СМЕРШ. Будни фронтового контрразведчика.

В 1936 году Коминтерн исключил компартию Польши из своих рядов, отметив в своем постановлении, что «…КП Польши стала убежищем шпионов и диверсантов…» Так образовался политический вакуум: в Варшаве социал-демократы сумели выжить и укрепиться, а в Западной Украине в короткий срок национал-социалисты создали движение за автономию Галиции, перетянув часть интеллигенции, молодежь и зажиточное крестьянство на свою сторону. А коммунисты утратили свои позиции по всей Польше. И, заканчивая свой краткий обзор, Куракин сказал:

— Как видите, Дмитрий Васильевич, на пустом месте всегда что-нибудь вырастает — природа не терпит пустоты! Сейчас много непонятного в тактике оуновцев. Мы не располагаем документальными данными из Центрального провода [27] о том, что они вступили на путь сотрудничества с немцами. Но Штаб партизанского движения располагает сведениями о том, что отдельные боевики бендеровцев вступают в контакт с полицейскими комендатурами немцев и ведут борьбу против наших партизан. Много противоречивого и непоследовательного наблюдается в их тактике; Степан Бендера после прихода немцев, на второй день, выступил во Львове на митинге горожан. И стоило ему только заикнуться о создании независимого Украинского государства, так тут же он был арестован гестапо и отправлен в Германию, в концлагерь государственных преступников. Но в то же время немцы из националистов создали дивизию СС — Галичина. Она держит оборону где-то на Львовском направлении. Как видите — сплошные противоречия, но мы с вами должны их учитывать…

Дмитрий Васильевич свыкся с Куракиным и за эти два Дня прикипел к нему всей душой! Все в нем было не так, как у многих вышестоящих представителей «Смерша», приезжавших в дивизию с разными делами по службе. Самое отрадное — он не сквернословил, обращался к окружающим на «вы». Его вышестоящие коллеги заимствовали у строевых офицеров-фронтовиков нарочито, без нужды грубое обращение к окружающим, граничащее с оскорблением и унижением. Никто уже на войне не помнил, когда в действующей армии родился вот такой новый стиль поведения и общения с нижестоящими.

До войны наши командиры, и особенно политсостав (под воздействием идеи о том, что их армия — плоть от плоти народная — от осознания, что она такая единственная в мире и должна быть лучшей), были охвачены энтузиазмом внедрения в нее просвещения и культуры! Ликвидация неграмотности, разные кружки, курсы учебы младших командиров, подготовительные курсы для поступления в академию, лекции на всевозможные темы и особенно постижение азов культуры: поведение на службе, в быту, при общении со старшими и младшими по службе — такой порыв к совершенству, красоте не мог не сказаться на облике Красной Армии. Большинство командиров всех рангов были подтянутыми, вежливыми, внимательными, исполнительными. Так было в кадровой, довоенной армии. Такой ойа запомнилась в народе! Но война, а Сазонов был свидетель этому, породила новый тип командиров. Они были напористы, грубы, без намека на сострадание и милосердие и, самое главное, не жалели себя и своих подчиненных! Да и откуда было взяться в них этим качествам, если сам Верховный в своих директивах указывал: «Задание Ставки выполнить, не считаясь ни с какими потерями…» Культурой и воспитанием нового офицерства в условиях фронта никто не занимался. Перед ними была одна задача — бить врага! А остальное было как бесплатное приложение. И если офицер был грамотен, вежлив и обходителен с подчиненными, но воевал неважно — ему грош цена! Таких начальство не уважало и не ценило. А вот если командир умел выполнить боевую задачу, согнуть в дугу всех своих подчиненных, говорить с ними только на матерном языке и изредка не брезговать рукоприкладством, такими командирами гордились и начальство, и его солдаты. И чем выше должность, тем больше можно было ожидать откровенного хамства, грубости и пренебрежения в сторону низа.

Многие осуждали эту манеру поведения на фронте, где привыкли к самому худшему — смерти. Грубость и унижение человеческого достоинства считали издержками фронтового быта, старались не замечать их и не обращать внимания.

Дмитрий Васильевич благодарил судьбу, что она посылала ему таких, как начштаба Лепин и координатор Куракин. Они были чем-то похожи друг на друга и обладали очень схожими чертами характера. Пройдет много времени, прежде чем Дмитрий Васильевич получит этому объяснение: оба они в детстве отведали изрядную порцию религиозного воспитания, и одна из многочисленных заповедей — уважать ближнего как себя самого — была абсолютистски воспринята и уже исполнялась ими не как религиозный догмат, а как осознанная жизненная необходимость.

Куракин в начале войны сразу же попал в летнюю, пыльную Москву с затемнением, запомнил ее бомбардировку в двадцатых числах июля и первую панику этого города. После создания Главка с участием самого Хозяина и назначением бывшего начальника Ростовского управления НКВД B.C. Абакумова начальником Главка в составе Наркомата внудел потребовалось разработать и создать структуру этой машины, способной выполнять не только внутренний контроль за действиями больших и малых военачальников, но и противостоять грозному противнику. Таких, как Петр Петрович — гуманитариев со знанием языка, имеющих представление о системном анализе информации, но абсолютно не представлявших работу армейской контрразведки в деталях, — было не так много, и все они стремились попасть на фронт. Его направили во вновь сформированный отдел Главка, где начальником был выдвиженец с церковно-приходским образованием, но с живым умом, умением по малейшим признакам определять настроение и угадывать желание начальства, получивший первый карьерный толчок в июне тридцать седьмого за процесс над крупными военачальниками РККА, где он проявил свой талант — делать из мухи слона и превращать белое в черное. Он сразу угадал у Куракина качества аналитика и предложил ему войти в группу разработчиков по структуре особистской службы. Наработанные Куракиным и его коллегами обоснования и вариации он сокращал до минимума и выдавал перед руководством главка за свои собственные, а потом, убедившись в способностях Петра Петровича и видя в нем конкурента, он добился его отправки в действующую армию.

Начальник особистов N-ской армии Туманов назначил его главным координатором по сбору и оценке информации, направленной на выявление агентуры абвера в полосе боевых действий их армии: качество их подготовки, способы легализации, связи, а также центров учебной подготовки.

Отчеты, составленные Куракиным, были четкими и емкими по содержанию, получали одобрение у руководства Управления особых отделов Западного фронта, чем полковник Туманов и гордился, подписывая эти документы. Но там знали имя истинного автора, и у них уже существовало мнение о необходимости его перевода в Управление, а Туманов предпринимал отчаянные попытки оставить Петра Петровича у себя.

Со свойственной ему мягкостью, как бы советуясь с Сазоновым, Куракин дал ему несколько дельных советов по делу Лисовецкого: получить санкцию на объявление его в розыск на территории Смоленской области и проверить по приметам, не был ли он задержан среди подозреваемых в сотрудничестве с оккупантами. Обсуждая ход всех мероприятий по делу Лисовецкого, Петр Петрович сказал:

— Судя по вашим материалам, он действительно мог попасть под летне-осеннее наступление наших войск, и, возможно, он уже служит у нас! Это самый выгодный и безопасный вариант для него. Переходить на нелегальное положение на освобожденной территории ему нет смысла. Он понимает, что может угодить под войсковую или милицейскую облаву. Любое продвижение по этой территории находится под контролем органов НКВД, местных отрядов «ястребков». А вот армия для него сейчас родной дом! И он там как иголка в стоге сена! Не скрываю, Дмитрий Васильевич, это очень трудно, но искать нужно!..

В заключительной справке по делу он отметил оперативно-грамотные действия по розыску и записал рекомендации: как и где собрать дополнительные сведения на Лисовецкого. Через несколько часов Сазонов с грустью провожал Куракина, как близкого человека, и долго смотрел ему вслед, пока пароконная повозка не исчезла за поворотом в ельник.