«ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Историческое исследование

В 1721 г., взявшись за редактирование своего «Морского регламента», он выработал сам для себя расписание своего времяпрепровождения и точно его придерживался. По его запискам, письменным занятиям отводилось четыре раза в неделю по четырнадцати часов ежедневно; с пяти часов утра до полудня и с четырех часов дня до одиннадцати вечера. И так продолжалось с января по декабрь 1721 г. Рукопись «Регламента», вся написанная его рукой и покрытая помарками, хранится в Московском Архиве. Там же находятся собственноручные черновики, доказывающие, что наиболее существенная часть многочисленных политических документов, относящихся к Северной войне и носящих подпись канцлера Головина, принадлежит непосредственно перу и вдохновению Петра. То же надо сказать относительно большинства докладных записок и важных депеш, подписанных его обычными политическими сподвижниками: Головиным, Шереметьевым, генералом Вей-дс, и всех законодательных и административных работ его царствования: создания армии и флота, развития торговли и промышленности, учреждения фабрик и заводов, организации юстиции, искоренения взяточничества среди чиновничества, основания государственного казначейства. Он писал черновики, иногда помногу раз их переделывая, составлял проекты, часто в нескольких видоизменениях, что не мешало ему следить за столовой росписью своего дома и даже своих родственников и назначать, например, количество и качество водок, доставляемых его невестке, царице Прасковье.

И однако при всем том, и даже именно благодаря этому, Петр был истинный сын своей родины и своего народа, и нетрудно поручиться за подлинность его метрического свидетельства. Он являлся воплощением фазиса национальной жизни, в этих широтах, кажется, находящейся в зависимости от особых условий физической жизни. После долгой, суровой зимы неожиданно и поздно наступает весна, могучим притоком растительных соков мгновенно покрывающая веленью проснувшуюся землю. Душа русского народа переживает такие же весенние пробуждения и взрывы жизнедеятельности. Осуждая на безделие, продолжительные студеные зимы делают его ленивым, не изнеживая, однако, как жар Востока, напротив, закаляя его дух и тело в неизбежной борьбе с безжалостнои и неблагодарной природой. С возвращением солнца необходимо спешить, чтобы поспевать за торопливой работой стихии и в несколько недель справиться с делом нескольких месяцев. Отсюда проистекают физические и духовные привычки народа, а также и способности его. Петр является только его необыкновенно могучим олицетворением, и исключительное в нем - только пережиток диких, стихийных сил, проявляющихся в эпических героях русских былин, - сверхъестественных богатырей, несущих, словно тяжелое бремя, избыток мощи, которую не знают к чему применить, тяготясь своею силою! После Петра появляются раскольники, которые, чтобы облегчить себя от этого бремени, отправляются босяком, раздетые, странствовать в холодные январские ночи и катаются в снегу.

Стояла ли- у Петра храбрость на одной высоте с энергией и предприимчивостью, даже склонным к авантюре гением? Он не искал опасности, как его противник - швед; не находил в том удовольствия. Сначала он обнаруживал даже все признаки малодушной трусливости. Всем памятно его поспешное бегство в ночь на 8 августа 16S9 г. и совсем не геройское появление в Троице. То же повторилось в 1700 г. под стенами Нарвы. Несмотря на все объяснения и самые хитроумные восхваления, факт остается налицо. При известии о неожиданном приближении шведского короля он покинул свои войска, предоставляя начальствование еще неиспытанному, только что принятому на службу.вождю, снабдив его указаниями, свидетельствовавшими, по мнению всех компетентных судей, столько же о растерянности, сколько о невежестве. «Это не солдат», грубо говорит саксонский генерал Халлар, увидав его в эту минуту в палатке нового вождя, принца, де Круа, «удрученным и чуть не полоумным», горько сетующим и пьющим стаканами водку, чтобы успокоиться, забывая пометить числом свои распоряжения и приказать приложить печать своей канцелярии. В своих записках Петр дает попять, что ему неизвестно было быстрое приближение Карла XII, а такая заведомая ложь равносильна признанию.

Однако при Полтаве он мужественно исполнял свой долг, не щадя себя в самом разгаре битвы. К этому он заранее подготовился, как к тяжелому и ужасному испытанию, без воодушевления, но и без слабости - холодно, почти печально. Не было в нем ни малейшего признака рыцарского духа, и в этом отношении.он был так же истинный русский. Больной, лежа в постели в начале года, невеселым тоном просил он Меншикова предупредить себя, когда явится уверенность в близости решительного сражения, так как «эта чаша не должна его миновать». Придя к известному решению, он не отделял личной опасности, грозящей ему, от жизни всех окружающих, взвешивал ее с одинаковым хладнокровием и в случае надобности принимал с тем же душевным величием.. В 1713 г. вице-адмирал Крюйс выразил желание, чтобы он не подвергал себя риску опасной крейсеровки, указывая на недавнюю катастрофу, - пример шведского адмирала, пошедшего ко дну вместе со своим судном. Петр написал на полях рапорта: «Окольничий Засекин подавился поросячьим ухом… Я никому не советую и не приказываю рисковать зря; но получать деньги и уклоняться от службы стыдно». Им всегда руководило чувство обязательного исполнения долга, оно заставляло его совершать крупные мужественные добродетели и героические жертвы. Но никогда сразу ему но удавалось пзо-браться на вершину, и этот человек, со временем один из самых неустрашимых, решительных и настойчивых, подвержен был быстрым припадкам отчаяния и растерянности, наступавшими в некоторые критические минуты. Наполеону, тоже неврастенику, также был знаком этот мимолетный и внезапный упадок духа под влиянием неудачи и подьем его, возвращавший, вместе с самообладанием, полное господство над напряженными силами и удесятеренной изворотливостью. Но у Петра такие явления имели еще ярче выраженный характер. Узнав о поражении своих войск под стенами Нарвы, он переоделся крестьянином, - конечно, чтобы легче убежать от врага, которого уже воображал преследующим себя по пятам, - проливал потоки слез и впал в такое состояние уныния, что никто более не решался упоминать при нем о войне. Он готов был принять самые унизительные условия мира. Два года спустя мы встречаем его под Нотебургом, небольшой крепостцой, которую он осаждал со всей своей армией. Приступом руководит он лично, и не видя быстрого, заранее обещанного себе успеха, приказывает отступать.