Записки о революции

Правда, наконец, и то, что самая мысль о Демократическом совещании была признаком и продуктом революционного бессилия, а со стороны верховодящих лидеров это была обычная уловка, обычная оттяжка, испытанное средство сорвать разумное решение. В июле гражданин Церетели прятался за пленум ЦИК, считая обычный состав его неправомочным; в сентябре он прятался за кооператоров, казаков и еще черт знает кого, считая пленум неправомочным. Это все также не подлежит сомнению… Но, повторяю, о безнадежно больных я не говорю. Я говорю об их жертвах. Для советской массы, приученной только кричать «ура» Керенскому и Терещенке, даже возврат к доиюльским дням знаменовал собой полевение. Забитой и униженной революции для «прогресса» теперь требовалось так мало! И этот «прогресс» был налицо.

После корниловщины встряхнутые «мамелюки» немного расправили затекшие члены и даже чуть-чуть воодушевились. Они были убеждены, что власть будет действительно создана по воле демократии; они не стеснялись фрондировать и уже обрекать коалицию на слом…

Но ведь Зимний дворец, конечно, рассуждал иначе. Не только рассуждал, но и пытался действовать. Мы знаем, что в самые дни корниловщины министр-президент по преимуществу занимался жонглированием портфелями – пока это невинное бильбоке не было прекращено вмешательством Совета. Был образован «совет пяти». Но Керенский тут же заявил, что он намерен вновь предаться пополнению правительства…

В итоге мы имели перед собой явный конфликт между «частной организацией» и «независимой верховной властью».

Помню, в заседании бюро 4 сентября по какому-то поводу снова говорили о власти и предстоящем Демократическом совещании. Я указал на наличность крупного «недоразумения» между Зимним и Смольным, из которых каждый у себя образует власть. Я предлагал объясниться с Керенским и сделать ему «предупреждение» – в надлежащих, хотя бы мягких, но недвусмысленных тонах. Это было отвергнуто. Церетели заявил, что на этот раз он «левее» меня и находит нужным делать свое дело, никого не предупреждая… Ну что ж!

Однако все это слова. О сдвиге же ЦИК можно было судить и по делам его. Самым серьезным делом в корниловщину было дело Военно-революционного комитета. Но мы знаем, что «этот комитет всеобщей безопасности» при «частной организации» и не думал ликвидироваться по миновании острой опасности. Мало того, ЦИК постановил предложить правительству в области охраны порядка действовать в тесном контакте с Военно-революционным комитетом. Само собой разумеется, что этим санкционировались и местные органы этого института со всеми их чрезвычайными функциями.

Понятно, что для «законной власти» это было нестерпимо. Ведь немало если не кандидатов в министры, то их ближайших друзей пострадало от Военно-революционного комитета прямо на глазах у «главы правительства и государства». Главное же – принципы… Керенский, незыблемый как скала, разумеется, не мог полеветь, как и не мог поправеть, после корниловщины. Но… ему пришлось немножко присмиреть в это время. Беспрекословно пришлось претерпеть ему беззакония и самочинства в дни кризиса. А после кризиса пришлось «мучительно поколебаться». Но все же он решился того же 4 сентября. Министр-президент и Верховный главнокомандующий писал так: «В целях борьбы с мятежом Корнилова в городах, деревнях, на железнодорожных станциях, как в тылу, так и в районе действующей армии, по почину самих же граждан (?!), образовались особые комитеты спасения и охраны революции… Эти комитеты… сумели защитить и укоренить завоевания революции… оказав весьма существенную помощь правительственной власти. Ныне, когда мятежники сдались, арестованы и преданы суду… цели комитетов спасения тем самым уже достигнуты. Свидетельствуя от имени всей нации о чрезвычайных заслугах этих комитетов, Временное правительство приглашает всех граждан вернуться к обычным условиям жизни, с восстановлением законного порядка деятельности каждого органа власти… Самочинных же действий в дальнейшем допускаемо быть не должно, и Временное правительство будет с ними бороться, как с действиями самоуправными и вредными республике». Очень хорошо, как видим, писал министр-президент! Разница между мыслью и словом была, конечно, также данью корниловщине.

Но дело в том, что результаты получились такие, на которые Керенский не рассчитывал. В официальных советских «Известиях» приказ о роспуске военно-революционных комитетов был напечатан на скромном месте скромным шрифтом. А в том же номере от 5 сентября красовался плакат, возвещавший, что отныне заседания Военно-революционного комитета будут происходить тогда-то и тогда-то, каждую неделю… На другой день последовала громовая передовица Дана против «поддерживаемого» главы правительства, по поводу его акта 4 сентября. А затем со стороны самого Военно-революционного комитета при ЦИК последовал отказ подчиниться верховной власти. ЦИК это санкционировал без сучка и задоринки… Это был огромный сдвиг Смольного. Но это, как видим, был сдвиг и всей конъюнктуры… в результате злосчастного заговора биржи и Ставки.

Этого мало. В те же дни при ЦИК было разработано и опубликовано «Положение о рабочей милиции». Это было не что иное, как вооружение рабочих… Помнит ли читатель апрель месяц, когда Исполнительный Комитет был против создания Красной гвардии? Помнит ли читатель июнь, когда Церетели требовал разоружения столичного пролетариата? Теперь было не то, теперь вооружалась большевистская гвардия с соизволения ЦИК.

Вся страна видела это. И, в частности, хорошо оценивали создавшееся положение все серьезные элементы буржуазии. Солидная кадетская «Речь» чуть не ежедневно разрабатывала тему о том, как Смольный, недавняя надежная опора, попал ныне в лапы большевиков. Он говорит теперь словами Ленина и действует его методами… Буржуазных публицистов, политиков и профессоров нисколько не утешают декорумы «Известий», «Рабочей газеты» и «Дела народа». Попытки Дана и Чернова замазать разницу между прошлым и настоящим, попытки соблюсти достоинство солидных, зрелых, устойчивых политиков и доказать иммунитет от большевизма, эти попытки никого обмануть не могут. Факт большевистского пленения налицо.

Но вывод? Каков вывод публицистов, биржевиков и профессоров – если не для всенародной печати, то для самих себя? Увы, вывод до крайности печальный. Травить Смольный можно и должно по-прежнему, как клевретов Ленина, Вильгельма и дьявола. Но опереться-то на него, как прежде, надеяться-то на него нельзя… Спрашивается, на кого же можно опереться сейчас, после краха корниловщины?

2. Лицо и изнанка директории

Так было в Смольном. Ну а как в Зимнем? Что наблюдалось после корниловской трагикомедии в самых высоких надзвездных сферах?

С первого взгляда и там наблюдалось некоторое «полевение». Как будто бы и там встряска чуть-чуть отрезвила и создала видимость «прогресса».

Только что пришлось отметить, что Керенский как будто присмирел, сократился и перестал сыпать пощечинами по адресу революционных организаций. Даже в очень щекотливом случае он нашел приличный язык для своих предложений… Когда же его предложения (насчет упразднения военно-революционных комитетов) не были приняты, то он замолчал и сидел смирненько. Насчет Демократического совещания, которое должно было по слову ЦИК решить его судьбу безапелляционно, Керенский также не вступал ни в какие пререкания.