Пограничники

Дочери Степанова было столько же лет, сколько Тане Савичевой, которая за несколько месяцев блокады похоронила всех своих родных, а потом и сама угасла от истощения. Записная книжка, в которой Таня отмечала даты смертей, стала ныне символом и мерой мук миллионов ленинградцев.

Генерал в отставке Георгий Васильевич Денисов, который всю войну был военным комендантом Ленинграда и по долгу своей нелегкой службы почти каждый день виделся с начальником гарнизона осажденного города генерал-лейтенантом Степановым, вспоминает, что к началу блокады в северной столице было более трех с половиной миллионов человек. В первые месяцы войны они со Степановым не раз объезжали улицы и площади, на которых таборами жили беглецы из Карелии и Прибалтики. С жизнью под открытым небом мирились, так как было тепло. Но есть хотели все. Военным тогда приходилось принимать странные решения. Военкомы раздавали деньги семьям военнослужащих прямо из мешков и уговаривали эвакуироваться. Но никто не хотел уезжать из Ленинграда — никто не верил в длительность гитлеровских успехов. Среди первых жертв голода были беженцы…

Голод, голод! Когда загорелись Бадаевские склады, когда немецкие самолеты волна за волной все сыпали бомбы в пожар, когда по улице текла река расплавившегося и горевшего сахара, Степанов сжимал в ярости кулаки… Не он отвечал за продовольствие, не он оказался непредусмотрительным и позволил немцам одним ударом обречь город на голод, но от этого не становилось легче.

125 граммов липкого и несытного хлеба получали в день ленинградские дети. 300 граммов в день — таков был рацион подчиненных Степанова, несших патрульную службу в городе. Всякий месяц в частях НКВД от 500 до 1000 человек заболевали дистрофией. Во фронтовых частях хлебная норма была больше.

Какие неожиданные ситуации создавал голод! Неизменный степановский шофер Саша Гусев стал пухнуть от голода и уже был близок к смерти, когда генерал спас его, послав… на фронт. В войсках иногда давали несколько кусочков сахара или комочек масла. Те, у кого были семьи в городе, не ели сахар, а относили его при случае детям. По этому поводу в частях устраивали собрания и решали, кому съесть сахар… Кто должен жить — боец или дети? Об этом писать и даже думать больно. Голод иногда толкал на преступление, и он же рождал подвижников, выявлял самое светлое в человеке, побуждал к самопожертвованию…

В Ленинграде не было электричества, не работал водопровод. В ледяных квартирах, спалив в печках последнюю мебель, умирали десятки тысяч семей. Транспорт не работал. По завьюженным, обледенелым улицам истощенные ленинградцы брели на работу и с работы многие километры. Брели с санками за водой к прорубям. Брели с санками, на которых лежали тела близких. Люди умирали прямо на улицах. Грузовики ежедневно объезжали город, собирая трупы. Взрывали землю и хоронили в братских могилах людей, не зная даже их имен…

В северной части города есть памятник, о котором говорят — пусть никогда больше не будет поводов ставить такие памятники. Это Пискаревское кладбище. Весной 1942 года на это ныне красиво устроенное место приехали генерал Степанов и комендант города полковник Денисов.

— Идем, — рассказывает Денисов, — а из-под земли торчат руки. Солнышко уже припекает, и по рукам мухи ползают. Сотни тысяч трупов едва присыпаны лежат. Сил ни у кого не было хорошо засыпать. Степанов встревожился — скоро совсем тепло будет, все разлагаться начнет, эпидемии пойдут… Срочно доложил Кузнецову. Приняли меры…

Это случилось летом 1942 года, когда полегчало немного и появилась возможность у жены с дочкой приехать в Ленинград. Обратно Степанов провожал их сам, так как с членом Военного совета летел в Москву на совещание. Погоды не было. Шесть часов проблуждал самолет в воздухе, летчик не знал точно, над чем летит. Бензин был на исходе, решили приземлиться. Все привязались ремнями. Степанов сказал Валентине, что если сядут на немецкую территорию, то он застрелит ее и дочку, а потом и сам… Сели в трех километрах от переднего края, у своих.

Этот случай характерен для Степанова: компромиссов для него не было. И в то же время все отмечают его такт, дипломатичность, нежелание обострять отношения там, где не было на то особой нужды. Не любил он и чрезмерной командирской лихости, которая граничит с пренебрежением человеческой жизнью. Ветераны вспоминают случай, когда он встретил подразделение, которое лихой старшина вел под артобстрелом в… баню. Солдаты на всю жизнь запомнили, как генерал приказал отвести людей в укрытие и отчитал старшину…

В начале 1942 года Степанов начал формирование пограничных полков из остатков погранотрядов, которые выходили из боев. Этим полкам постепенно передавались функции охраны войскового тыла.

Особенно важная задача была возложена на 104-й и 105-й пограничные полки.

Даже «сто двадцать пять блокадных грамм с свинцом и кровью пополам» не выдавались бы, если бы не была создана известная ныне всем и каждому «Дорога жизни». Хлеба оставалось в городе на десяток дней, когда на лед Ладоги вышли разведывательные группы. Они нашли трассу через озеро, которая шла от мыса Осиновец на остров Зеленец, а оттуда на Кобону и Лаврово. И уже 22 ноября 1941 года, когда толщина льда едва достигла 13 сантиметров, по льду пошли первые машины. Они везли хлеб, они проваливались под лед, их расстреливала и бомбила немецкая авиация. Но они шли и шли. Машины ремонтировались на льду, под ураганным ветром.

Ледовую трассу охраняли пограничные полки. «Дорога жизни» сразу же оказалась под пристальным вниманием немецкой разведки. Едва ли не половина вражеских лазутчиков, пробиравшихся в Ленинград, была поймана на Ладоге.

«Ежесуточно через КПП следовали 3–3,5 тысячи автомашин с грузами и до 8–9 тысяч эвакуированных… — писал впоследствии Степанов. — Всего за период действия зимней трассы 1941/42 года через КПП Ладожского озера проследовало до 500 000 эвакуированных, причем наибольшая часть из них приходилась на февраль, март и апрель месяцы 1942 года».

Пограничники не только охраняли ледовую трассу. Их автоколонна доставила в город более тысячи тонн продовольствия.

Общепризнано, что знаменитое снайперское движение зародилось в частях по охране тыла Ленинградского фронта. Разумеется, снайперы были и прежде, но именно генерал Степанов увидел, что мастеров меткого огня можно воспитывать сотнями, что этому делу можно придать большой размах. И в самом деле, ленинградский почин был подхвачен войсками НКВД, а потом и всей армией.

Степанов считал, что первым знаменитым снайпером среди пограничников был Михаил Миронов. С упорством таежного охотника он выслеживал и подстреливал врагов. Его последователями стали знаменитые снайперы, впоследствии Герои Советского Союза старшина Иван Вежлицев и красноармеец Петр Галиченков.

Галиченков как-то сутки просидел в разбитом, промерзшем танке, без хлеба и воды, но добился своего — дождался появления немецкой автоколонны, подбил зажигательной пулей мотор головной машины и хладнокровно перестрелял семерых гитлеровцев…

Когда же появились сотни и сотни снайперов, каждый из которых имел по сотне гитлеровцев на своем счету, это производило впечатление грозное. Начальник войск НКВД генерал-майор Аполлонов в специальных приказах отмечал заслуги ленинградцев-пограничников, только за полгода истребивших из снайперских винтовок до 30 тысяч захватчиков. То ли в качестве курьеза, то ли как пример находчивости он привел в обзоре случай со снайпером 108-го погранполка охраны тыла Ленинградского фронта Кузько, который «однажды в оптический прицел заметил, как немец лежа отрывал ячейку, голова была спрятана, а зад виднелся. Кузько решил уничтожить фашиста и применил для этого оригинальную хитрость. Он выстрелил в зад немца, ужаленный пулей гитлеровец приподнялся. А это только и нужно было Кузько. Второй пулей фашист был прикончен».

Юмор юмором, а дело это было серьезное. Если полистать солдатские газеты Ленинградского фронта, выходившие в 1942 году, то можно увидеть, какую громадную работу проделал генерал Степанов, популяризуя снайперское движение. Он собирает слеты снайперов, награждает лучших великолепным оружием, вникает в каждую мелочь снайперских боевых будней.