Республика Святой Софии

Мацуки Ейзо следом за С. Роуэллом предположил, что встреча великого князя Гедимина и Василия Калики была заранее подготовленной и что сообщение летописи о «тягости» — не более, чем позднейшая попытка летописца «обелить» действия архиепископа в глазах великого князя Московского [474]. Однако эта гипотеза не представляется обоснованной. Ведь если бы встреча новгородского посольства с Гедимином была бы запланирована обеими сторонами, то она бы состоялась уже после поставления владыки, то есть после его официального признания.

Более правдоподобно другое предположение Мацуки Ейзо, согласно которому Гедимин добился от Василия Калики еще одного обещания — о согласии на отделение псковской церкви от Новгородской епархии. Именно после вынужденного обещания владыки во Владимир отправляется литовско-псковское посольство со своим кандидатом в епископы — Арсением. В состав делегации входили послы от всех литовских князей, в том числе и от Гедимина. Заманчиво предположить, что это был тот самый Арсений, который проиграл на выборах владыки в Новгороде. Если он представлял собой партию, ратовавшую за тесный союз Новгорода с Литвой, то вполне возможно, что после выборов он был вынужден бежать в Псков, поскольку псковичи в это время были в союзе с Литвой.

Поставление Василия Калики состоялось во Владимире Волынском в «церкви Святыя Богородица месяца августа, на память святого апостола Тита» [475]. Летописец отметил, что во время поставления «явися звезда светла над церковью» [476], что несомненно являлось благим предзнаменованием.

В это же время во Владимир приехали псковичи, «приведоша с собою Арсениа, хотяще его поставити на владычество в Плесков, не потворивше Новаграда ни во чтоже, възнесошася высокоумъем своим. Но бог и святая Софея низлагает всегда же высокыя мысли, зане плесковици измениле крестъное целование к Новуграду, посадиле собе князя Александра из литовъскыя рукы» [477].

Митрополит Феогност отказал псковичам в просьбе о подавлении самостоятельного псковского епископа, хотя это грозило ему гневом могущественного князя Гедимина. Если Василий Калика и дал прежде слово не возражать против отделения псковской церкви, то после поставления он это слово не сдержал. Новгородский летописец со злорадством пишет: «Арсении же со плесковици поиха посрамлен от митрополита из Волыньскои земли» [478]. Отвергнутый претендент направился не обратно в Псков, а в Киев [479]. Вероятно, киевский князь Федор — брат Гедимина — поддерживал ходатайство псковичей и литовских князей об отделении Пскова от Новгородской епархии.

Не подозревающий об этом владыка Василий посчитал, что возвращаться в Новгород со своей свитой через литовские земли ему теперь будет небезопасно. Поэтому он решил направиться к Киеву, поскольку город этот в то время не принадлежал Литве — городом управляли киевский князь и татарские баскаки. Новгородский архиепископ рассчитывал, что киевский князь окажет ему поддержку. «Владыка Василеи поеха от митрополита из Волыньскои земли месяца сентябрия в 1, на память святого отца Семеона Столпника, и оттуде поеха на Киев, бояся литвы, и еха въборзе. Митрополит же Феогност посла слугу своего за владыкою с грамотою к нему и к бояром: „Отпустил князь на вас 300 литвы, велел изъимати“. И инии того убежали и приеха под Чернигов» [480].

Но под Черниговом его нагнали князь Федор Киевский с баскаками «в 50 человек розбоем, новогородъци же остерегошася и сташа доспев противу себе, мало кровопролития не учинишася промежи ими, нолни наши с себе окуп даваша, а Ратислава протодьякона митрополича, имя, в Киев повели, а через целование. А князь въсприим срам и отъеха прочь, но от бога казни не убежа, помроша кони у него» [481].

Протодиакон Ратислав — это, вероятно, тот самый человек, который привез письмо с предупреждением от митрополита, за что и пострадал. Случай же с конями, похожий на чудо, приведен летописцем с той же целью, что и упоминание о звезде, — подчеркнуть святость владыки Василия.

Далее владыка со своей свитой поехал в Брянск, а оттуда — в Торжок, где состоялась первая встреча архиепископа с великим князем Московским: «В то время бе ту князь велики Иван» [482]. В Торжке владыку встречали с большой радостью: «Ради быша новоторжьци своему владыце; а в Новегороде печалне быша, занеже не бяше вести, но сица весть промчеся, яко владыку Литва яле, а детей его избиша» [483]. В Новгород архиепископ Василий возвращаться почему-то не торопился, пробыв в Торжке целый месяц. То ли мешала осенняя распутица на дорогах, то ли, как предположил Мацуки Ейзо, в это время шли активные переговоры между Василием Каликой и новгородским правительством по поводу заключенного договора с князем Гедимином. Если предположить, что Василий был ставленником той новгородской партии, которая ратовала против союза с Литвой, то неудивительно, что владыка опасался возвращаться в Новгород, заключив договор о принятии служебным князем сына Гедимина. Свидетельств о переговорах великого князя Ивана Даниловича, владыки Василия Калики и новгородского правительства в этот месяц не сохранилось. Однако показательно, что договор с Гедимином вступил в силу лишь через два года, в момент обострения отношений с Москвой.

В Новгород Василий Калика вернулся только в декабре, то есть его путешествие длилось более полугода. А в следующем же году в Новгороде случилась очередная междоусобица: «Всташа крамолницы в Новегороде, и отъяша посадничьство у Федора у Ахмыла и дата Захарьи Михаиловичю, и пограбиша двор Смена Судокова, а брата его Сенифонта села пограбиша» [484]. Судя по отрицательному отношению владычного летописца к «крамольникам», владыка поддерживал смещенного посадника. Вскоре ухудшились отношения Новгорода с Московским великим князем. Иван Данилович потребовал от новгородцев «закамское серебро», которое не получил. В результате изменившейся политической обстановки в Новгороде тут же сменился посадник: «Отъяша посадничьство у Захарья и даша Матфею» [485].

В 1333 г. князь вывел из Новгорода своих наместников и занял Торжок. Новгородцы отправили к нему послов, «зовуче его в Новъгород: архимандрита Лаврентия, Федора Твердиславлича, Луку Валъфромеева; и он молбы не приял, а их не послушал, а миру не дал, поеха прочь» [486]. Назревала война, поэтому владыка Василий позаботился о спешном завершении строительства городских укреплений: «Город каменыи постави, поспешениемь божьимь, в два лета. А дай ему, господи боже, святая Софея, в сии векъи в будущии отпущение грехов с детми его, с новгородци» [487]. Судя по благодарному тону летописца, архиепископ строил каменные укрепления полностью на средства владычной казны.

Меры по укреплению Юрьева монастыря принял архимандрит Лаврентий: «Постави стены святого Юрья силою 40 саженъ и с заборолами» [488], то есть Юрьев монастырь был превращен в каменную крепость. Однако в тот же год архимандрит Лаврентий был смещен. Возможно, смена архимандрита был связана с его неудачным посольством к великому князю.

Конфликт с Москвой новгородцы все еще стремились уладить миром: «Послаша новгородци владыку Василья к великому князю Ивану с молбою; и приихал к нему в Переяславль с Терентием Даниловицем и с Данилом Машковицем, и давали ему 5 сот рублев, а свобод бы ся отступил по хрестьному целованию; и много моли его владыка, чтобы мир взял, и не послуша» [489].