Записки военного альпиниста. От ленинградских шпилей до вершин Кавказа 1941–1945

Части и подразделения 242-й горнострелковой дивизии вначале держали оборону в Баксанском ущелье Кабардино-Балкарии против егерей горнострелковой дивизии «Эдельвейс» и румынских горных частей, а затем с наступлением холодов и снегопадов отошли на южные склоны в Грузию, оставив на перевалах заслоны – боевые охранения.

Мой путь в селение Бечо лежал в основном на перекладных. Попутная полуторка доставила до Зугдиди, далее – отметка у военного коменданта города, который дал мне сопровождающего сержанта до контрольно-пропускного пункта. А там у КПП на выезде из города сержант должен был посадить меня в любую машину, где есть свободное место, которая направлялась в Сванетию, к фронту.

Долго ждать не пришлось, и свой двухсоткилометровый путь я продолжил в кузове полуторки вместе с продуктовыми ящиками и веселым старшиной грузином Валико Барамидзе, всю дорогу певшим русские и грузинские песни. Пел очень хорошо, иногда прерывался для того, чтобы рассказать мне о достопримечательностях этих мест и о селениях, которые мы проезжали. Сам он был из Тбилиси и ушел в армию со второго курса консерватории.

Ехали мы днем, была хорошая солнечная погода. Я впервые увидел предгорья Главного Кавказского хребта с южной стороны, из Сванетии. (До войны я в основном лазал по горам с северной стороны, в Кабардино-Балкарии.) Мы проехали большое селение Джвари, миновали старинную сторожевую башню и въехали в ущелье реки Ингури. До села Хаиши добрались быстро. А далее здесь формировались автоколонны, которые передвигались до следующего диспетчерского пункта только в одну сторону. Встречная колонна машин ожидала у дальнего разъезда. Дорога была очень узкая и опасная. Часто видели упавшие в ущелья машины. Разъехаться было очень трудно. Здесь движение машин шло строго в колонну, в одном направлении, и контролировали этот процесс специальные регулировщики. На встречных машинах с перевалов везли раненых и обмороженных. В сторону фронта – продукты, боеприпасы, вооружение и бойцов.

Узость горной дороги объяснялась тем, что на ней вплотную к скале часто были пробиты колодцы, в которые в случае прорыва немцев через перевалы должны были заложить динамит и взорвать трассу на всем протяжении.

Поздно вечером наша полуторка добралась, наконец, до селения Бечо. Штаб 242-й горнострелковой дивизии находился в одном из домиков у дороги. Тепло распрощавшись со старшиной Валико и водителем, которые следовали дальше в Местиа, я направился в штаб. Дежурный проверил мои документы, сообщил, что полковник Г.Г. Курашвили в селении Мазери, расположенном выше по реке Долра, и будет рано утром в штабе, и предложил пройти для ночлега в землянку. Открыв дверь, я попал в душное прокуренное помещение, где уже отдыхало много людей. На потолке была подвешена керосиновая лампа, «летучая мышь», тускло освещавшая этот приют. Не найдя свободного места на нарах в землянке, я с разрешения дежурного по штабу лег на широком крыльце домика, где располагался штаб. Там уже спали двое военных, подложив под себя полушубок и накрывшись другим. Шел снег, морозило, стояла тишина. Я вытащил из своего большого рюкзака спальный мешок, залез в него, рюкзак под голову, и заснул мертвым сном.

Разбудил меня громкий разговор на грузинском языке. Дежурный докладывал прибывшему полковнику Курашвили. После доклада дежурный офицер подошел ко мне и сообщил, что командир дивизии приглашает меня в штаб.

Я быстро привел себя в надлежащий вид, постучал в дверь. В прихожей был дежурный, он проводил меня к командиру. Я четко доложил о прибытии для прохождения дальнейшей службы и вручил Курашвили документы. Он внимательно ознакомился с ними, посмотрел на меня добрыми усталыми глазами и пригласил присесть. Дежурному дал команду принести чай.

Узнав, что я прибыл из блокадного Ленинграда, полковник какое-то время молчал. Потом снял телефонную трубку и кому-то дал указания – он говорил на грузинском языке, иногда переходя на русский с характерным акцентом. Из того, что говорилось по-русски, я понял, что «этого мальчика надо хорошо кормить и кормить, иначе он в горах и не боец, и не жилец». Затем Курашвили сказал, что сам поедет в Местиа и повезет меня с собой после обеда. Он еще долго говорил по-грузински, отдавая указания дежурному. Положив трубку, присел рядом, пристально посмотрел мне в глаза и попросил рассказать о Ленинграде. Все, что мог, я рассказал о многострадальном городе и его защитниках.

Полковник по-отцовски отнесся ко мне, сообщил, что к обеду приедет начальник штаба и я получу назначение в 5-й отдельный горнострелковый отряд, который дислоцируется в Местиа. Рассказал о сложной боевой обстановке на перевалах и очень надеялся на вновь созданные двенадцать горнострелковых отрядов, два из которых – 5-й и 6-й – непосредственно подчинялись полковнику Курашвили. В конце встречи он добавил: «Сынок, генацвале, тут в дивизии в основном грузины, и находимся мы в Сванетии. Учи грузинский язык, без него тебе будет трудно». Потом в своей дальнейшей работе на Закавказском фронте я понял, насколько был прав Георгий Георгиевич.

После сытного обеда я отправился вместе с Курашвили в Местиа, где началась моя служба в должности старшего инструктора. Меня тепло приняло командование 5-го отдельного горнострелкового отряда в лице командира старшего лейтенанта Г.Е. Санакоева и начштаба лейтенанта А.М. Уварова, дружба с которым продолжается и по сей день – он проживает в Санкт-Петербурге, и мы часто встречаемся.

Селение Местиа являлось районным центром Верхней Сванетии, где находилось партийное и административное руководство района. Население около 3 тысяч человек. Местиа живописно расположено по склонам гор и в долине рек при слиянии Мульхры и Тюибри. Старинные крепостные башни и жилые дома создают особый колорит этому селению, где проживают сваны – смелые, с открытым и добрым сердцем, гостеприимные люди. Когда-то они жили общинным строем – в каждом доме по родовой общине – и как могли обороняли свои дома от набегов монгол, арабов, турок. Строгая архитектура домов очень помогала в этом: на головы врагов лился кипяток и расплавленная смола, в них летели камни, стрелы. Дело в том, что дома сванов построены в виде крепостных башен. Вход представляет собой всего лишь узкую щель, а внутри дом организован ярусами. В самом низу держат скот – коров, баранов, выше сидят птицы, еще выше лежит сено, здесь же очаг, на котором готовится пища. Люди спят на сеновале или на следующем ярусе. Тепло от очага и от животных согревает все помещение. В высокогорье рано наступает зима, выпадает снег – сванское жилище рассчитано на суровый климат. Сейчас там построены новые современные дома, но старые башни сохранились, соседствуют с ними.

Сваны великолепно знают местность, в горах ориентируются, как говорится, с закрытыми глазами. Пастухи и охотники, которые были в наших отрядах, чувствовали горы как самих себя, составляли с ними одно целое. Если надо было что-то передать в другой отряд, то лучшего посыльного было не найти – они своими тропами передвигались в горах вдвое быстрее любого альпиниста или солдата. Когда требовалось взять «языка», то старший – Годжи Зуребиани – собирал ребят в круг и давал им удивительно подробные указания, кто в какую точку отправляется, с учетом всех мельчайших складок, уступов и зарослей кустарников. Местные жители до мелочей знают рельеф местности, и никто лучше их не сделает засаду. И через два-три дня они возвращались с языком – задание выполнялось всегда.

Сваны прекрасно ориентируются в бою, видят его полную картину, мгновенно понимают обстановку боя, интуитивно, «нюхом». Они знают, откуда может ударить неприятель, и как его опередить, и куда потом уйти от преследования, чтобы спрятаться.

Эта народность – ответвление от грузинской нации, те, кто когда-то ушел в горы от набегов турок, персов и осел там. Они говорят на сванском и грузинском языках. Встречаются сваны-блондины с голубыми глазами. Это сплоченный, монолитный народ, смелые, отчаянные, надежные и верные.

Я бесконечно люблю и уважаю этих людей. На всех, кого я знал, можно было положиться без раздумий. В нашем 5-м ОГСО, кстати, был настоящий интернационал – грузины, азербайджанцы, греки, турки, осетины, армяне, русские и, конечно, сваны. Среди бойцов были и православные, и мусульмане, но все были как родные братья. Неоценимую помощь нам оказывали сванские семьи.