Идти полным ветром

- Не иначе нашему капитану привиделся Летучий Голландец, - съязвил боцман. Парусный мастер резонно возразил, что этот корабль-призрак, предвестник несчастья, держится все больше в южных широтах, поблизости от мыса Доброй Надежды. Уж если кто капитану и привиделся, то это мог быть лишь красноглазый и зеленоволосый корабельный домовой.

- Так он же добрый дух, старик, - ввязался в диспут штурман.

- Это верно, - согласился парусный мастер. - Ежели ночью крепления шпангоутов поскрипывают - значит все в порядке: это он конопатит щели, чтоб нигде вода не просачивалась. А иногда он своим деревянным молотком указывает на то место, где обшивка прохудилась. Да-да, корабельный домовой - дух добрый. Но если увидишь его сидящим верхом на рее - плохи дела, жди большой беды.

- Ну и как, слыхал ты скрип прошлой ночью?

- Ничего я не слыхал, штурман.

- И видеть его тоже не видел?

- Да как бы я сейчас перед тобой стоял, а? Нешто ты не знаешь, что все, кто его видел, в одночасье помирали? Ни один...

Тираду парусного мастера прервал истошный крик марсового:

- Паруса! Слева по борту два паруса!!

Штурман побежал наверх, на полуют. Михель Шредер уже разглядывал в подзорную трубу два больших фрегата, которые только что вынырнули из-за очередного острова и теперь мчались наперерез каравану. Носы двухпалубных, вытянутых в длину парусников украшали фигуры орлов, а не львов, как у английских или голландских судов. Это могли быть французы; выкрашенные светло-голубой краской борта кораблей подтверждали такое предположение. Каждый борт щетинился двадцатью четырьмя орудиями, выглядывавшими из открытых портов. И, конечно же, на палубах у них были установлены более легкие аркебузы... Шредер ясно различал в подзорную трубу зияющие жерла пушек. Намерения у этих невесть откуда взявшихся незнакомцев были явно не из лучших, к тому же ни на топах стеньг, ни на кормовых флагштоках флагов не было. Шредер решил, что это французские корсары, которые в этих местах обычно охотились за испанскими и португальскими кораблями. Хотя всехристианнейший "король-солнце" Людовик ХIV и не питал дружеских чувств к испанцам, все же в то время Франция и Испания не воевали между собой. Впрочем, вопросы войны и мира всегда мало интересовали морских разбойников с каперскими патентами, а французскому королю их неразборчивость была только на руку. Во-первых, они наносили урон испанцам, а во-вторых, исправно отдавали королю десятую часть награбленной добычи. Поэтому корсарские капитаны чаще всего вообще не интересовались, на чей корабль нападают.

Гамбуржцы, в свою очередь, тоже могли не ломать головы насчет того, чьи это корабли: французских ли корсаров, или алжирских пиратов. Разница могла заключаться только в их последующей судьбе: если это французы, то они попадут на скамьи французских гребных галер, если алжирцы - алжирских. Спорить можно было бы лишь о том, где придется хуже. Ну, а тем, кому суждено пасть от пули, и вовсе безразлично, из какого мушкета она вылетит, тем более что алжирцы чаще всего обзаводились огнестрельным оружием у тех же французов.

Внезапное появление обоих фрегатов мгновенно развеяло сонное оцепенение, царившее на палубах гамбургских торговых кораблей. Известие о предстоящем конце света не произвело бы, пожалуй, большего фурора. Началась суматошная беготня. Капитаны и их помощники надрывались, стараясь перекричать друг друга, и отдавали при этом бестолковые приказы, которые только усугубляли переполох. Лишь в одном, как казалось, никого не надо было убеждать, а именно - в необходимости немедленно спускать на воду шлюпки. При иных обстоятельствах можно было бы только позавидовать той быстроте, с которой это было сделано.

Тем временем оба фрегата пронеслись перед самым форштевнем "Морской ласточки", и Симон Рике совсем потерял от страха голову: на топах стеньг и на кормовых флагштоках уже реяли зловеще-зеленые алжирские флаги.

- Что будем делать, адмирал? Какие будут приказания? - Симон Рике даже не понял, чего от него хочет штурман, будучи не в силах оторвать взгляд от фрегатов, которые, пройдя с кабельтов, повернули и зарифили паруса. Теперь они находились с наветренной стороны, выгодной для нападения, и выжидали удобный момент для атаки.

- Что делать? - словно эхо отозвался Симон Рике. - О Боже, что делать?! Стоит ли нам вообще за-защищаться, штурман, они ведь перестреляют нас, как за-за-зайцев?

Звуки с трудом вылетали из сдавленного ужасом горла адмирала. Однако штурман был не из робкого десятка и не поддался панике.

- Прикажите каравану сомкнуться, адмирал, - быстро заговорил он, чтобы пушки наших кораблей не палили во все стороны без толку. У наших бортовых батарей всего на десять орудий меньше. А ежели мы сообща навалимся на один из фрегатов, то против его двадцати шести пушек будет почти сорок наших. Не давайте загнать себя в угол, господин адмирал! Подпустите их поближе - и картечью по абордажной команде! Вперед, адмирал, нас же восемь против двоих!

Но страх окончательно парализовал способность Симона Рике соображать. Поняв это, штурман решительно повернулся к нему спиной и рявкнул так, что прочие голоса на несколько секунд умолкли:

- А ну, ребята, к пушкам! Картечью - заряжай!

Наиболее хладнокровные кинулись к пушкам, однако большинство попрежнему бестолково топталось на месте. Штурман погнал к орудиям и остальных, применяя отнюдь не только словесные методы воздействия. К нему присоединился боцман и тоже принялся подбадривать оробевших: "Вперед, ребята, зададим им перцу!"

Однако вместо дружных действий отовсюду слышался нарастающий ропот. "Нас всего малая горсточка против полчищ берберийцев", - кричали одни. "Ради кого нам лезть под пули и сабли - ради адмирала, который со страху в штаны наложил?" - вторили им другие. "Пусть Утенхольт сам бьется за свои корабли", - повторяли все вместе.

- В шлюпки, братцы, чего медлить! - раздался клич. - Прежде чем берберийцы доберутся до нас, мы успеем добраться до берега!

- Хо-хо! С превеликим удовольствием! К берегу, ребята, в шлюпки - и к берегу! - эхом прозвучало в ответ.