Мессианское наследие

Многие благочестивые христиане, вне всякого сомнения, скажут, что этот процесс, несмотря ни на что, отражает Божий замысел и являет собой картину, начертанную Чьей-то, во всяком случае — не человеческой — рукой. Действительно, все эти шатания, метания, фальстарты, кульбиты и эрратические изломы пути вполне можно интерпретировать как свидетельство именно такого Промысла. При этом даже нетрудно доказать, что только сверхъестественная Сила в состоянии создать нечто, способное преодолеть сумятицу человеческих взглядов и мнений.

Мы вовсе не намерены отвергать и опровергать подобные утверждения. Увы, мы не обладаем способностью проникать в тайны замыслов Провидения, космоса или какого-либо иного абсолютного Принципа, ответственного за ход и эволюцию истории человечества. Однако мы остро чувствуем историческую случайность христианства и то, сколь легко игра случая и обстоятельства меняли направление его развития или даже радикальным образом искажали его. Если бы ситуация в самом начале сложилась несколько иначе, та система взглядов, которую мы сегодня именуем христианством, никогда не вышла бы за рамки одной из школ в русле иудаизма. Если бы расклад оказался другим, тяготея к другой крайности, два предыдущих тысячелетия развития человеческой мысли прошли бы под знаком учений Пифагора, Платона, Гиллеля, Аполлония Тианского [123] или какого-либо другого мудреца, пророка, провидца и учителя античного мира. Равновесие между этими противоположностями всегда было крайне шатким. Развитие вполне могло пойти по одному из альтернативных путей и исторических эквивалентов, и то, чту мы сегодня называем христианством, вполне могло эволюционировать по пути арианства [124], манихейства или несторианства, или в русле одной из множества других «ересей» — или исчезнуть вообще. Триумф римско-католического христианства во многом был «чем-то вроде бегства», как выразился в своей знаменитой фразе герцог Веллингтон, описывая победу в битве при Ватерлоо.

Среди многообразия факторов, которые, слившись воедино, обеспечили сплоченность, динамичное развитие и само выживание христианства, есть один, который, по нашему мнению, имеет определяющее значение. Этот фактор — особый психологический климат, та атмосфера и среда, в которой рос и воспитывался Иисус, которая помогла Ему совершить то, что Он совершил во время Своей земной жизни. Дело в том, что Иисус во многом был плодом весьма специфичной эпохи в истории человечества. Мы смотрим на ту эпоху как на нечто давным-давно минувшее. Между тем для Иисуса это были Последние Дни или во всяком случае Последние Времена.

Мессии, упоминаемые в пророчествах, приходили и до Иисуса. Как мы уже говорили, таким Мессией был царь Давид. Был Мессией и Соломон. Мессиями считались и все их законные наследники и потомки, занимавшие престол Израиля вплоть до времен воцарения династии Маккавеев. Более того, мессиями считали себя и потомки священнической династии Садока, ведущей свой род от Аарона. Но уникальность мессианских ожиданий во времена Иисуса заключалась в том, что они были тесно связаны со своего рода апокалипсической истерией.

Святая земля во времена Иисуса переживала острый кризис утраты смысла бытия. Формы религиозности, существовавшие в ту эпоху, были взяты под сомнение и отвергнуты как неприемлемые, неадекватные и не заслуживающие доверия. Иоанн Креститель был грозной фигурой, призывавшей к покаянию, ибо Судный день неотвратимо приближался, и во всем иудейском мире бытовало убеждение, что все так и есть, и конец близок. В душах людей чувство страха за мир и за себя самих боролось с желанием спастись и спасти — если не весь род человеческий, то хотя бы своих ближних. Сильным было и чувство вины, покаяния в прежних грехах и беззакониях. Кроме того, все более и более усиливалось разочарование в главенстве материальных ценностей, культ которых был завезен из Греции и Рима. Расхожей риторической фигурой стали обвинения в упадке нравов, аморализме, развращенности, нравственной амбивалентности и релятивизме, дополнявшиеся угрозой Божьей кары нечестивым и обещанием воздаяния праведникам. Появились пророки последних времен, повторявшие грозные обличения пророков прежних веков, изречения которых, произнесенные много веков назад, истолковывались как самые что ни на есть актуальные пророчества. Посреди всего этого хаоса царило ощущение краха всего и вся. Прежние законы, прежние нормы жизни, прежние системы власти и иерархии ценностей находились в состоянии полного упадка. Социальные и политические институты переживали глубокий кризис. Угрожающими темпами распространялся терроризм, получавший все новые и новые импульсы для своего развития. А в глубине, под волнами мятежных страстей и хаоса, царило отчаяние, взыскующее смысла жизни, — отчаяние, неизбежно уводившее в иной, духовный мир. Сможет ли Бог в таком мире исполнить Свое обетование и послать Своему избранному народу истинного Мессию?

Новый акцент на религиозном, духовно-спиритуалистическом фундаментализме выдвигал невиданные прежде, бескомпромиссные требования, подкрепляемые активной ролью могущественных политических и общественных сил. В центре внимания вновь оказался Моисеев закон — не только как воплощение религиозного принципа, но и как духовный цемент, связующий разрозненные элементы в единое социальное целое. Наряду с этим фундаментализмом возникла явная тяга к мистицизму. Люди напряженно и безнадежно искали новых, прямых путей единения с Богом. Возникли неслыханные, пугающие своим многообразием секты и культы, коим не было числа и которые, вспыхнув на день-другой, бесследно исчезали. Бурный расцвет переживала эзотерика всякого рода — магия, астрология, прорицания и прочие формы «оккультизма», заявлявшее о себе, естественно, на самом примитивном и поверхностном уровне. От магов, пророков и религиозных учителей неизменно ждали все новых и новых чудес. Человечество жило во все более и более мрачной тени ожиданий надвигающейся апокалипсической катастрофы. И люди, вполне естественно, ожидали прихода гениального духовного лидера, воплощавшего в себе Божественное начало и способного повести мир к истинному спасению.

Механизмы, лежавшие в основе подобной ситуации, были достаточно просты. Для Иисуса и Его современников Бог обладал не только атрибутами непогрешимости, всемогущества, всеведения и карающей воли, подробно изложенными в Ветхом Завете. Он, как хотелось верить, проявлял особое благоволение к народу Израиля, обещая ему Свою милость. В конце концов, все они, люди Израиля, были вправе считать себя Его избранным народом. Ведь Он заключил с ними особый договор («завет») на вечные времена. Для израильтян не подлежал сомнению их уникальный статус в очах Божьих. И тем не менее им было все труднее игнорировать тот факт, что народ Израиля оказался в совершенно безнадежной и безысходной ситуации, лишившись законного монарха и снося иго тиранического узурпатора. Израильтяне подвергались постоянным издевательствам и поборам со стороны многочисленной оккупационной армии и администрации, грубо попиравших их священную страну, духовные ценности, культуру, религию, наконец, их историческое наследие.

Но если Бог действительно всемогущ, то какой же смысл во всех этих бедах и страданиях Израиля? Зачем Ему они? Если Бог действительно всемогущ, как и чем объяснить, что Он попустил разрушить и разграбить Свой Храм? Как объяснить тот необъяснимый факт, что Он попустил, чтобы какой-то бесчинный правитель Рима открыто бросил вызов Его Божественному статусу, провозгласив себя богом? У всего этого есть только два возможные объяснения. Или Бог отнюдь не всемогущ: предположение не только кощунственное и недопустимое, но и немыслимое. Или все беды, выпавшие на долю Израиля, происходят не по сознательной воле Бога, а с Его непостижимого попущения. В то время всем представлялось очевидным, что хотя Бог и обещал милость и поддержку Своему народу, в данный момент Он лишил его Своего благоволения. Короче говоря, Бог оставил «людей своих, Израиля».