Смешная русская история (статьи)

Далее. Демин видит в этой «заставе» не разбойников, но «рыцарей»: «Но вернемся к богатырскому рыцарскому братству». Дело в том, что банда Муромца билась с бандой Тугарина Змиевича – царьградского бандита, победила его дружину, а самого взяла в плен и привезла в Киев, к князю Владимиру. «И тут же просит, чтобы тот отпустил пленника восвояси. Тем все и завершается. Трудно избавиться от впечатления, что в сказании действуют не смертельные враги, а, напротив, давние друзья – представители одной «команды» (то бишь рыцарского ордена), временно оказавшиеся на разных территориях, но всегда и по любому вопросу могущие договориться». Что тут скажешь, «рыцари», да и только.

Нет, «рыцари» типа Муромца у Демина – не простые грабители, у них есть «идея», объединившая их в «братство». Вот как это выглядит у Демина: «Какой же идее служили ее приверженцы? Главной идеологией является христианское учение. Существовал также и неписаный кодекс чести: верность долгу, сюзерену и королю, культ прекрасной дамы и т.п. Это однако не все. Рыцарские ордена вдохновлялись также некоей тайной мистической идеей, которая лишь частично совпадала с господствующим христианским учением. Эта тайная мистическая идея, а по существу – эзотерическая доктрина, вселяла в членов рыцарского братства уверенность в своих необыкновенных силах и способностях преодолевать… Откуда же взялась такая идея?» Далее Демин добрался аж до Зоратустры, камня Грааля, манихейства и прочей чертовщины, но я так и не понял, причем тут разбой на дорогах и реках. В общем – сплошное «ноосферное знамение».

Есть еще два момента, на которые Демин не пожелал распространяться, сославшись на плохую память сказительницы. Во–первых, со сказительницами такого никогда не случалось, чтоб они «забыли» сказку на половине. Во–вторых, может быть потому, что начали мелькать знакомые лица? Например, Скопин. Нам ведь из романовской истории доподлинно известно, что были, например, Скопины–Шуйские.

Закончить я хочу тем, что «…Илья Муромец почитается Православной церковью и канонизирован как один из ее святых». И я сразу же вспомнил, не одна церковь «канонизировала» Илью Муромца, правители наши от Рюрика и императоров Всея Руси до генсеков ЦК КПСС и нынешних президентов – все «канонизируют» этого бандита–пропойцу методом внушения нам, грешным. В книге у меня даже раздельчик есть по поводу Муромца. И как же им всем не «канонизировать» донского бандита, ведь вся власть у нас – потомки и последователи этого разбойника.

2. «Загадки русского севера»

2.1. Богини–матери

Лукиан (ок. 120 – после 180 г.): «В то время как одни играют на флейтах и справляют оргии, на многих уже находит безумие, и, пришли они сюда только как на зрелище, начинают делать следующее, — расскажу и о том, что они делают: юноша, которому надлежит совершить это, с огромным криком сбрасывает свои одежды, выходит на середину и выхватывает меч; мечи эти постоянно находятся там, как я думаю, для этих целей. Оскопив себя мечом, юноша носится по всему городу, держа в руках то, что он отсек. И в какой бы дом он ни забросил это, оттуда он получает женские одежды и украшения. Вот все, что совершается во время оскопления».

Вот все, что нашел нужным сказать по поводу приведенной цитаты из Лукиана Демин: «Надо полагать, ранее этот изуверский ритуал был распространен повсеместно, а его традиции уходят в глубь веков. Тем более что уж чего, чего, — а кровожадности в оргиастических ритуалах, особенно выполняемых женщинами, хватало во все времена. <…> Особенно неистовствовали женщины, прозванные менадами (буквальный перевод – «безумствующие»). Наркотическое снадобье они вводили прямо во влагалище и превращались в сексуально необузданных фурий. Полуобнаженные, едва прикрытые звериными шкурами, увитые плющем и обвешанные задушенными змеями, со спутанными волосами и искусственными фаллосами в руках, которые впоследствии трансформировались в ритуальные свечи, — менады с дикими воплями носились по лесам и горам, преследуя мужчин, а насладившись ими, разрывали на части, пили кровь своих жертв и других растерзанных живьем животных. <…> Уместно также вспомнить, что в свое время и на Крите существовал архаичный обычай ежегодного принесения в жертву мальчика. <…> Не удивительно, что именно такие и подобные бесчеловечные обычаи послужили одной из причин, по которой жестокие матриархальные отношения вообще утратили свои позиции, вызвав неизбежный протест и справедливый бунт со стороны мужской половины общества».

Этот опус Демина требует подробного рассмотрения, ибо он по своей сути казуистичен. Итак, слишком возбужденный юноша лишает себя детородного органа и тем самым как бы превращается в женщину, получая женские принадлежности. Почему это происходит, Демин молчит, отправляя нас «в глубь веков», сам не зная, собственно, зачем? И тут же переносит возникший в нашем мозгу «страдательный» эффект на женщин, таких–сяких, разэтаких: «особенно выполняемых женщинами», хотя они у Лукиана вообще ничего «не выполняют». Казуистически «переключив» наше сознание с одинокого юноши на всех женщин вообще, он уже от себя лично начинает расписывать про них страсти–мордасти: «пили кровь, разрывали…», совершенно вгоняя нас в ужас. Не давая нам опомниться, Демин обрушивает на нас следующее известие, про «принесение в жертву мальчика», не уточняя, как и почему это происходило, и кто это совершал. Он заранее знает, что мы этот каскад примем на счет женщин и вопросы, которые я только что задал ему, «забывчивому», у нас просто не возникнут.

Зачем ему так беспардонно врать, «привлекая для убедительности» Лукиана? Но, не собираясь его слова анализировать. Чтобы воскликнуть «не удивительно» и обосновать отсебячину про «неизбежный протест и справедливый бунт со стороны мужской половины общества», закончившийся патриархатом. Только и всего. Лучше бы продолжил и рассказал, как воспользовались «мужчины» в лице католической церкви новыми своими «правами»: жечь женщин на кострах на «законных» («Маллеус») основаниях. А это пострашнее того, что творили его «менады», затолкав себе во влагалища «наркотические средства». Хотя по современным нормам права наркотическое и алкогольное опьянение не освобождает от ответственности, но все же менад можно понять, бедных. А вот совершенно трезвых служителей «Маллеуса» – нельзя понять.