Людовик Святой и его королевство

«Король – пишет Жуанвиль, – управлял своей землей хорошо и законно, как вы уже слышали. Он занимался своим делом таким образом, что мессир де Нель, и добрый граф Суассонский. и мы, прочие из его окружения, послушав мессу, шли слушать "жалобы у ворот", которые теперь называют прошениями. И когда он возвращался из церкви, то посылал за нами и усаживался у подножья своей постели, и мы рассаживались вокруг него, и он спрашивал нас, не надо ли кого-нибудь рассудить из тех, кого нельзя рассудить без него; и мы ему называли, и он посылал за ними и спрашивал: "Почему вы не соглашаетесь с тем, что предлагают вам наши люди?" И они отвечали: "Сир, они нам предлагают мало". И он им говорил: "Вы должны принять то, что для вас желают сделать". Вот так и трудился святой человек, наставляя их своей властью на праведный и разумный путь.

Много раз летом он усаживался в Венсенском лесу после мессы и, опершись о дуб, повелевал садиться вкруг него всем, кто являлся поговорить с ним напрямую, а не через привратника или кого-то другого. И тогда он их спрашивал сам: "Есть ли здесь кто-нибудь с тяжбой?" И те, у кого был спор, вставали. И тогда он призывал монсеньора Пьера де Фонтена и монсеньора Жоффруа де Вилетта и говорил одному из них: "Изложите мне это дело".

И когда он видел, что можно что-то исправить в словах говоривших пред ним или в словах тех, кто говорил за другого, то сам поправлял их. Я видел однажды летом, как он сам отправился в парижский сад, одетый в рубаху из камлота, камзол без рукавов, шарф из черной тафты вокруг шеи, очень красиво причесанный, в шапочке с белым пером павлина на голове, для того чтобы вершить суд. И он велел расстелить ковер, чтобы нас усадить вокруг себя; и все люди, имеющие к нему дело, стояли перед ним».

Королевский суд был суров и ни для кого не делал исключений. Гийом де Сен-Патю приводит несколько случаев. Владелец одного домена, захваченного Карлом Анжуйским, пришел жаловаться королю, и хотя принц уже вступил во владение, Людовик заставил его возвратить землю. Когда еще один рыцарь поспорил с Карлом Анжуйским, тот велел бросить его в темницу. Но король вызвал к себе брата, сильно порицал его за подобные действия и заявил ему, что во Франции есть только один король и Карл, хотя и является его братом, не должен пренебрегать правосудием. Рыцаря освободили из графской темницы и вызвали к королю. Карл привел с собой много советчиков и адвокатов, и с ними многих из своего совета, лучших в Париже; рыцарь же, увидав это собрание, сказал благословенному королю, что ни один человек его положения не усомнился бы в исходе тяжбы, имея столько великих и мудрых противников, И попросил он благословенного короля, чтобы ему тоже предоставили совет и адвокатов, ибо своих он не мог привести, поскольку они либо боялись графа, либо пользовались его милостью. Поэтому благословенный король дал мудрых советников рыцарю и приказал им «судить законно на стороне названного рыцаря», который в конечном счете выиграл дело. Людовик Святой поступил по справедливости с многочисленными горожанами и парижскими купцами, которым Карл Анжуйский отказывался платить долги. Он велел задержать и заключить в тюрьму графа де Жуани, притеснявшего королевского горожанина.

Одна женщина из Понтуаза, из рода Пьерлей, была схвачена королевскими сержантами, поскольку она велела убить своего мужа человеку, к которому питала порочную страсть. Она созналась в этом и была осуждена по законам того времени к сожжению. Королева, графиня де Пуатье и другие дамы, доминиканцы и францисканцы умоляли, чтобы ее пощадили, ибо она выказывала великое раскаяние. И кроме того, друзья и кузины названной дамы просили, если ей суждено умереть, то, по крайней мере, привести приговор в исполнение не в Понтуазе. «И тогда благословенный король спросил знатного и мудрого человека, монсеньора Симона де Неля, каково его мнение; и монсеньор ответил, что правосудие, которое вершат публично, является благим делом. И после этого благословенный король приказал, чтобы названную женщину сожгли в замке Понтуаза…»

Симон де Нель имел право сам судить в своем домене. Сеньоры из его владения попросили у него разрешения вершить правосудие тайно, чтобы избежать скандала. Симон не захотел сам дать ответ; он поговорил об этом с королем. «И благословенный король ответил ему, что он никоим образом не дозволяет подобные вещи, ибо ему угодно, чтобы всякое правосудие над злоумышленниками вершилось во всем королевстве открыто и перед народом, и никакой суд не должен проходить в тайне».

Порой жалобщики оставались недовольны. Такой была старая женщина по имени Саретта, о которой говорит Гийом де Сен-Патю. Когда король спускался по дворцовой лестнице, она резко сказала ему: «Тебе ли быть королем Франции! Уж лучше было бы иметь другого короля, нежели ты; ведь ты король лишь доминиканцев и францисканцев, священников и клириков. Какая жалость, что ты король Франции, и чудо, что тебя до сих пор не вышвырнули из королевства». И поскольку сержанты благословенного короля хотели побить ее и вытолкать вон, король приказал, чтобы они ее не трогали. И когда он ее внимательно выслушал, то ответил, улыбаясь: «Конечно, вы говорите правду; я недостоин быть королем. И если бы было угодно Господу нашему, было бы лучше, чтобы другой человек был королем, а не я, и он сумел бы лучше управлять королевством». И затем благословенный король приказал одному из своих камергеров дать старухе денег».

Из всех священников король и в самом деле предпочитал доминиканцев и францисканцев. С детства он получал от них советы и привык видеть их при своем дворе. В каждом городе, куда он приезжал, он первым делом посещал их обитель, приветствовал их и просил помолиться за его душу. Он поручал им благотворительные, дипломатические или административные миссии, приглашал за свой стол и любил проявлять по отношению к ним щедрость.

Он был знаком со святым Фомой Аквинским, о чем свидетельствует биограф Фомы. Их встреча на обеде у короля, ставшая знаменитой, имела место, несомненно, между 1255 и 1260 г., когда святой Фома преподавал в Париже. О ней нам поведал Гийом Токко, и нет оснований считать его рассказ выдумкой: «Однажды Людовик Святой, король Франции, пригласил святого доктора к своему столу. Последний отговорился скромными извинениями, ибо в тот момент был слишком занят работой над "Summa theologica". Но уступив королю и просьбам парижских братьев, он оставил свою работу и отправился во дворец, всецело поглощенный, однако, сюжетом, занимавшим его в келье. Вдруг во время обеда его внезапно озарило вдохновение, и он, ударив по столу, воскликнул: "Вот тезис против манихейской ереси!" Приор коснулся его и сказал: "Поодумайтесь, мэтр, вы за столом короля Франции" и потянул его сильно за плащ, дабы вывести из задумчивости. Святой доктор, придя в себя, склонился перед королем и попросил его простить за подобную рассеянность за королевским столом. Но святой король, напротив, оказался переполнен восхищения. Он даже изволил позаботиться, чтобы мысль, посетившая в сей момент доктора, не была забыта. Он велел позвать одного из своих секретарей с тем, чтобы немедленно ее записать».

Святой Бонавентура, магистр в Париже с 1253 г. и генеральный магистр францисканцев с 1257 г., часто проповедовал перед королем и королевой. Возможно, что именно он утешал королевскую чету, когда в 1260 г. скончался их старший сын.

Людовик никогда не обделял своими щедротами монашеские ордены. «Обычно, – пишет Гийом де Сен-Патю, – святой король, появляясь в каком-либо городе или месте, где пребывали братья францисканцы либо доминиканцы, велел давать им в этот день и в следующий хлеб, вино, пару блюд и выдавать все, что им положено. И потом, поскольку более всего братья нуждались в деньгах, чтобы покупать еду, святой король приказывал выдавать им деньги из казны. Впрочем, всякий раз, когда он прибывал в Париж, он повелевал выплачивать крупные суммы францисканцам и доминиканцам и всем прочим монахам Парижа, не имевшим владений, так, чтобы каждый получал по 18 денье. И он повелевал им выплачивать эту сумму, даже когда уезжал на день в Венсенский лес или Сен-Дени». Кроме того, король приказал, чтобы во всех местах, где он останавливался, держали накрытыми столы для бедных монахов или монахинь, находившихся поблизости. Он увеличивал размер даров с наступлением поста, приказывая покупать каждый год шестьдесят тысяч селедок, чтобы распределять их по различным монастырским обителям; с наступлением зимы он приказывал раздавать таким же образом шубы, шапки, одежду из плотной шерсти.