Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

— А что? — спрашивает с помутившимися глазами Скрыпник. — Расстрелять его!

— Что ты! Что ты, Микола! Очухайся! Это — Невский! — говорит ему смеясь Галкин.

— А, Невский! — отвечает Скрыпник и, круто поворачиваясь, идет куда-то давать распоряжение.

Помню Подвойского, радостного, как солнце, кипучего, энергичного и всякий раз успевавшего быть в тысяче местах, ничего не оставить без внимания, без указания.

Помню сотни других товарищей, фалангу молодежи, затем старых большевиков, ту старую гвардию, которая не только сумела воспитать молодое поколение борцов, начиная с 90-х годов, но которая и сама оказалась в авангарде этих борцов Октября 1917 года.

Члены ЦК и ПК, члены районных комитетов, рядовые члены организации, рабочие из районов, солдаты, наша революционная молодежь, наши старики, цвет нашей старой гвардии, рабочий класс столицы —.все были на своих местах.

Грузовые автомобили, наполненные рабочими заводов, солдаты, идущие эшелонами, броневики, походные кухни, артиллерия, работницы, даже подростки — хаос движения и людей, хаос мыслей и положений, и над всем этим огромная воля к победе у рабочего класса, сумевшего своим энтузиазмом, самоотвержением и героизмом и в столице, и под Царским, и во время восстания юнкеров, и на почте, и на электрической станции, которые пытались бастовать, и на железных дорогах, — кого зажечь жаждой борьбы, кого увлечь, убедить, кого подавить силой оружия.

Измученный и усталый, как и все, обезумевший, без сна, я через несколько дней, шатаясь, шел по коридорам Смольного с одним желанием — лечь и уснуть.

Вдруг навстречу идет огромного роста человек, а за ним человек пятнадцать молодых людей с винтовками.

— А, вот вы где! — вопит великан, и через минуту он душит меня в объятиях.

Я узнаю доктора Исполатова (ныне покойного), стихийного революционера-большевика.

— Вот узнал о восстании, — вопит доктор, — вынул спрятанные мною винтовки еще от 1905 года, собрал ребят и айда сюда! Сегодня приехал и уже был у Ленина.

«Ребята» улыбаются, у них блестят зубы и дула, и все их фигуры дышат готовностью умереть за дело Советов. Уславливаемся о встрече с доктором, примчавшимся из глубины Тамбовья, и я бегу спать.

Не знаю, долго я спал или нет, только вдруг меня разбудили шум и говор. Придя в себя, я увидал Рыкова, Зиновьева и еще нескольких их единомышленников. Шло обсуждение создавшегося положения вследствие известного всем их выступления.

Я вышел из комнаты возмущенный этим совещанием. Найдя где-то укромный уголок, я, наконец, заснул как убитый.

Проснувшись на другой день, я снова бросился в водоворот борьбы; 14 ноября Ленин подписал распоряжение о назначении комиссаром путей сообщения покойного М. Т. Елизарова и второе распоряжение о назначении меня членом коллегии. Я не хотел этого. Мне не хотелось занимать никаких высоких должностей, мне казалось, что я работник не канцелярии, а массы. Я всячески старался уклониться от этого назначения.

Но вызванный В. И. Лениным, выслушав его доводы, я беспрекословно подчинился приказанию.

Когда-нибудь, в другой раз, расскажу о том, как нам пришлось на другой день после переворота завоевывать железные дороги, а сейчас, чтобы закончить эти беглые беспорядочные заметки, хочу рассказать один маленький эпизод.

Мы, напрягая все свои усилия, вели борьбу с нашими врагами, мы взяли власть, опираясь на монолитную готовность всей нашей партии идти всем до конца. И вдруг группа ответственных старых товарищей выступает против общей линии партии. Все мы помним, как отнеслась к этим товарищам партия: она осудила их и сказала, оценив их поступок: «Партия сильна и крепка и без вас».

Как-то, идя по коридору Смольного, я встретил одного из лидеров группы, моего старого товарища, когда-то работавшего вместе со мной в Питере. Он остановил меня и, поговорив о создавшемся положении, сказал:

— А что вы скажете, Владимир, если я начну издавать газету для отстаивания нашей линии.

Я хотел было ответить моему старому приятелю, как вдруг… не удержался и расхохотался. За спиной моего приятеля стоял Владимир Ильич и, добродушно улыбаясь, говорил:

— Газету? Так-с! Так-с!

Мой приятель обернулся, и густая краска покрыла его лицо. Как пуля, он умчался в другую часть коридора.

Владимир Ильич поздоровался со мной и добродушно заметил:

— Ничего. Снова придут к нам. Больше некуда.

Мне почему-то вспомнился этот маленький эпизод, когда я задал себе вопрос, почему мы победили в Октябре.

Я знаю, что исторические причины закономерного общественного процесса привели рабочий класс всего мира к борьбе против буржуазии, что особые условия нашей истории раньше других передовых стран привели нас к социалистической революции и социализму, что Наличие такой партии, как партия Ленина, и, наконец, работа, руководство и гений такого вождя, как Ленин, обеспечили нашу победу, — все это я знаю хорошо. Но я хочу только подчеркнуть, как сильна, как могущественна была наша партия, как гениально было руководство Ленина, насколько была сильна уверенность в победе, что шатания и колебания некоторых большевиков даже в дни вооруженной борьбы за власть не могли смутить ни Ильича, ни партию, и они были глубоко уверены, что заблуждающиеся и дрогнувшие, убедившись в своих ошибках, снова придут к нам.

Великая, славная, могущественная, единственная партия революционного пролетариата, партия Ленина, партия Октября, авангард мировой коммунистической революции!

Счастлив тот, кто хоть маленькую роль играл в Октябрьском перевороте, счастлив, кто боролся под твоим руководством в эти дни.

Над могилами павших борцов обнажим свои головы.

С великой партией рабочего класса вперед к грядущим победам!

К. Еремеев, член Военно-революционного комитета

Осада Зимнего дворца

В шесть часов утра в Военно-революционном комитете все на ногах. Есть запись донесений: все вокзалы заняты, мосты в порядке, электростанция под надежной охраной, занят телеграф. В городе спокойно. В полках дежурные роты наготове, в районах и на некоторых заводах дежурят отряды Красной гвардии.

А телефонная станция?

Сведений нет. Выясняют, звонят в разные места. Собираются послать отряд. Однако является «связь» и сообщает, что сейчас занята телефонная станция: юнкерский караул не хотел уходить, но испугался.

Грузовики привозили в экспедицию газеты. Надо газету добыть, но там очередь. Сейчас пошлют наверх, разнесут по учреждениям. Ладно, подождем. Пошел еще раз осмотреть Смольный, но не удалось, началась какая-то тревога, бежали вниз люди и спрашивали:

— В чем дело?

— Говорят, казаки подступают к Смольному.

— Где казаки?

— Да нет их. Так, сдуру кто-то сбрехнул.

— Нет, не сдуру. На Пальменбахской казаки.

Однако за воротами все спокойно. Идем в сторону Невы, у монастыря спрашиваем караульных.

— Нет никого.

Для проверки идем до самой Невы — тишина и пустота. Ложная тревога, может быть, провокация.

Возвращаемся и успокаиваем коменданта, который уже привел в ружье свои боевые силы.

В Военно-революционном комитете очень оживленно.

— Что слышно? Как у нас дела?

— Ничего, там совещаются.

Быстро идет Н. И. Подвойский с какими-то бумагами в руках.

— От ЦК поручение, — говорит он. — Надо покончить со штабом и ликвидировать юнкеров. Выделяется полевой штаб, которому и поручено это сделать. Временное правительство надо будет арестовать. Бубнов, Антонов, Чудновский, Еремеев. Сейчас будем совещаться. Надо быстро обсудить. Имейте в виду, что уже напечатано объявление о переходе власти к Петроградскому Совету.

Собираемся в какой-то укромный уголок.

— С чего начнем?

— Нужен прежде всего план Петрограда.

Посылаются товарищи на поиски, и вскоре тов. Васильевский приносит нам план.

— Пусть Подвойский осветит обстановку. Николай Ильич, у тебя все нити в руках. Говори!