предполагает помимо прочего разведение таких технических культур, как конопля и лен, приносящих дополнительные доходы.

В доказательство Ермолов обращает внимание на парадоксальный факт: процветание крестьянского хозяйства в России обратно пропорционально качеству и размеру надела земли. Это положение Ермолов объясняет тем, что малоземельные крестьяне вынуждены прибегать к более интенсивным формам сельского хозяйства. В центральной России, во всяком случае, он не наблюдал прямого соответствия между размером общинной земли и благосостоянием крестьян. Более того, уничтожение поместий лишит крестьян важного источника дополнительного дохода от работ на помещика. Ермолов заключает, что «национализация» или «социализация» земли, не побуждая крестьян к поиску новых форм земледелия, обернется бедой и вскоре заставит Россию ввозить хлеб. Автор предлагал целый ряд мероприятий, сходных с теми, что в 1906—1911 годах проводил Столыпин.

Интеллигенция, однако, осталась глуха к голосам искушенных в аграрных вопросах специалистов, предпочтя упрощенные решения, подыгрывающие мужицким представлениям.

* * *

В начале XX века промышленные рабочие в России представляли собой, за небольшим исключением, не столько определенно выраженную социальную группу, сколько разновидность крестьянства. В долгий зимний период не занятые полевыми работами крестьяне могли посвящать свое время разнообразным кустарным промыслам. Крестьяне производили домашнюю и кухонную утварь, скобяные изделия, текстиль. Обычай совмещать сельскохозяйственные работы с различными промыслами стирал грань между этими двумя родами деятельности. Из массы знакомых с промыслами крестьян российская промышленность могла бесконечно черпать плохо обученную рабочую силу. Изобилием рабочей силы на селе, которая при необходимости могла вернуться к своим исконным занятиям, объясняется, почему наибольшая часть (70%) всех российских рабочих приходилась на промышленные предприятия, расположенные в сельских регионах²⁶. Этим же объясняется и отсутствие у российских рабочих до самого позднего времени того профессионального сознания, каким отличались их собратья на Западе, многие из которых происходили из среды городских ремесленников.